Очевидно, появление «русских священников» в этих краях – или остаток Дунайской Руси, или результат смещения христианки Ольги ярым язычником Святославом в 962 году.
Стоит хотя бы мимоходом отметить такой аспект: все сообщения о крещёных жителях Восточной Европы в VIII–XI веках говорят именно о крещении руси как народа (и то не всей – волхвы, поднимавшие большие города, а то и целые волости против княжеской власти и христианской веры, определённо относятся к тем самым «пользующимся величайшим почётом знахарям» русов, о которых писал Ибн Русте).
Что до «славян», то сельская округа городов, как раз место проживания отличных от варяжской руси славянских народов, как нам ещё предстоит убедиться, оставалась языческой ещё долго после 988 года.
Так что в X–XI веках русское христианство так и остаётся этнической религией варягороссов. Все первые упоминания о крещении – про «россов», «аррус», русь.
Плюс собственно варяги – «мнози бо варязи христиане» в договоре 944 года с Восточной Римской империей, варяги-христиане в Киеве в 983 году, варяги Шимон-Рюрик и его брат Шрианд, сыновья Африкана, основатели и «спонсоры»-покровители первого русского монастыря – Киево-Печерской лавры.
И при этом – ну совершенно ни следа скандинавского присутствия в раннем русском христианстве. Отчего бы это?
И священники русские в эпоху, когда о крещёных славянах в Восточной Европе – ни слуху ни духу, служат наднациональному богу на славянском языке. Отчего бы это?
Но оставим в стороне вопросы происхождения варягов и русов. Вернёмся к русским христианам до крещения Руси.
Про отношения с крещёными земляками – в том числе своим братом Глебом – великого князя Киевского Святослава, сына великого князя Игоря и Ольги, подробно рассказывается в моей книге, посвящённой этому величайшему деятелю русского Средневековья.
Предположения Л.Н. Гумилёва о роли киевских христиан в гибели русского великого правителя на Днепровских порогах весьма серьёзно обоснованы, и скорее всего именно их винили в гибели князя и киевляне.
Во всяком случае, когда сын Святослава от рабыни-хазарки Малки – Ольгиной ключницы – Владимир подошёл к стольному граду, многие киевляне не поддержали законного правителя именно на основании покровительства, которое Ярополк оказывал христианской общине (именно к этому времени относятся сообщения Кведлинбургских анналов, что послы «короля русов» принимали участие в праздновании Пасхи в Германии – следовательно, были христианами).
Такая сильная неприязнь к чужакам для веротерпимых язычников не очень свойственна. И вынуждает предположить, что к христианам в Киеве стали – после нескольких десятилетий более или менее спокойного отношения – относиться, как к врагам. А на это, в свою очередь, должна была быть веская причина.
Получается весьма занимательная картина. К 988 году христианство среди русов насчитывает не менее века – если не четыре столетия со времён дунайских ругов-ариан и святого Северина.
На древности русского христианства обыкновенно настаивают его сторонники, вроде протоиерея Стефана Ляшевского, чья книга «История христианства в земле Русской с I (! – Л.П .) по XI век» не так давно переиздана у нас.
Наоборот, его критики – например, Игорь Яковлевич Фроянов в работе «Начало христианства на Руси» – пытаются отказать в доверии даже убедительным свидетельствам о крещении Бравлина или русов Аскольда и Дира.
И ни те, ни другие словно бы не замечают, что древность русского христианства говорит не за христианство, но против него. Не против древней религии русов, а в её пользу.
Если после столь длительного соседства христианство остаётся религией кучки маргиналов, если решившему обратить всех русов в веру Христа правителю приходится – как об этом будет подробно рассказано в следующей главе – развязать кровавую гражданскую войну, дабы навязать своим подданным новую веру.
Если, как мы увидим, и век, и два спустя в крупнейших городах Руси будет всё же проживать немало язычников, не желающих примириться с чужой религией, если главным аргументом проповедников любви и милосердия на Руси будут огонь и меч княжьих дружин, пронесённый на переговоры под полой топор, камнемётные машины под стенами непокорного Мурома, значит, христианам было попросту нечего противопоставить жрецам древней Веры в честном споре на равных.
Значит, не приходится и говорить о «примитивном» язычестве, за которое держались по невежеству, пока не знали христианства, не приходится и говорить, что язычество было темнотой, уничтоженной одним проникновением на Русь «света истинной веры».
Не приходится рассуждать о некоей «природной» склонности русов к православию.
Напоследок, в заключение этой вводной главы – краткий, даже не портрет – набросок, очерк облика и первой половины жизненного пути того, кто, собственно, и привёл на Русь новую веру – не просто терпел её приверженцев, как его предки, или относился с доброжелательным интересом – как убитый им брат, даже не просто принял сам эту веру, как бабка.
Он был первым христианским правителем страны, начавшим обращать всю страну в иноземную веру, и с него эта череда не прерывалась.
И право же, читатель, не моя вина, что облик этот и этот жизненный путь имеет так мало общего с ясноглазым рыжебородым витязем из свежего мультфильма, говорящим голосом бандита Сашки Белого из фильма «Бригада» (точнее, конечно, актёра Сергея Безрукова).
Даже невероятная география этого мультика – в котором от Руси до Византии (находившейся, если кто не знает, там, где сейчас – Турция) плыть всего-то три дня, новгородцы всерьёз опасаются нападения на их город печенегов из южноукраинских степей, византийские купцы, прежде чем попасть в Киев, приплывают в деревеньку, стоящую на пути из Новгорода в Киев.
На ту же деревеньку нападают печенеги, византийский император заявляет, что Русь – щит Византии (напоминаю, находившейся на месте нынешней Турции) от печенегов (совр. Южная Украина) [15] – даже вся эта фантасмагория, способная не хуже той злополучной карты из романа «Золотой телёнок» довести какого-нибудь несчастного географа до сумасшедшего дома, имеет больше общего с реальностью, чем нарисованный в том же фильме благостный образ простоватого, но отважного князя.
Для начала – несколько слов о происхождении. Отец будущего крестителя Руси более или менее известен – великий князь Святослав Игоревич. Любопытнее фигура его матери.
До сих пор ещё мелькает на страницах популярных изданий и многими принимается на веру романтическая версия, высказанная ещё в XIX веке Д. Прозоровским.
В 70—80-х годах следующего, XX столетия для её популярности немало постарался киевский краевед Анатолий Маркович Членов.
Речь о том, что мать Владимира якобы приходится дочерью древлянскому князю Малу. Оснований для этой теории, в общем-то, почти никаких, и серьёзные учёные её не рассматривают.
Только лишь некоторое созвучие между именем мятежного древлянского князя и настоящим отцом Малки и Добрыни, неким «Мальком Любечанином».
На этом основании с помощью притянутых, мягко говоря, за уши «данных» русских былин Анатолий Маркович сочинил целую «древлянскую теорию», точнее, драматический роман о борьбе отважных древлян с варяжско-норманнскими оккупантами.
К первым русским князьям, создателям державы, Рюрику, Олегу и Игорю, Членов относился с какой-то воистину биологической ненавистью.
Святослава изображал недалёким солдафоном, марионеткой в руках «варяжских интервентов», проливавшим кровь русских воинов в ненужных-де Руси походах на культурных ромеев и добрых хазар, защищавших-де Русь от… арабов.
Как говорил сородич Анатолия Марковича, заменательный советский киноартист Владимир Абрамович Этуш в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», – «Закусывать надо!».
Вообще-то последний крупный поход арабов полководца Буги-старшего в направлении будущей Руси состоялся ещё до «призвания варягов» и сорвался не из-за доблести наёмников хазарского кагана, а оттого, что сыны жарких аравийских пустынь испугались зимних холодов… на Северном Кавказе, в Осетии.
До Руси это воинство попросту не дошло бы – перемёрзло бы насмерть где-нибудь в районе Кубани или Северского Донца.
Когда в финале своего труда «По следам Добрыни» Анатолий Маркович заставляет своих героев, Владимира и его дядьку по матери, взять «за образец государственного устройства Руси», ни много ни мало, двенадцать колен Израилевых («библейская федерация 12 свободолюбивых племён, вырвавшихся из-под ига фараона и ведомых могучей рукой Саваофа»), уже не знаешь, смеяться или плакать.
Православных патриотов, цепляющихся за «древлянскую теорию» происхождения равноапостольного князя, можно поздравить с таким иудеологом.
Ни малейших намёков на древлянское происхождение Малки и её брата в летописи нет. Когда Святослав распределяет княжения в землях Руси и речь заходит о Древлянской, про Владимира никто и не вспоминает – а ведь это, казалось бы, естественнее всего, раз уж они сами древляне.
