Можно представить, какое смятение произвел в Иерусалиме приход их и расспросы. Во всякое время приходом своим они могли смутить сию столицу, тем паче в сие, когда вся Иудея жила, так сказать, ожиданием Мессии. И потому-то, «слышав же Ирод царь смутися» (Мф. 2; 3). Царь здесь как будто первый услышал; да так и долженствовало быть, ибо Ирод везде имел шпионов, кои, услышав эту весть, для царя небезопасную, тотчас решились передать ему оную, и она стрелой полетела во дворец его. «Смутися» - сердцем, задумался. Правда, в это время он оканчивал бурную долговременную жизнь свою, но все же ему не хотелось, чтобы застал его новый порядок дел. Он привык не отдавать другим власть, а отнимать ее у других. Верил ли он действительному рождению Мессии? Ему надлежало ожидать для себя неприятных действий со стороны Промысла. Почитал ли он это вымыслом Иудейских" партий, кои хотели выдать кого-либо за Мессию и низвергнуть его с престола? Так ли, иначе ли, а все-таки ему надлежало опасаться возмущения от подданных, ибо в лице Мессии ожидали не только Спасителя, но и Судию; а совесть Ирода не могла не беспокоиться. Таким образом, политика, совесть, болезнь и старость - все должно было смущать Ирода. Но зачем Иерусалим ' участвует в его смущении? Смутились, без сомнения, царедворцы, - партия Иродиан. Это та самая партия, с которой согласившись, многие из Иудеев спрашивали Иисуса Христа: «достоит ли... Кесареви дань даяти, или ни!» (Лк. 20; 22). С счастьем или несчастьем Ирода соединено было счастье или несчастье и этой партии. Смутились также многие клиенты Ирода, которых судьба сопряжена была с его участью. Наконец, должен был смутиться весь народ. Верил он рождению Мессии, он должен был страшиться Его неумытного Суда; притом древнее мнение было, что с явлением Мессии явятся многие беды, опасности и нестроения в нравственном и гражданском отношениях. Если же и не верили они действительному рождению Мессии, все же должно было опасаться мятежей и нестроений от партии, решившейся выдать известного Младенца за Мессию, и вместе страшиться наказания за такие смуты от римлян, а не менее и от Ирода, в то время особенно подозрительного. Вообще, в столицах такие явления производят чрезвычайные волнения.
Ирод смутился, однако не потерял политического благоразумия. Он предлагает синедриону вопрос волхвов на разрешение. По видимому это дело не политики. Лучше бы ему, кажется, скорее удалить волхвов из столицы, чтобы они не делали шума и не смущали народ, а не заставлять синедрион рассуждать. Но, с другой стороны, сей поступок Ирода есть дело чрезвычайно тонкой политики. Шума народного уже нельзя было остановить. Ирод захотел показать, что он ничего не боится, что он хочет дать сему делу надлежащий ход и гласность, хочет действовать так, как должен действовать царь народа, как действовал бы всякий ревностный Иудей. Он, хотя был иноплеменник, но постоянно показывал себя самым жарким ревнителем и чтителем Еврейского закона. Во второй части Талмуда есть сказание, будто бы он еще при вступлении на престол спрашивал синедрион, не противно ли их законам то, что он восходит на престол, будучи иноплеменником, и это делает тогда, как он был поставлен царем Римлянами и признан в сем достоинстве самими Иудеями. Синедрион отвечал будто ему неодинаково. Одни говорили, что восшествие его на престол не противно их законам; другие утверждали противное, говоря, что лучше было бы, если бы он отдал престол кому-либо из потомков Маккавеевых. Ирод будто бы сначала ничего не сделал сим последним, а после тайно велел их умертвить. Что он был, или казался, приверженным к Иудейскому закону, это видно из его речи, сохраненной в Деяниях, говоренной при перестройке храма Иерусалимского, где он говорил к Иудеям: "Мужие, братие...". Итак, неудивительно, что Ирод мог спрашивать синедрион.
«И собрав вся первосвященники и книжники людския» (Мф. 2; 4). В синедрионе были собрания полные и неполные. Ирод делает собрание полное, «собрав вся». Первосвященник, собственно, был один, но у него был помощник, который во время его болезни заступал его место; тогда же могли быть названы сим именем и начальники двадцати четырех священнических черед; притом и отставные первосвященники все еще назывались, сим именем. Книжники составляли в Иудейском народе особенный класс людей, нечто полудуховное. Занятием их было изучение законов Божиих и человеческих; они занимали места писцов, адвокатов, советников священнических. Они воспитывались иногда на общественное иждивение. Некоторые из них, более достойные, после занимали важные места в синедрионе. В это время различие между книжниками людскими и священниками доходило почти до взаимной вражды, и книжники принадлежали к партии народной.
Ирод спрашивает: «где Христос рождается?» (Мф. 2; 4). Замечательно, как изменяется тон вопроса. Волхвы предполагают это дело сбывшимся уже и спрашивают: «где есть рождейся Царь Иудейский?» - а Ирод спрашивает, где должно родиться Христу. Чрез сие давал он разуметь, что он не верит волхвам. Может быть, думал он, Христос еще не родился. Он предполагает, что священники должны знать места из пророков, где говорится о явлении Мессии. Да и кому приличнее и нужнее знать сей предмет? И синедрион на основании пророчеств действительно думал, что Иисус Христос родился в Вифлееме. Переиначением вопроса Ирод сделал удобным ответ синедриону. Если бы он спросил: "где Христос Царь родился?" - то первосвященники долженствовали бы отвечать: "знаем", а это было бы преступление против величия царского, ибо почему они, зная о новородившемся Царе, не донесли царю своему Ирод в своем вопросе не называет Иисуса Христа Царем. Святитель Иоанн Златоуст замечает при сем, что всякое имя Царя для Ирода ненавистно было. «Они же рекоша ему: в Вифлееме Иудейстем» (Мф. 2; 5). Ответ представляется данным скоро, да тут и нечего было рассуждать, ибо им давно уже известно было, где Христу надлежало родиться. Если бы они исследовали долго сей вопрос, то евангелист не преминул бы заметить сего. Вероятно, что та мысль, - "не знаем откуда Христос приидет", - неглубоко пустила свои корни и была в умах немногих. «Тако бо писано есть пророком» (Лк. 2; 5). Ответ краткий и положительный. Синедрион не ссылается на предания, коих было о сем предмете много, и это потому, вероятно, что предания в то время еще не были в силе. Ирод не был привязан к секте фарисеев, особенно занимавшейся преданиями.
Точно ли пророчество, приведенное синедрионом, относится к Мессии? Евангелист о сем ничего не говорит; но согласен ли он или не согласен с синедрионом? Надобно полагать, что он одобряет мнение его. Следовательно, все равно как бы привел это пророчество и сам евангелист. Притом, самое событие показало, что сие пророчество точно идет к Мессии (см.: Мих. 5; 2-15). О чем предрекает пророчество? У пророка рассматриваемое нами пророчество окружено многими другими пророчествами, менее определенными; он обращается к Иудеям в плену, видит некоторых из них, теряющих надежду на освобождение и решившихся остаться в Вавилоне, и потому спрашивает их: разве у вас нет более царя? так он будет, царство будет восстановлено. После того пророк останавливает свой взор на Вифлееме, из которого произошло племя царское (Давид), видит, что город сей очень мал, хотя и прежде он был невелик, но теперь уже очень умалился, и говорит: и ты, Вифлеем, хотя не можешь выставить даже тысячи воинов, чтобы иметь своего князя или тысяченачальника, но как прежде ты дал вождя (Давида), так и теперь возвратившемуся из плена народу дашь ты Вождя, Коего исход от дней века (Мих. 5; 2). В этой речи пророк говорит много, уверяет, утешает, обличает. У Иудеев составилось мнение, будто сие пророчество относится к Зоровавелю, и мнение сие приняли многие, лишь бы только не относить его к Иисусу Христу. Но святитель Златоуст говорит, что Зоровавель не родился в Вифлееме, а Иисус Христос родился в Вифлееме, тогда как, по-видимому, Ему следовало бы родиться в Назарете. Притом, Зоровавель не царствовал, а только вывел из плена народ, а у пророка слово «упасет» в подлиннике читается: "будет «царствовать»«. Но слова пророка, приведенные синедрионом в Новом Завете, и слова, сказанные пророком в Ветхом Завете, различны между собой, и разница вот в чем: по синедриону (Новому Завету - ред.): «и ты, Вифлееме, земле Иудова»; а по пророку: «И ты, Вифлееме, доме Ефрафов». Далее, по синедриону: «ни чимже менши»; а по пророку: «еда мал еси». По синедриону: «во владыках Пудовых»; у пророка: «в тысящах Иудиных» (см.: Мих. 5; 2. Мф. 2; 6). Предположение можно сделать двоякое: или евангелист сам неточно привел слова пророка, или неточно передал их синедрион. Последнее вероятнее. Отсюда можно извлечь важное правило: помнить, что слова Ветхого Завета иногда в Новом приводятся не буквально. В это время у Иудеев было в обычае приводить места из Ветхого Завета не слово в слово. Притом тут разность небольшая: «земле Иудова», - это выражение употребил синедрион, вероятно, потому, что «доме Ефрафов» вышло уже из употребления. Вопрос обратился в речь положительную, как это часто бывает, и наоборот бывает. Быть в «тысящах» или во «владыках» над тысячью употреблено как "начальник" - вместо "начальствования". Таким образом, вот что говорит синедрион на основании пророчества. Бездушный, мертвый труп сей, над которым, по словам Спасителя, осталось только слететься орлам, решает вопрос надлежащим образом, подводит справки, выводит заключения, как нельзя лучше. Если бы в нем заседали Никодимы, Иосифы, то и они не могли решить лучше. Из сего видно, что иерархия (даже - ред.) в самом худом состоянии очень нужна и полезна. Священники и учители народа могут уподобляться верстам на большой дороге, кои, сами не двигаясь, могут другим указывать правильный путь.
