Адин Штайнзальц - Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Так что этот рассказ и о смысле болезни?

— Да, и о смысле болезни тоже.

Какой плод съели Адам и Ева? Уж только не яблоко! Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Существует популярный набор из самоочевидных объектов, якобы содержащихся в Библии. «Всем» известно, что Каин убил Авеля камнем, что пророка Иону проглотил кит и что яблоко послужило причиной грехопадения первых людей. Яблоко — в этом перечне, пожалуй, главный фантом. А ведь в тексте роковой плод анонимен. В еврейской традиции содержатся по этому поводу какие-то соображения? — Этот вопрос, разумеется, обсуждается, но, что интересно, яблоко среди возможных соискателей не фигурирует, Вообще непонятно, откуда оно взялось.

— А какие плоды называют?

— Ну, например, фиги (смоквы, инжир). В Библии рассказывается, что Адам и Ева сделали себе набедренные повязки из листьев смоковницы. Первые люди едят запретный плод, осознают свою наготу и делают повязки — очевидным образом из листьев того дерева, около которого они в это время находятся и плод которого только что столь неосмотрительно попробовали.

— В русском языке есть такое клише «фиговый листок».

— Вот-вот. Этот «листок» достаточно велик и оказался поэтому очень кстати. По той же причине на роль Древа познания подходит банан. В средние века его листья называли «евиными». А еще виноград — именно с вина часто начинаются неприятности. С другой стороны, пьяному говорят: выпей еще — и все станет ясно. То есть вино открывает специфическую возможность познания. Среди кандидатов на Древо познания — также этрог. У него есть вмятинки на коже — «евины зубки». И кроме того, пшеница.

— Но это же не дерево.

— Ну так что?! А банан что, дерево? Строго говоря, тоже трава. С точки зрения ботаники, пшеница — дальняя родственница финиковой пальмы.

— А что, и финики тоже среди претендентов?

— В текстах я таких мнений не встречал, но на рисунках порой изображается именно финиковая пальма.

— А почему пшеница? Все-таки это довольно неожиданно.

— В Талмуде отмечается, что ребенок не — заговорит, пока не поест хлеба, а ведь речь — исключительно важный инструмент познания мира.

— Первый раз о растениях говорится в самом начале Библии, в рассказе о творении мира. Растения — из первых, а значит, наиболее важных библейских героев.

— О хаосе говорится раньше, чем о растениях. Получается, что хаос важнее? Впрочем, все и так знают, что хаос важнее. Видите ли, рассказ о творении мира в Библии систематизирован, и растения в этом рассказе важны, поскольку относятся к фундаментальным основам жизни. Растения возникают раньше животных, ибо растения могут существовать без животных, а животные без растений — нет. Человек как главный эксплуататор появляется последним. В Талмуде говорится, что, если человек будет чваниться своим царственным положением в мире, ему всегда можно сказать: комар — и тот был создан раньше тебя. Парадокс заключается в том, что человек не нуждается в комаре, в то время как комар в человеке весьма нуждается.

— В Библии и в Талмуде растения часто упоминаются?

— Очень часто, и это совершенно не удивительно: ведь в библейские времена (включая вавилонское изгнание) и практически до окончания эпохи Талмуда большинство евреев были крестьянами, и растения были неотъемлемой частью их жизни. Это только потом уже, в силу определенных исторических обстоятельств, торговля стала в значительной мере специфической еврейской социальной нишей. Между тем в Библии слово «торговец» — это зачастую синоним ханаанеянина (то есть нееврея). Растения упоминаются как часть пейзажа и как материал, из которого изготавливаются вещи, необходимые человеку в его повседневной жизни: пища, строительный материал, мебель, парфюмерия, лекарства, красители. Крыша Храма была деревянной, камни в его стенах чередовались с бревнами. Однако отношение к растениям вовсе не носит чисто прагматического характера. Эстетический момент, момент любования не просто присутствует, но занимает в наших книгах исключительно важное место. О красоте деревьев и цветов говорится восторженно — откройте Песнь Песней. И в Библии, и в Талмуде в полной мере представлена тема, как мы бы сейчас сказали, охраны природы. В Торе, например, содержится категорический запрет рубить при осаде города плодовые деревья и опустошать окрестности.

— Это и понятно: зачем губить то, чем можно впоследствие воспользоваться?

— В условиях войны обычно не слишком задумываются, что будет потом, и руководствуются сиюминутными потребностями. Но дело даже не в этом — библейская мотивация принципиально иная. Дерево нельзя рубить вовсе не из прагматических соображений. Запрет исходит из беззащитности дерева, которое, в отличие от человека, не может спрятаться от врага за крепостными стенами. В этом интересном тексте делается попытка понять дерево антропоморфически. Для Библии вообще характерно описание растений как существ, обладающих душой, — к растениям не относятся как к вещам. В Талмуде описывается такой обычай: когда дерево не плодоносило, его корни красили красной краской, чтобы прохожие могли о нем помолиться. С талмудических времен в еврейском календаре есть Новый год деревьев. Сначала он представлял собой чисто техническую точку отсчета, связанную, в частности, с приношением плодов в Храм, но постепенно превратился в подлинный праздник. В Израиле Новый год древьев отмечается как общенациональный день охраны природы — по всей стране в этот день сажают деревья.

— И в Библии, и в Талмуде говорится о поющих деревьях; их песнь связывается с приходом Мессии.

— Ну как же, они поют от радости: ведь после прихода Мессии перестанут публиковать массу глупейших книг, и это сохранит жизнь многим деревьям.

Если бы красота всегда была добра, а зло безобразно, кто бы избрал зло?

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы журналиста Михаила Горелика

Откуда вы взяли, что Далила была хороша собой? Уж во всяком случае не из текста.

— А как же иначе! Отчего тогда Самсон потерял голову?

— Я думаю, красота не играла для него особой роли. Он был простой еврейский парень, она такая филистимская штучка, и этого было ему вполне довольно. Его вообще тянуло на филистимлянок. Ему говорили: послушай, тебе что, мало девушек своего народа? Но он смотрел в другую сторону, и в конце концов это для него плохо кончилось. Что же касается красоты, то есть такой сорт мужчин, для которых важно, что перед ними женщина, а уж хороша она или нет — дело десятое. Самсон был как раз таким.

— У Федора Павловича Карамазова имелась на сей счет итересная теория, и сам он был из этой породы.

— И Петр Первый тоже.

— А Иезавель[5]?

— Что Иезавель?

— Уж она-то была хороша!

— О ее внешности тоже ничего неизвестно, но она была великая царица и сильная личность, вроде вашей Екатерины Второй.

— В смертный час Иезавель вела себя эстетически безупречно.

— Этого у нее не отнимешь. Смерть она встретила и мужественно, и красиво, но душа ее была поражена злом, нравственная сфера вообще для нее не существовала. Иегу*, отдавший приказ о ее убийстве, — тоже живописный персонаж: он выглядит скорей уж героем Шекспира, нежели Библии.

— А в Библии есть персонажи, о которых известно, что они были красивы?

— Конечно есть. И в Библии, и в Талмуде говорится об очень красивых людях. Причем не только о женщинах, но и о мужчинах. Ну, прежде всего, Иосиф, — не зря же его назвали «прекрасным». А красота рабби Иоханана** сравнивается с серебряным бокалом, только что вышедшим из плавильной печи, наполненном зернами граната, обложенном розами и поставленном на границе света и тьмы.

— Здесь эстетическое и этическое счастливо совпадают.

— Единство добра и красоты — это такой золотой сон, монистическая мечта человечества: чтобы все было, как до первого греха. Да только так бывает крайне редко, и в этом есть глубокий смысл. Представьте себе, что красота всегда добра, а зло всегда безобразно. Все, конец свободы. Кто бы в таком случае избрал зло?

— Ну почему же, не скажите: всегда найдутся люди с нестандартной эстетической ориентацией. Да и потом не зря же мы начали разговор с Самсона, которого Далила, как выясняется, прельстила не красотой, а какими-то иными своими качествами — я бы очень удивился, если нравственными или интеллектуальными. Рабби Иегошуа бен Хананья** считал, что красота — только помеха мудрости.