Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

663

И опять та же потаенность подвига благодеяния!

Эти эпизоды подробнее рассмотрены ранее, см. «Работники одиннадцатого часа» («Слово о законе и благодати» и древнекиевские реалии, Russian Literature XXIV–I [1 July 1988]), см. выше.

Та же функция, но в ином отнесении и аранжировке, конечно, была известна и блаженному: он ее субъект, объект — Иисус Христос, поле этой «экземплефикативно–имитативной» функции — связь между подражающим и подражаемым.

Наконец, нужно иметь в виду, что Феодосий и его подвизание стали примером еще в одном — специальном — смысле. Русские люди оценили Феодосия как святого и его жизнь как святую (житие). Более того, они видели и в том и в другом пример святости — при том, что в течение определенного времени других примеров «своей» святости не существовало, не считая, может быть, из ряда вон выходящего примера святых мучеников–страстотерпцев Бориса и Глеба. Эта святость Феодосия была явлена чудом. Человек, ехавший ночью по небольшой горке над монастырем сподобился видеть «чюдо исполънь ужасти»: над монастырем сиял «светъ пречюденъ», и в нем увидел человек Феодосия, стоявшего перед церковью, «руце же на небо воздевъшю и молитву къ Богу прилежьно творяща». В это же время явилось и другое чудо — из купола церкви поднялся огненный столп, который, изогнувшись наподобие свода («акы комара сотворивъся»), достиг другого холма в том месте, где Феодосий указал место для церкви (позже ее здесь и построили).

Сий же тако пламень то являшеся тому, яко дуга стоя единемь коньцемь на верьху церковьнемь, таче и другыимь на нареченемь месте, донеже тому заехавъшю за гору не видети того.

Поэтому и нам следует возгласить, — заключает составитель ЖФ, —

яко есть Господь на месте семь и есть свято место се и несть ино, но се домъ Божий и си врата небесьная. (55г–56б).

Здесь же уместно заметить, что чудеса, творимые о Феодосии, преимущественно виде́ния, дивинации, которые без особого насилия принимаются и современным сознанием, даже безрелигиозным. Огненный столп, подобный описанному, увидел и князь Святослав недалеко от монастыря и понял, что блаженный умер. «Се, якоже мьню, дьнесь блаженый Феодосий умьре», — сказал он своим спутникам. «Таче посълавъ и уведевъ истее преставление, плакася по томь много» (64в).

Ср.:

И тако вься прилежьно учааше молитися къ Господу.., но въ своей келии Бога молити (39а)

или:

«[…] да тако съ вьсякыимь усьрьдиемь и вьсею мыслию молитву свою чисту приносимъ къ Богу». И се же и ина многа увещавааше я съ вьсякыимь съмерениемь и съ слезами учашевься. (49б–49в).

Менее подробно и суше о службе в ранение годы существования пещеры:

[…] дондеже будяше годъ божественууму славословию, и тако вьси въкупе съшедъшеся въ церковь, пения часомъ творяахуть, таче святую служьбу соврьшивъше… (36а).

или еще короче:

[…] постави надъ пещерою малу церквицю во имя святыя Богородица, веля, да ту братия събираються на божественое славословие. (35г).

Си беша [Антоний, Феодосий и Никон — В. Т.] въ пещере моляще Бога, и Богъ же бе съ ними. (33в).

Но даже и в кратких упоминаниях иногда указывается первенство Феодосия, ср.: «[…] и на дело преже всехъ исходя и въ чину святыя литургия» (36г).

Въ едину бо нощь слышаша гласъ бесщислено поющихъ […] Сияше бо и светъ великъ надъ манастыремь блаженаго, и се видеша множьство черьноризець исходящь отъ ветьхыя церкве и бяхуть грядуще на нареченое место, носяху же преди икону святыя Богородиця. Вьси иже ти въ следъ идуще, пояху, и вьси въ рукахъ свеще горуще имяхуть, предъ ними же идяше преподобьный отець ихъ и наставьникъ Феодосий. Таче дошедьше места того, ту же пение и молитву сотворьше, возвращахуся въспять. И, якоже темь зьрящемъ, вънидоша пакы поюще въ ветьхую церьковь. (56в–56г).

Ср. к «пересчету»:

и манастырь то подобенъ небеси и въ немь блаженый отець нашь Феодосий паче слънца восиявъ добрыими делы. (39г).

Другое изображение идеальной церковной службы также засвидетельствовано в виде́нии, представшем разбойникам, собиравшимся ограбить монастырь: ища богатства, о которых они слышали, разбойники не пошли по кельям, но сразу же устремились к монастырю.

И се услышаша гласъ поющихъ въ церкви. Си же, мьневъше, яко братии павечерняя молитвы поющимъ, отъидоша.

Переждав некоторое время и решив, что служба кончилась, они снова пошли к церкви.

И се услышаша то же гласъ и видеша светъ пречюденъ въ церкви сущь, и благоухания исхожаше отъ церкве, ангели бо беша поюще въ ней.

Подумав, что братия поет полунощные молитвы, разбойники снова удалились.

И тако многашьды приходящемъ имъ, и тъ гласъ аньгельскый слышащемъ. И се годъ бысть утренюуму пению, и пономонареви биющю въ било.

В глубине леса разбойники обсудили свои дальнейшие планы. Поняв, что они были жертвой виде́ния, разбойники решили наброситься на чернецов, когда они все соберутся в церкви. Когда монахи пришли в церковь вместе с Феодосием и запели утренние псалмы, разбойники, «акы зверие дивии», устремились к церкви.

Таче яко придоша, и се вънезапну чюдо бысть страшьно: отъ земля бо възятъся и съ сущими въ ней възиде на воздусе, яко не мощи имъ дострелити ея… (46в–47б).

Присутствовавшие же в церкви даже не заметили каких–либо перемен. Поверженные в ужас разбойники разбежались и потом раскаялись, а их предводитель с тремя соратниками пришел к Феодосию, чтобы покаяться и рассказать о случившемся.

Одним из тех, кто «как земля жаждал воды» был черноризец Дамиан, о котором рассказывает ЖФ как о ревностном подражателе житию и смирению Феодосия, «почитающа съ прилежаниемь святыя книгы, и участяща пакы на молитву» (45г). Рассказ ценен изображением отношения Феодосия к Дамиану и отношения Дамиана к Феодосию. Трогательные детали неожиданно утепляют обычно сухую картину отношений между, игуменом и кем–то из братии. Впрочем, так же трогательны слезы и молитвы блаженного за каждого чернеца, покидавшего монастырь (ср. 49в, 49г–50б).

Ср. еще:

И тако пребывааше, не дадый себе покоя бъдениемь и молитвами вьсеми нощьныими о стаде своемь, моля Бога и того призывая помощьника имъ быти о вьсякомь подвизе ихъ, и по вься нощи обиходя дворъ монастырьскый и молитву творя, и тою огражая и яко градомь твердомь стрегый, яко да не въшедъ змий лукавый пленить кого от ученикъ его. И тако бе оградилъ вься области его манастырьскыя. (57б).

Когда пекарь обнаружил полный сусек муки, который до того был пустым, он вспомнил слова Феодосия о том, что Бог наполнит сусек мукой (54в–55а). Пекарь рассказал блаженному о случившемся чуде, а он в ответ:

«Иди, чадо, и не яви никомуже сего, но сотвори по обычаю братии хлебы. Се бо молитвами преподобьныя братия нашея посъла Богъ милость свою къ нам…»

Эта «подмена» субъекта действенной молитвы достаточно характерна для Феодосия и его ориентации на потаенное добродеяние. К «потаенности» ср. также эпизод с угощением князя Изяслава в монастыре. В ответ на просьбу Феодосия приготовить для князя ужин келарь сообщает, что у него нет меда и даже пустой сосуд стоит перевернутым. Феодосий посылает келаря в кладовую, уверяя его во имя Иисуса Христа, что он найдет там мед. Так и происходит по слову Феодосия, но когда келарь рассказывает ему об этом, преподобный просит его:

«Молъчи, чадо, и не рьци никомуже о томь слова, но иди и носи, елико ти на требу кънязю и сущиимъ съ нимь; и еще же и братий подай от него да пиють.» (54а).

Ср. о больном, «огнемь жегомемъ: и малы же въ ся пришедъ моляше Бога, и святого отьца нашего Феодосия, о ослаблении болести» (66а) и др.

Почти то же на княжеском пиру —

и се виде многыя играюща предъ нимь: овы гусльные гласы испущающемъ, другые же оръганьныя гласы поющемъ, и инемъ замарьныя пискы гласящемъ, и тако вьсемъ играющемъ и веселящемъся, якоже обычай есть предъ княземь. (59г).

Ср. еще: «Единой бо нощи поющю ми въ кели обычьныя псалъмы…» (44а).

В «Поучении перед началом Великого поста», обращенном к братии, Феодосий советует:

Тем же противитеся бесовьскому действу и пронырьства ихъ, блюстися отъ лености и отъ многаго сна, бодру быти на пенье церковное, и на преданья отечьская, и почитанья книжная; паче же имети въ устехъ Псалтырь Давыдовъ подобаетъ черноризцемъ: симъ бо прогоними бесовское унынье…

Ср. в Патерике:

Помысли сего князя, его же не единъ князь в Руси сотвори, волею бо никто же вниде в чернечество. В истинну сей болей всех князей Рускых.