Глава 27
Об антипапе Бурдене (Bourdin).
Около этого времени, преподобной памяти, суверенный понтифик Пасхалий покинул этот мир ради вечности. Его приемником стал канцлер Иоанн Гаэтский, канонически избранный и принявший имя Геласия. Но императором Генрихом, при поддержке римского народа, на апостолический престол был насильственно навязан Бурден. Низложенный архиепископ Браги. Он [император] сильно испытывал терпение Геласия и тираническом образом заставил его покинуть Святой Престол. Как это уже часто случалось с папами в прошлом, он бежал под защиту и покровительство его безмятежного величества короля Людовика и обратился к состраданию французской церкви. Поскольку, по свой бедности он сильно нуждался, то он сел на корабль и высадился на Магуэлонне (Maguelonne), маленьком острове, которым распоряжался один епископ с несколькими своими клерками и домашними слугами, и на котором располагался один уединенный городок с чрезвычайно хорошо укрепленными, по причине нападений сарацинских пиратов, стенами. Сеньор король, который был уже наслышан о прибытии папы, послал туда меня. Я передал письма, и поскольку, я был первым, кто предложил ему все блага королевства, то я был с радостью отправлен назад, с его благословением и с назначенной датой для встречи обоих мужей в Везелее (Vezelay).
Пока король готовился к встрече, было объявлено, что Геласий, давно страдавший от подагры, умер, предотвратив тем самым дальнейшие как французские, так и римские смуты. Среди многочисленных клириков и прелатов, спешивших на его похороны, находился, такой же почтенный как и все они, архиепископ Вьеннский Гуи. Он был благородного происхождения и приходился родственником как императорской, так и королевской фамилии, но еще более благородным он был в нравственном отношении. За ночь до этого ему был сон, бывший на самом деле предсказанием, хотя тогда он этого не понял. Ему приснилась какая-то важная персона, дающая ему из-под своей мантии корону. Он более ясно понял истинное значение своего сна, когда был избран папой присутствовавшими там прелатами Римской церкви, которые боялись, что из-за междуцарствия церковь может оказаться в опасности.
Достигнув столь высокого положения, он славно и скромно, но активно восстановил права церкви и еще более искусно занимался церковными делами благодаря содействию и доброжелательству сеньора короля Людовика и королевы Адели, которая приходилась ему племянницей. Во время знаменитого собора, который он проводил в Реймсе, он отсрочил сессию, чтобы встретиться на границе, в Музоне (Mouzon), и провести переговоры о мире с легатами императора Генриха. Но когда ему не удалось ничего добиться, он, как это уже сделал его предшественник, при полном соборе, перед французами и лотарингцами, отлучил императора. Затем, получив деньги, предоставленные ему церквями по обетам, он совершил славный поход на Рим, где и был торжественно встречен клиром и народом, и счастливо правил церковью, с умением большим, чем многие из его предшественников.
И он еще недолго пребывал на Святом Престоле, когда римляне, счастливо вдохновленные своим благородством и щедростью, схватили и заключили в тюрьму императорского антипапу Бурдена, который утвердился было в Сутри и заставлял всех клириков, направлявшихся по дороге к апостольскому престолу, сгибать перед собой колени. Они одели его в необработанную и еще сохранившую кровь козлиную шкуру, затем посадили этого горбатого антипапу, или скорее даже — антихриста, на горбатого верблюда и провели его по королевской дороге через центр города, чтобы все видели его позор и так отомстили ему за бесчестие церкви. Затем, по приказу владыки папы Каликста, они осудили его на вечное заточение в горах Кампании, около Монте Кассино. Чтобы сохранить в памяти столь поразительный акт возмездия, они нарисовали в дворцовой часовне картину о том, как он простирается ниц перед ногами папы.
Пока Каликст со славой стоял во главе церкви и смирял италийские и апулийские банды, свет Святого Престола воссиял вдаль, и не так как сияет из-под земли, а как с горной вершины. Сверкала церковь Святого Петра, а другие церкви, внутри города и вне его, находясь под покровительством столь великого сеньора, возвращали свои владения и с благодарностью наслаждались ими. Когда я был послан к нему королем Людовиком обсудить некоторые государственные дела, то встретился с ним в Битонто, в Апулии. Папа принял меня с почетом, из почтения и к королю, и к моему монастырю, а также благодаря представлению моих различных спутников, среди которых был аббат Сен-Жермен, мой собрат, а прежде — мой школяр. Таким образом, после успешного завершения дел короля, я уже спешил вернуться домой. Как и всякому другому пилигриму, мне оказывали гостеприимство на одной вилле. После заутрени я, в ожидании рассвета, прилег на своей кровати и в полудреме увидел сон — себя посреди моря, плывущим по волнам в одиночку на маленькой лодке без весел, опасно качающейся на волнах вверх и вниз. Испугавшись страшной перспективы крушения, я немилосердно обратился к Богу, и вдруг, благодаря божественному снисхождению, при безоблачном небе появился тихий приятный бриз, качка прекратилась, а мое утлое суденышко развернулось в нужном направлении и, с невероятной быстротой, я достиг тихой гавани.
Проснувшись от дневного света, я отправился в свой путь. Встав, я приложил большое усилие, чтобы восстановить в памяти сон и истолковать его. Я боялся, что раскачивание на волнах означает для меня серьезное несчастье. Вдруг я встретил одного из своих мальчиков-послушников, который узнал меня и моих спутников. И с радостью и с печалью, он отвел меня в сторону и сообщил, что мой предшественник, блаженной памяти аббат Адам умер, и что я был всем капитулом единодушно избран на его место. Но он добавил, что поскольку выборы прошли без совета с королем, то когда самые мудрые и благочестивые из братьев и самые благородные из рыцарей довели до короля, для его одобрения, сведения о выборах, то заслужили от него одни упреки и были брошены в тюрьму в Орлеанском замке. Из-за человеколюбия и благочестия я пролил слезы о страданиях моего духовного отца и учителя. Его земная кончина меня весьма огорчили, и я самым искренним образом молил Божественное милосердие охранить его от смерти вечной.
Я вернулся к себе, утешаемый многочисленными спутниками и своим собственным рассудком и мучимый тройной проблемой: если я приму избрание против воли сеньора короля, хотя и в согласи с правилами Римской церкви и волей папы Каликста, который любил меня, то что я принесу моей матери церкви, которая столь нежно взлелеяла меня у своей груди и напоила меня молоком человеческих добродетелей, которая будет теперь из-за меня подвергнута поношению и обману двух грабителей. Могу ли я допустить, чтобы мои братья и друзья испытали бесчестие и тяготы королевской тюрьмы только за то, что они любят меня? Не следует ли мне, по этим и другим причинам, отказаться от выбора, но подвергнуться из-за этого отказа всеобщему осуждению? Я уже решил послать одного из моих людей к папе просить его совета, когда вдруг ко мне пришел один мой знакомый знатный римский клирик, который поклялся, что сам сделает все, что я хотел бы сделать через моих людей, и через это я должен был бы быть вовлечен в большие расходы. Вперед служки, пришедшего ко мне, я послал одного из моих слуг к королю, чтобы разузнать и сообщить мне, чем кончилось это неприятное дело, поскольку сам я не хотел подвергаться гневу Людовика.
Двигаясь вслед за ними я чувствовал себя словно болтался без весел в открытом море, и из-за неизвестности очень беспокоился и тревожился чем все это закончится. Но благодаря щедрой милости всемогущего Бога, тихий бриз подхватил мое опрокинутое суденышко — неожиданно вернулись мои посланцы и сообщили, что король даровал мне свой мир, освободил заключенных и подтвердил итоги выборов. Приняв это как доказательство воли Господа, поскольку именно благодаря Его воле все случилось так, как я хотел, я, с Божьей помощью, вернулся к своей матери церкви, которая приняла своего блудного сына со сладостью, материнской любовью и великодушием. Там я испытал радость встречи со ждущим меня сеньором королем, чье лицо менялось от хмурого к веселому, с архиепископом Буржским, с епископом Санлиса и с многими другими благородными мужами церкви. К восторгу собравшихся братьев, они приняли меня торжественно и с большим уважением, а на следующий день, в субботу, перед страстной неделей, я, недостойный, был рукоположен в священники и на следующее воскресенье, перед наисвятейшими мощами Святого Дионисия, я был незаслуженно посвящен в аббаты.
Как привык делать Бог в своем всемогуществе, Он вознес меня из глубин к самым вершинам, «возвысив бедного человека из грязи и посадив его среди князей» (русский синодальный перевод: «Из праха поднимает бедного, … Чтобы посадить его с князьями, …» Псалмы, 112, 7-8 — прим. пер.), меня, скромнейшего и благочестивого Его кроткая, но могучая длань, вознесла так, как только это могло быть допустимым по моей человеческой слабости. Зная мое несоответствие и по рождению, и по знаниям, Он милостиво облагодетельствовал меня, ничтожнейшего во всех смыслах. И также до меня снизошла Его милость в делах восстановления прежних церковных владений, приобретении новых, расширении храма во все стороны, в постройке и перестройке зданий, чтобы дать мне возможность завершить святое дело реформирования и устроения Его святой церкви, к чести святых, и особенно, в чести Его самого, а также в деле мирного установления, без скандалов и обычных склок между братьями, святого устава, по которому люди приходят возрадоваться Богу.
