С трудом я выбрался наверх, взял в руки фонарь и поднес к нему свои часы. Стекло циферблата треснуло в двух местах, когда я ударился ладонью и запястьем о стену во время падения, но механизм по-прежнему продолжал непринужденно тикать; и когда я разглядел который час, то едва не рассмеялся, несмотря на всю величавую серьезность окружавшей меня обстановки.
Ибо часы показывали как раз тот самый драматический момент, который традиционно считается кульминацией для каждой ночи — обе стрелки сошлись на числе двенадцать, не больше и не меньше!
* * *
Когда на рассвете вооруженный полицейский снял замок с запиравшей вход железной решетки, из темных глубин Великой пирамиды ему навстречу, спотыкаясь, вышло изможденное, запыленное, с запавшими от усталости глазами существо. Выйдя из пирамиды, оно медленно побрело по высоким каменным блокам прямо навстречу восходящему Солнцу, спустилось вниз и, щурясь от неяркого утреннего света, принялось разглядывать давно знакомый пейзаж. А затем, сделав несколько глубоких вдохов, инстинктивно обратило свое лицо навстречу Ра — Солнцу и молча возблагодарило его за этот бесценный дар света, пожалованный человечеству.
Жить в Каире — значит жить одновременно в двух мирах. Отправившись с его центральной площади Атаба Аль-Хадра на восток, сразу же оказываешься в старинном арабском городе, но если пойти на запад, то попадаешь уже в современный европейский мир. В этом городе кипит удивительная жизнь, где сталкиваются и смешиваются, подчиняясь неумолимому велению времени, Запад и Восток, современность и средневековье, многокрасочная азиатская нищета и унылая опрятность Европы.
Здесь в Каире я встретил великое множество самых разномастных магов и медиумов, ясновидящих и астрологов, колдунов и предсказателей судьбы, факиров и святых. Они присутствовали в городе во всех пятидесяти семи своих разновидностях, несмотря на все запреты и строгие предупреждения правительства, уже не раз выражавшего недовольство тем, что в законодательном порядке запрещало многие виды их деятельности и довольно часто без колебаний пускало эти законы в ход. Должен признать, что несмотря на мою искреннюю симпатию к некоторым представителям перечисленных выше профессий, у правительства все же были достаточно веские основания для подобной суровости. Немало шарлатанов делало свой бизнес на доверчивых простаках, безответственные болтуны пытались завоевать чужое доверие, а самозваные пророки выдавали свои собственные бредни за откровения. Невозможно в полной мере оценить вред, причиняемый гадальщиками и предсказателями, чьи прогнозы воспринимаются как руководство к действию. Но даже того, что поддавалось определению, вполне хватило для придания власти решимости в принятии строгих мер.
И все-таки среди них нашлось несколько человек, заинтересовавших меня не столько своей профессией, сколько личными качествами. Например: маг, убивший на моих глазах курицу своими чарами и заклинаниями; ведьма-знахарка — негритянка из Судана — точно указавшая на Индию как на страну, где меня ждет большая удача, и сделавшая еще несколько предсказаний (на сей раз абсолютно неточных); молодой египтянин, предками которого были христиане-сирийцы, непоколебимо убежденный в том, что он — перевоплощение пророка Илии (даже его образ жизни, исполненный презрения к бренному миру, был точным подражанием образу жизни этого пророка); одна женщина-француженка из европейского квартала, способная в состоянии гипнотического транса уверенно читать печатные тексты сквозь плотную повязку на глазах; прелюбопытный старик, живший вместе со своими последователями в огромном доме, примыкавшем к еще более огромной мечети (он настолько отрешился от мира сего, что большую часть времени проводил, беседуя вслух с окружавшими его духами); одна отважная женщина, которая, не взирая на запрет короля Ибн-Сауда, вела киносъемки в священной Мекке, а теперь постигает не менее священные науки под руководством ангельских учителей; знаменитый факир Тара-Бей, запросто протыкающий себе кинжалом горло или грудь (над самым сердцем), оставаясь при этом целым и невредимым и даже не пролив ни капли крови; и еще несколько человек, обративших на себя мое внимание и пробудивших во мне интерес. Мне, конечно, не удастся рассказать подробно о каждом из них в этой книге, но я, по крайней мере, смог упомянуть их в этом абзаце.
В жизни Каира есть еще одна сторона, тоже весьма любопытная для меня, — это сторона религиозная, ибо этот город свыше тысячи лет был одним из крупнейших центров исламской культуры. Большинство людей на Западе так мало знает о великой магометанской религии или же имеет о ней столь смутные представления, что, по моему мнению, было бы нелишним посвятить ей главу, дабы изложить ее суть так, как она представляется мне самому.
* * *
Называть имя мага, продемонстрировавшего тот странный трюк с курицей, я не стану, поскольку обещал одному высокопоставленному правительственному чиновнику не делать его достоянием гласности. Вряд ли стоит излагать здесь причины подобной скрытности; скажу лишь, что мне они показались достаточно вескими, и потому я оставляю его безымянным, а заодно и изымаю из книги великолепные фотоснимки, запечатлевшие самого мага, его дом и произведенный им трюк.
Я познакомился с ним в один знойный полдень после того, как изрядно проплутал по каирским улочкам. Сначала я шел по главной улице, все еще вымощенной древнеегипетским камнем, а затем свернул в сторону и оказался в типичном для Каира старом квартале — живописном, но шумном, тесном и с очень узкими переулками. Этот квартал лежит как раз между мечетью Аль-Азхар и мрачным кладбищем Баб Аль-Вазир. Мимо по городу проходил караван верблюдов. К шее каждого животного был привязан колокольчик, и вся процессия издавала веселый перезвон. Под эту музыку я шел вперед по темным переулкам — пешком и без сопровождающих — стараясь отыскать дом мага.
Я пробирался сквозь лабиринт улочек — столь узких, что небо над головой представлялось лишь узкой голубой полоской, зажатой между крышами противоположных домов, и солнечный свет, проникая сквозь нее, создавал на земле и на стенах некое подобие причудливых чертежей.
Наконец, я вышел на длинную извилистую улочку, ведущую к двери дома мага. Дорога была покрыта толстым слоем белой пыли, принесенной ветром с голых холмов Мокаттам, возвышавшихся неподалеку и замыкавших границу города в этом направлении.
Это был большой средневековый дом с фасадом, выложенным из продолговатых камней, раскрашенных в яркие цвета. В верхней части стены было несколько окон, но все они — плотно закрыты ставнями. Две больших и тяжелых резных двери, открываясь внутрь, вводили в узкий, но высокий вестибюль, вдоль стен которого стояли два стула и маленький кофейный столик, но увидеть там кого-либо из хозяев мне так и не удалось. Я приоткрыл еще одну дверь и заглянул в соседнюю комнату, но и там никого не оказалось. Тогда через маленький мощеный коридор я вышел во внутренний дворик, настолько заваленный разными бумагами и большими свитками, уже покрывшимися толстым слоем пыли, что я предположил поначалу, что этот открытый дворик маг использует в качестве склада для самых старинных своих архивов. Минут пять я безутешно скитался по этому бумажному кладбищу, ожидая, что кто-нибудь все же войдет и заметит меня. Но так никого и не встретив, я опять вышел на улицу, чтобы вернуться в сопровождении одного из соседей, который сам отправился на верхние этажи дома. Через пару минут он вернулся вниз в сопровождении молодого человека лет семнадцати.
Увидев меня, юноша настороженным тоном спросил:
— Пожалуйста, что Вы хотите?
А когда я назвал имя мага, он даже отпрянул от удивления. Было очевидно, что до сих пор европейцы не входили в число его клиентов.
— Мой отец! — воскликнул он. — Пожалуйста, для чего Вы хотите его видеть?
Я объяснил ему цель своего прихода и даже написал карандашом что-то вроде своей визитной карточки. Когда он прочел написанное на листке имя, его лицо приобрело более приветливое выражение.
— Входите! Присаживайтесь.
Он провел меня в примыкавшую к вестибюлю комнату и пригласительным жестом указал на застеленный чистым белым покрывалом диван.
Снова удалившись на верхний этаж, он тут же вернулся в сопровождении грузного мужчины лет шестидесяти: шаркающей походкой тот подошел к двери и коснулся рукой лба, приветствуя меня.
