Убийцы похоронили графа в самой церкви, боясь, что если они затеют траурную церемонию с похоронами, то люди преданные ему как за его славную жизнь, так и за его еще более славную смерть восстанут, чтобы отомстить за него. Затем они обратили церковь в разбойное гнездо, укрепили сначала ее, а затем и дом графа, приготовили столько припасов сколько смогли и, в своем крайнем высокомерии решили защищаться там, и таким образом прибрать к рукам и всю землю.
Несогласные с этим фламандские бароны были поражены столь великим злодейским преступлением. Чтобы их не сочли изменниками они плакали, когда присутствовали на похоронах графа, и сообщили обо всем сеньору королю Людовику, да и всем остальным, поскольку вести об этом разошлись по всему миру. Любовь к правосудию и привязанность к своему кузену могли вызвать войну со стороны английского короля и графа Тибо. Поэтому он смело двинулся во Фландрию, намереваясь использовать все свои возможности, чтобы с наибольшей жестокостью покарать этих самых больших злодеев на свете. В качестве графа Фландрии он назначил Вильгельма Нормандского, сына герцога Роберта Иерусалимского, который, благодаря кровным узам, мог претендовать на этого звание. Не боясь ни варваров этой станы, ни погрязшей в измене отвратительной семьи, он подошел к Брюгге и плотно осадил изменников в церкви и башне, воспрепятствовав получению какого-либо продовольствия, кроме того, что они запасли, и которое, благодаря божьей помощи теперь стало непригодно для еды и вызывало у них лишь отвращение. Некоторое время он изнурял их голодом, болезнями и мечом, после чего они оставили церковь и держались только в башне, которая давала им защиту.
Теперь они отчаялись за свою жизнь, и их лира обратилась на похоронную музыку, а их орган заговорил голосом траура (Иова, 30, 31. Русский синодальный перевод: «И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя — голосом плачевным» — прим. пер.). Самый большой злодей, Бурхард, с согласия своих соучастников, бежал, надеясь покинуть страну, но обнаружил, что не может этого сделать, хотя препятствием для этого было только его собственное беззаконие. При своем возвращении в замок с помощи одного из своих друзей, он был схвачен королевским отрядом и перед смертью испытал самые изощренные пытки. Привязанное к верху высокого колеса, его голое тело было выставлено на съедение воронам и прочим стервятникам, его глаза были вырваны, все лицо разодрано после тысяч ударов стрел, копий и пик, и он погиб самой жалкой смертью, а тело его было брошено в выгребную яму.
Бертольд, душа заговора, также решил бежать, но когда обнаружил, что не может свободно передвигаться по стране, то вернулся, явно из гордости, поскольку он спросил себя: «Кто я есть, и что я сделал?» Тогда он был схвачен собственными людьми, предстал перед королевским судом и был осужден на вполне заслуженную смерть — смерть негодяя. Его повесили на виселице вместе с собакой и когда собаку стали бить, то она излила свою ярость на Бертольда и обголодала все его лицо и, страшно вспомнить, покрыла все его тело своими экскрементами. Так еще больший негодяй, чем самый большой негодяй из всех людей окончил свою ничкемную жизнь в вечной смерти.
Те, кого король осадил в башне, по причине многих тягот, были вынуждены сдаться. В присутствии их родственников, Людовик сбросил их одного за другим с вершины башни и раскроил их черепа. Один из них, по имени Исаак, чтобы избежать смерти постригся в монастырь. Людовик приказал его расстричь и повесить на виселице. Одержав таким образом победу в Брюгге, король повел свое войско на превосходный замок Ипр, чтобы отомстить Вильгельму Бастарду, который был подстрекателем измены. Он направил посланников к людям Брюгге и угрозами и лестью привлек из на свою сторону. Затем, ввиду того, что Вильгельм преградил ему дорогу с тремя сотнями рыцарей, то половина войска атаковала его, а другая половина пошла в обход и смело заняла замок, войдя в него через другие ворота. Король удержал его, а Вильгельм потерял все свои притязания во Фландрии и был изгнан. Поскольку он стремился заполучить Фландрию с помощью измены, то было справедливо, что во Фландрии он не получил вообще ничего.
Фламандцы очистились и почти что заново были крещены, после того как испытали разные виды мести и великое кровопролитие. Так, поставив графом Вильгельма Нормандского, король, победоносный благодаря помощи Господа, вернулся во Францию.
О том как он положил конец Томасу де Марлю.
В другой раз он свершил такую же месть, равно угодную Богу, и равно заслуженную — над Томасом де Марлем, погибшим человеком, бывшем гонителем церкви, не уважающем ни Бога, ни людей. Словно тлеющую головешку, Людовик загасил его силой своей армии.
Движимый жалобами и плачем церквей, чтобы свершить месть он подступил к Лаону. Побуждаемый епископами, знатными людьми и, особенно, по совету Рауля, графа Вермандуа, бывшего в той местности после короля самым могущественным человеком, он решил, что ему следует повести свое войско против Томаса к Куси (Coucy). Тот поспешил отступить в замок, и посланные вперед для разведки подходящих средств для приступа сообщили, что замок совершенно неприступен и недосягаем. И хотя многие давили на него, чтобы в свете только что услышанного он изменил свой план, но король счел презренным поступить иначе, сказав в сердцах: «Эта стратегия была заложена в Лаоне. Я не изменю того, что было там решено ни в жизни, ни в смерти. Великолепие королевского величества по праву умалится, если нас будут высмеивать за бегство из страха перед злодеем».
Он так сказал и, несмотря на свою тучность, столь разительную в сравнении с его изумительной живостью, прорубил себе и своей армии дорогу через обрывистые тропы, загроможденные завалами из деревьев, и подошел вплотную к замку. В это время графу Раулю, который вел разведку с другой стороны, сообщили, что для армии подготовлена засада, и ей грозит полная катастрофа. В один миг вооружившись, Рауль вместе с немногими спутниками, двинулся по потайной тропе. Нескольких своих людей он послал вперед, а затем увидев, что Томасу нанесен удар и он упал, он пришпорил своего коня, напал на него и дерзновенно ударил своим мечом, нанеся смертельную рану. И если бы он не остановился, то повторил бы удар. Схваченный и истекающий кровью умирающий Томас предстал перед королем Людовиком и по его приказу, при почти всеобщем одобрении как его, так и наших людей, был доставлен в Лаон. На следующий день его земли на равнине были конфискованы, а его палисад был разобран. Затем король вернулся в Лаон. Но ни раны, ни заточение, ни угрозы, ни просьбы не могли заставить этого отпетого человека вернуть купцов, которых он с применением ужасающего насилия лишил всего их достояния, когда разбойничал на большой дороге. Когда, с королевского разрешения, он вызвал к себе жену, то казался более огорченным тем, что все же был вынужден освободить купцов, чем тем, что лишился своей жизни. Когда страшная боль от ран уже привела его к порогу смерти, многие люди упрашивали его исповедаться и принять последнее причастие, но он лишь едва-едва согласился. Когда священник принес в камеру, где лежал этот злодей, тело Господне, то казалось, что даже Господь наш Иисус не смог проникнуть через дрянную оболочку этого не до конца раскаявшегося грешника, поскольку как только нечестивец приподнял свою голову, так сразу и упал назад, испустив свой отвратительных дух, так и не успев принять последнее причастие. Король счел презренным вести дальнейшие действия против мертвеца или против земель мертвеца, поэтому он добился от жены и от детей Томаса свободы купцам и выдачи большей части его казны. Затем, восстановив, благодаря убийству тирана, мир в церкви, он с победой вернулся в Париж.
О том как он принял бежавшего к нему папу Иннокентия.
В это время случилось так, что Римская церковь была глубоко поражена и потрясена схизмой. Когда почтенный верховный понтифик и вселенский патриарх Гонорий отправился по дороге смертных, самые главные и мудрые лица Римской церкви, чтобы допустить в ней смятения, согласились, что эти знаменитые выборы должны состояться в церкви Святого Марка и нигде больше, и что их надо провести всем сообща, согласно римскому обычаю. Но те, кто были более сведущими и более близкими соратниками умершего папы не желали идти туда из страха перед бесчинствующими римлянами. Поэтому, перед тем как было объявлено о смерти владыки папы, они избрали новым папой диакона Григория, почтенного кардинала Сент-Анджело. Но сторонники Пьерлеоне (Pierleone) собрались в церкви Святого Марка, пригласив туда, как это и было обговорено, и других, и когда они узнали о смерти Гонория, то избрали по своей воле и с согласия многих епископов, кардиналов, клириков и римских нобилей кардинала священника Пьерлеоне. Так они положили начало упорной схизме; они отдали нерукотворный плащ Христа двоим, они разделили церковь Господа, и «пока каждый просил о поддержке ради высшей справедливости» (Лукиан, Фарсалия, I, 127), каждая партия старалась одержать верх, каждая отлучила другую и не хотела никакого другого суда, кроме своего собственного.
