С моим появлением всегда суровое лицо мага расцвело в улыбке. Он выразил свое удовлетворение тем, что я все же откликнулся на его просьбу, и попросил меня поставить птицу в центр лежавшего на полу коврика, а самому трижды перешагнуть через стоявшую в углу — комнаты дымящуюся медную курильницу. Оставив курицу и прогулявшись в клубах благоуханного дыма, я устроился на диване и стал с любопытством наблюдать за магом и птицей. Первый взял листок бумаги и нарисовал на нем маленький квадрат, который разделил затем на девять еще более маленьких квадратиков. В каждый из этих квадратиков он поместил каббалистический знак или арабскую букву. Сделав это, маг принялся вполголоса бормотать какие-то тайные заклинания, пристально глядя на курицу. Время от времени его шепот прерывался выразительным движением указательного пальца правой руки — маг вытягивал его вперед, будто отдавал кому-то неведомые приказания. Бедная курица убежала со страху в угол комнаты и забилась под стул. Маг попросил меня поймать ее и снова поставить на коврик, но мне не хотелось бегать по всей комнате за непослушной птицей, и я отказался. Тогда сын мага, присоединившийся к нам к тому времени, поймал ее и вернул на прежнее место.
Курица собралась было снова удрать под стул, но маг строгим голосом приказал ей вернуться.
Курица сразу же замерла.
Тут я заметил, что она начала дрожать всем телом, так что даже перья на ней зашевелились.
Маг попросил меня еще раз трижды перешагнуть через курильницу, и когда я опять вернулся на свой диван, то заметил, что птица не смотрит более на мага, но повернула голову в мою сторону и ни на миг не спускает с меня глаз.
А потом началось самое невероятное. Я услышал, как тяжело задышала курица — каждый ее вдох сопровождался шумом и хрипом, а клюв был постоянно разинут, словно ей приходилось прилагать постоянные усилия для того, чтобы не задохнуться.
Маг положил на пол свои каббалистические записи и медленно попятился к выходу из комнаты, пока не оказался в дверном проеме. Тут он снова начал бормотать свои странные заклинания, пристально глядя на курицу. Он нараспев произносил непонятные слова, и его голос постепенно становился все громче, приобретая повелительные интонации. При этом курица все ниже опускала голову, и было заметно, что жизнь покидает ее.
В конце концов, курица ослабела настолько, что ее ноги подкосились, и она осела на пол, хотя ей и удавалось пока сохранять вертикальное положение. Но через пару минут даже это оказалось ей не под силу. Она завалилась набок и затихла на полу. Тут дух ее, словно не желая покоряться своей печальной участи, восстал, и она вновь встала на ноги, но тут же упала во второй раз, совершенно обессилев. Прошло еще несколько минут, и перья птицы беспомощно затрепетали, а тело задергалось в спазматических конвульсиях.
Постепенно подергивания ослабели и вскоре прекратились совсем. Курица затихла, ее тело безжизненно обмякло, и я понял, что это маленькое теплое существо, которое я только полчаса назад принес сюда с базара, теперь мертво. Я изумленно смотрел на ее труп, не в силах произнести ни слова. Мне стало дурно.
Старик предложил мне положить на мертвую курицу свой платок.
— Мне удалось колдовство, — настаивал он, — джинн, убивший курицу, сделал это для того, чтобы заявить Вам о своем присутствии и своей готовности служить Вам. Иногда во время этой церемонии курица остается живой, и это значит, что джинн отказывается повиноваться.
Я заметил, что на протяжении всего своего чародейства маг постоянно смотрел в пол, так ни разу и не подняв глаз. Поначалу я счел это необходимым условием колдовства. Но следующее замечание мага все прояснило.
— Пока я творю заклинания, стараясь вызвать джинна, и отдаю ему затем приказания, я не должен смотреть на него. Это одно из правил, которые необходимо соблюдать. Но жертвоприношение еще не окончено. Слушайте! Вы должны завернуть курицу в платок и отнести домой, и пусть она лежит там, завернутая, до завтра. А когда наступит полночь, взойдите на мост Каср Ан-Нил и бросьте тушку в воды Нила. Перед тем как бросить ее через перила моста, загадайте желание, и в один прекрасный день джинн исполнит его.
Мой носовой платок оказался слишком мал, чтобы завернуть в него всю тушку целиком, и потому я, внимательно оглядев комнату, прихватил с собой экземпляр популярной каирской газеты «Аль-Ах-рам» («Пирамида»), чтобы полностью обернуть им чуть прикрытую платком курицу. Вернувшись домой, я передал этот сверток своему слуге-арабчонку с указанием не только не разворачивать его, но даже и не прикасаться к нему без особой надобности вплоть до завтрашнего вечера. Однако это предостережение было излишним. Стоило мне только упомянуть, что эта курица не предназначена для еды, потому что ее принес в жертву маг, как мой слуга тут же отшатнулся от нее в испуге и впредь старался держаться как можно дальше.
В тот вечер я обедал в ресторане вместе с двумя своими знакомыми — американцем и египтянином — и рассказал им эту историю о курице и загадочном жертвоприношении. Оба сошлись во мнении, что она была убита каким-то иным способом, но ни в коем случае не колдовством. Я же предпочел не делать пока никаких окончательных выводов. Когда я изложил им все подробности происшествия, они разразились громогласным хохотом, и до конца обеда единственным предметом нашей беседы оставалась злосчастная курица. Должен признаться, что я и сам несколько раз не смог сдержать улыбки, выслушивая их шпильки в адрес отсутствующего мага, которого они подвергли настоящему обстрелу своими язвительными замечаниями. Но вдруг во всем ресторане погас свет, и мы остались в полной темноте над своим недоеденным обедом. Несмотря на все старания хозяина, наладить освещение ему так и не удалось. В конце концов, ему пришлось послать за свечами, так что остаток обеда мы провели в потемках.
Я заметил, что остроумие моего приятеля — выпускника Сорбонны и убежденного скептика — понемногу стало иссякать, уступая место недоумению.
— Это все твой маг устроил! — пожаловался он, наконец, и за шутливым тоном этой фразы я заметил скрытое опасение.
Разумеется, причиной сему вполне могло быть и самое тривиальное короткое замыкание, но произошло все при таких странных обстоятельствах, что в тот момент мне невольно вспомнились еще два похожих и не менее загадочных происшествия. Первое из них имело место при моем непосредственном участии, а о втором я услышал из уст Роберта Хи-ченза — известного романиста, который был лично знаком с его главным действующим лицом.
Первый случай произошел много лет назад, когда я занимался изучением различных культов, распространившихся в последнее время в Европе и Америке. Одну из таких сект возглавляла довольно сомнительная личность — бывший священник, отлученный от церкви, весьма начитанный и властный. Мои исследования привели меня к выводу, что этот человек обладает сильными гипнотическими способностями и что он использует эти способности в неблаговидных целях, в частности — выманивает деньги у доверчивых людей. Я не стал предавать свои выводы широкой огласке, ограничившись лишь предупреждением известных мне людей, ставших жертвами его обмана, поскольку считал, что каждый негодяй рано или поздно все равно столкнется лицом к лицу с Немезидой. Развязка наступила в тот день, когда я, как бы совершенно случайно, встретил на улице около десяти часов вечера одну даму, с чьим мужем я был хорошо знаком. Поведение женщины показалось мне столь странным, что я вскоре перестал задавать ей какие-либо вопросы, но весь обратился в слух и с удивлением услышал, что она направляется к тому самому расстриге, с которым — спокойно сообщила мне она — ей предстояло провести ночь. Я подвел ее к ближайшему фонарному столбу, чтобы осмотреть белки и зрачки ее глаз, и в результате осмотра убедился в том, что женщина полностью загипнотизирована, после чего счел своим долгом немедленно вывести ее из состояния транса и убедить вернуться домой.
На следующий день я зашел к своему другу, дабы расспросить о случившемся с его женой. Мой друг — индиец — тот самый человек, о котором я писал во второй главе своей книги «Путешествие в тайную Индию». Я рассказал ему во всех подробностях об известных мне неблаговидных поступках этого отставного священника и о его стремлении к власти над слабовольными людьми, добавив при этом, что считаю недопустимым позволять ему и дальше без- наказанно вершить свои грязные дела. Индиец согласился со мной. Более того, он был настолько разгневан, что предложил наложить на нечестивца ка-кое-нибудь страшное проклятие. Я знал, что мой друг хорошо знаком со своей национальной йогой и обучался искусству восточных факиров, а потому его проклятие обещало быть не просто пустым звуком. Сочтя эту меру излишне суровой, я сказал ему, что оставляю право окончательного решения за ним самим, но предлагаю более гуманное наказание — просто приказать ему убраться и более никогда не выступать в роли духовного наставника. Индиец согласился с моим предложением, предоставив мне заняться этим самому, но все же сказал, что со сшей стороны присовокупит-таки к этим мерам небольшое проклятие. Так он и поступил.
