Ознакомительная версия.
Важно, что Будда сделал это без гнева, с доброй мотивацией спасти других. Именно мешающие эмоции[34] с точки зрения кармы являются причиной действий, толкающих не только других, но и нас самих к огромным трудностям. Среди них гнев — самый дорогостоящий, его взрыв актуализирует все факторы для появления полного негативного кармического эффекта. Факторы, определяющие кармический вес такого действия, — это намерение, которым мы руководствуемся; знание или осознание того, что мы делаем; само действие, выполненное лично или порученное кому-то; и наконец, состояние ума после завершения действия. В приступе гнева показатели всех этих факторов зашкаливают. Его вспышка приводит к тяжелым результатам: во-первых, возникает мотивация, худшая из возможных, — мы хотим кому-то навредить; во-вторых, мы знаем, что наше действие приведет к страданию, и подбираем наиболее болезненные средства; в-третьих, охотно и без промедления приступаем к реализации плана (расплющиваем человеку нос); в-четвертых, радуемся, когда «виновник» уже лежит в нокауте, и уверены, что так ему и надо. В случае действий, спровоцированных другими эмоциями, ситуация не содержит негативного четвертого компонента. Иногда у хорошей мотивации случаются промахи; нам не всегда хочется делать то, что мы делаем; нередко мы не знаем, что творим; а совершив какое-нибудь негативное действие, обычно не скачем от радости. Значит, кармический эффект негативной деятельности значительно слабее — срабатывают только три фактора. Поэтому стоит воздерживаться от гнева; по определению он указывает на то, что мы не владеем ситуацией, — отсюда появляется чувство, что нужно добавить немного дополнительной энергии с большей силой поражения. Злость — визитная карточка слабых людей, которые впадают в ярость, потому что не могут сделать того, что хотят.
Из истории о Будде следует еще один вывод — дорожным указателем для действия служит не жесткий моральный кодекс, а наивысшее счастье для наибольшего количества существ на самое длительное время. Это единственная точка отсчета, которая каждый раз требует от нас трезвой оценки ситуации и соответствующего действия, предполагающего, возможно, нарушение одного из десяти правил поведения. Кьеркегор верно заметил: судорожное цепляние за негибкий моральный кодекс освобождает от мышления и отнимает свободу — уже не нужно задумываться, что делать, потому что за нас решает список нравственных императивов. Но тогда сочувствие легко заменить равнодушным и бессмысленным исполнением правил. Буддизм хочет уберечься от этого, делая упор на разнообразие ситуаций: каждая отличается от других, а значит, является проверкой нашей мудрости и сочувствия; каждый раз по-новому взвешивая все за и против, мы действуем с перспективой внеличностного сочувствия, всегда направленного на сокращение страдания и увеличение счастья.
Поэтому буддизм вовсе не побуждает, к примеру, подставлять вторую щеку — это действие лишено сочувствия, с точки зрения кармы оно означает лишь, что мы позволяем кому-то делать глупости под влиянием злобы, а это приведет к чрезвычайно быстрому накоплению в его уме большого количества негативных впечатлений, которые созреют как его будущее страдание. Людей, которые хотят совершить что-нибудь глупое, нужно останавливать, и то, как мы это делаем, зависит от конкретной ситуации. Если мы заметили, что преступник в темной подворотне, настойчиво требующий у нас кошелек, не настроен на разговор о кармических последствиях запланированного им действия, а единственное, что он понимает, — это разбитый нос, то следует выслать ему это сообщение, раз он открыт только для такой информации. Главное — сделать это стоит только тогда, когда мы уверены, что действуем не из гнева, а из сочувствия. Сочувствие может принимать достаточно жесткие формы, если того требует происходящее; но чем более действенные средства хочется применить, тем лучше нужно осознавать ситуацию, ее последствия и собственную мотивацию. Такое осознавание появляется благодаря медитации, и если мы медитировали слишком мало, чтобы ясно видеть, что происходит, наши действия должны быть более мягкими — это соответствует старому правилу врачей primum non nocere[35].
Наши сегодняшние поступки — это наша прошлая реальность. Понимая это, мы получаем и большую свободу, потому что теперь начинаем сами решать, чему происходить. И все-таки мы накапливали карму со времен, не имеющих начала, и она дозревает сейчас в каждом очередном опыте. Пока не просветлены, мы всегда сталкиваемся с кармой, а значит, свобода, о которой сейчас идет речь, измеряется в сравнении с законом кармы. Куда мы ни пойдем, налево или направо, — всегда столкнемся с последствиями своих прошлых действий. В этом смысле кармы пока что избежать нельзя. Однако у нас есть некоторое пространство для свободы, потому что мы можем также решать, в какую сторону податься[36]. Чем больше мы знаем, чем больше способны предвидеть, тем больше вероятность, что мы выберем ситуацию, в которой созреет положительная карма. Пока негативная карма не начала созревать, нужно совсем чуть-чуть сообразительности, чтобы ее миновать, а полностью ее устраняет ориентированная на это буддийская медитация. С ходом буддийской практики количество трудностей сокращается, и естественным образом появляется все больше благоприятных обстоятельств.
С буддийской точки зрения ценность позитивной кармы заключается не в том, что она доставляет позитивные переживания; они преходящи, а следовательно, не могут служить постоянной точкой опоры. Ее ценность в том, что, оказавшись в хорошей ситуации, мы менее склонны причинять вред другим и делимся с ними добрым психологическим избытком, способствуя в меру возможностей увеличению счастья. Счастливый человек — тот, у кого есть, что предложить другим. Таким образом, оказывается, что хорошая карма имеет тенденцию к умножению, также стоит помнить, что подобная тенденция имеет место и в случае плохой кармы. Несчастливый человек — это, к сожалению, человек, который предлагает нечто совершенно непригодное для предложения.
Когда обстоятельства придавливают нас, обычно мы вынуждены сосредотачиваться только на борьбе за существование — жители пустыни, как правило, не занимаются, например, философией и не задаются вопросом о смысле жизни, потому что большую часть времени проводят в поисках воды. Только если жизнь становится настолько комфортабельной, что достаточно повернуть кран в ванной, появляется возможность задуматься над иной перспективой счастья, отличной от удобной ситуации в ванне с теплой водой, которая (и вода, и ситуация) должна когда-нибудь закончиться. И это еще одна причина, определяющая ценность позитивной кармы: в хороших условиях, которые являются ее плодом, в уме рождается столько расслабленности и пространства, что мы можем запросто начать думать о чем-то большем. Это нечто большее с буддийской точки зрения — узнавание природы ума (конечно же, для блага всех существ) или, если выразиться по-другому, свобода от кармы вообще, то есть свобода абсолютная, которой после ее достижения можно делиться с другими.
7. Пустота невыразимо полна, или О разнице между «рангтонг» и «шентонг»
Означенная пустота не является только лишь пустотой.
Таранатха
О, буддийская философия! «Великие ты причинила пустоты в доме моем»[37]. Но я не собираюсь жаловаться по этому поводу. Совсем наоборот! Ибо сам дом (быть может, построенный из пустотелого кирпича) тоже должен быть большим, чтобы великие пустоты могли там поместиться. Во-первых, мы радуемся излишкам жилой площади. Во-вторых, речь не об одной пустоте, а о многих. Словно соглашаясь с поэтом, Чандракирти насчитывает в традиции Праджняпарамиты целых шестнадцать видов пустоты, и я вовсе не хочу вгонять вас в депрессию. В-третьих, пустоты великие. И это самое главное — у нас тут порядочный кусок пустоты, а не маленькие пустотки, которые настолько маленькие, что их вообще нет. Надеюсь, моя учительница по литературе простит такую интерпретацию. Стоит подчеркнуть затрагиваемые в этом стихотворении вопросы, потому что слишком часто пустоту ошибочно интерпретируют как небытие. А пустоте — вопреки обыденным ассоциациям — равно далеко до небытия, как и близко до полноты. Пустота — великое дело, и с этим согласны и буддийская философия, и польская поэзия.
В Тибете, где преобладают прекраснейшие горы, снег и пустота, последняя стала главным природным богатством, используемым для создания необычайной философии, которая извлекла все главные следствия из текстов авторства Асанги и Майтрейи, Манджушри и Нагарджуны, а также таких сутр, как Ланкаватара. Кристаллизации наиболее полной трактовки пустотности помог философский спор между тибетской буддийской школой, называемой Гелуг (главой которой является Далай-лама), и школой Карма Кагью (которую возглавляет Кармапа)[38]. Если кто-то называет себя «гелугпа», что означает «добродетельный», он наверняка может иметь больше склонностей к суровой дисциплине (монастыри Гелуг славятся этим) и к ортодоксальной трактовке пустоты, особенно когда главной практикой становится изучение текстов и ведение дебатов, а не медитация. Если же, наоборот, упор делается на медитативный опыт, который благодаря глубокому пониманию философии с течением времени становится более спонтанным, то и трактовка пустоты окажется гораздо менее профессорской и намного более радостной. Эти два подхода назвали соответственно рангтонг и шентонг.
Ознакомительная версия.
