Но когда партия Пьерлеоне, при помощи его семьи и при поддержке римский нобилей, одержала верх, то владыка папа Иннокентий, вместе со своими сторонниками, решил оставить город, и одержать победу во всем остальном мире. Поэтому, он отплыл к берегам Галлии и избрал для защиты себя самого и своей церкви самое безопасное и удобное, после Господа, место для беглецов — наиблагороднейшее королевство франков. Он отправил послов к королю Людовику, умоляя его помочь и ему и церкви.
Так как король был самым благочестивым защитником церкви, то он сразу же откликнулся на эту просьбу. Он созвал собор своих архиепископов, епископов, аббатов и клириков в Этампе и, по их совету, стал дальше изучать, скорее характер самого Иннокентия, чем правильность выборов — поскольку часто случалось, что вызываемые римскими мятежами смуты делали неизбежными некоторые нарушения при выборах. И по совету тех мужей, которым он поручил оценить правильность выборов Иннокентия, он обещал впредь поддерживать именно его. Через меня он послал папе в Клюни первые плоды своего гостеприимства и о сообщить своей готовности служить ему, и тот, придя в восторг от такой поддержки, отослал меня назад со своей милостью и своим благословением, чтобы передать благодарность сеньору королю.
Когда папа приехал в Сен-Бенедикт на Луаре, то его встретили король, королева и их сыновья. Людовик согнул перед ним, словно перед гробницей Святого Петра, свою благородную коронованную голову, упал к ногам папы и обещал ему и его церкви свое расположение католика и преданную и действенную службу. Следуя примеру Людовика, король Англии Генрих приехал встретиться с ним в Шартре, наипреданнейшим образом упал к его стопам, обещал принять его и его свиту в своих владениях так, как будто бы они были его и обещал ему полную сыновнюю покорность.
Пока он занимался посещением французских церквей, обстоятельства потребовали, чтобы он отправился в Лотарингию. Туда, в город Льеж, его с большой торжественностью пришел встретить император Лотарь, в сопровождении большой толпы архиепископов, епископов и магнатов Германского королевства. На площади перед кафедральным собором Лотарь смиренно предложил папе быть его конюшим, пешим он бежал около него в центре священной процессии, неся в одной руке охранявший его жезл, а другой — уздцы белого коня папы и сопровождал папу так, как будто тот был его светским сеньором. И когда вся процессия спешилась, он поддерживал и сопровождал его, сделав очевидным как для тех, кто это знал, так и для тех, кто не хотел этого знать, все величие папской власти.
Так, между империей и церковью был установлен мир. Приближалась пасха, и папа намеревался отпраздновать ее вместе с нами, в Сен-Дени, как в его особой дочерней церкви. Из страха перед Богом и ради материнской церкви и ее дочери, мы с благодарением приняли его в канун Великого Четверга, в торжественной процессией, посвященной Богу и человеку гимнами ликования празднуя его прибытие.
Тайная Вечеря была отпразднована в нашей церкви по римскому образцу и с пышной щедростью известной как presbyterium. Он благочестиво отслужил мессу в честь священного распятия Господа и с подобающими почестями провел ночь священного вознесения в бдении. Рано утром на следующий день он, как бы по секрету, отправился вместе с многочисленными спутниками в церковь Сен-Дени де л`Эстрэ (St.Denis de l`Estree). Там они подготовили «Римский ход». Его облачили в великолепный наряд и возложили на его голову подобную шлему митру с золотой короной вокруг — истинно императорское украшение. Затем вывели его наружу, посадили на оседланного белого коня, а сами спутники двинулись впереди него по двое, облаченные в богатые одежды, верхом на лошадях различных мастей, но все с белыми седлами, и распевая праздничные гимны. Бароны, которые держали лены от нашей церкви, и благородные кастеляны сопровождали его пешими, и словно скромные конюхи держали его коня под уздцы. Впереди него шли люди разбрасывающие ливнем монеты и разгоняя преграждающую путь толпу. Королевская дорога пламенела от разукрашенных тканей, развешанных на шестах и ветвях. Толпы выстроенных рыцарей и массы народа с честью приняли его. Там были все, и даже, несмотря на свою слепоту, и представители еврейской синагоги Парижа. Когда они предложили ему обратиться к ним, то получили от него милостивую и благочестивую мольбу: «Пусть всемогущий Бог сорвет пелену с ваших сердец».
Когда он подошел к базилике святых, то та поблескивала золотыми коронами и сияла великолепием драгоценных камней и жемчугов сто раз ярче, чем простое серебро или золото. Там папа отпраздновал божественные таинства и, с моей помощью, предложил наисвященнейшую жертву — истинно пасхального агнца. После мессы в монастыре были установлены столы, накрытые прекрасными тканями, и там они заняли свои места на кушетках и вкушали плотского агнца, а также прочие блюда, какие может обычно предложить благородный стол. На следующий день они повторили ту же процессию и прошли из церкви Святого Ремигия к главной церкви. Затем, поблагодарив меня и пообещав мне свою помощь и совет, спустя три дня после пасхи, папа въехал в Париж. После этого он посетил французские церкви и удовлетворял свои нужды из их изобилия и, после некоторых скитаний, выбрал своей резиденцией Компьен.
Тем временем необычайный и доселе неведомый удар постиг французское королевство. Сын короля Людовика, Филипп, здоровый и приятный мальчик, подававший надежду добрым людям и внушавший страх дурным, ехал однажды верхом по пригороду Парижа, и его лошадь, попутанная дьяволом, в виде оказавшейся на дороге свиньи, очень тяжело упала, сбросив при этом своего всадника — благородного мальчика — прямо на камень, и он разбился на нем под своей тяжестью. Горожане и все те, кто услышал об этом, были поражены горем — ведь в этот самый день он собирался выступить с войском в поход, и они кричали, плакали и скорбели. Они подняли нежного ребенка, находящегося почти у врат смерти, и перенесли его в близлежащий дом, где он, увы, и умер.
Он был похоронен, как король, в церкви Сен-Дени, в королевской гробнице, слева от алтаря Святой Троицы, в присутствии большого собрания епископов и магнатов королевства. После горестных стенаний и оплакивания несчастья, почему он покинул живущих, его мудрый отец, по совету духовенства и мудрых людей, заставил себя утешиться, Как его близкий и доверенный друг, я боялся, что продолжающиеся страдания его слабого тела могут привести к внезапной смерти и, поэтому, я посоветовал ему, что следует короновать его сына Людовика, весьма красивого ребенка, помазать его священным елеем и сделать его королем вместе с ним, чтобы предотвратить какие-либо смуты со стороны его соперников. Людовик согласился и отправился в Реймс вместе со своей женой и сыном и баронами королевства, и там, при полном торжественном соборе, созванным папой Иннокентием, его сын был возведен в королевское достоинство путем священного помазания и коронации. И так он обеспечил свое королевство счастливым наследником. Многие увидели превосходное предзнаменование того, что могущество молодого Людовика еще больше возрастет, в том, что он получил столь щедрое благословение от столь большого числа великих и разных архиепископов и епископов Франции, Германии, Аквитании, Англии и Испании.
Так радость Людовика от жизни победила горечь по поводу смерти. После завершения собора он вернулся в Париж, а папа избрал своим местопребыванием Оксерр. Затем ему представилась возможность вернуться домой в сопровождении императора Лотаря, который обещал силой установить его власть в Риме и низложить Пьерлеоне. Они отправились туда вместе. Но после того, как Иннокентий провозгласил Лотаря императором, сопротивление римлян не дало ему возможности заключить мир при жизни Пьерлеоне. Но когда Пьерлеоне умер, мир, с Божьей помощью, окончательно вернулся в церковь, после долгого периода нарушенного спокойствия и после продолжительной и почти гибельной слабости. Владыка папа в своем счастливом восшествии, укрепил славу наисвятейшего престола и добродетелями своей жизни, и своей преданностью долгу.
О том с какой смелостью он переносил болезнь.
У сеньора короля Людовика, как это обычно бывает у мужчин, постепенно слабел не разум, а тело, изношенное из-за его тучности и постоянного напряжения стоявший перед ним задач, ибо он не мог снести безнаказанным, если кто-нибудь и где-нибудь в королевстве нападал на королевское величество. Хотя ему было шестьдесят, он был столь полон знаний и так усердно трудился, то если бы не помеха в виде опухнувшего тела, то он бы одержал верх и уничтожил бы всех своих врагов. Он часто стенал и жаловался так: «Увы! Что за дурацкое положение! Тяжко, едва выносимо или же совсем не выносимо, когда знаешь как следует что-то сделать и когда не способен это сделать. Если бы я знал как это делать, когда я был молодым, или если бы теперь, когда я старый, я мог бы делать это, то легко бы подчинил себе много королевств».
