До свидания. Жду от Вас письма. Привет и Божие благословение из России.
А. Мень
Алексей Юдин. ОБ ОТЦЕ ВСЕВОЛОДЕ РОШКО
Родившись в Москве 18 мая 1917 г. в семье кадрового морского офицера, Всеволод Рошко был в младенчестве увезен родителями из революционной России.
Путь их исхода пролег через Японию в США, где они прожили около двух лет. Наконец семья Рошко обосновалась в Париже, где будущий священник провел все предвоенные годы. Там он, последовав примеру своего старшего брата Георгия, нынешнего настоятеля Свято–Троицкого русского католического прихода в Париже, присоединился к Католической Церкви. Выбор духовного призвания приводит его на философский факультет, руководимый отцами–доминиканцами, а затем, в 1942 г., его приняли в Папскую коллегию «Руссикум». Но из–за войны Рошко был вынужден остаться в Париже, живя в русском интернате св. Георгия и посещая лекции в Католическом институте.
В 1945 г. Всеволод Рошко все–таки попал в «Руссикум», и в следующем году его рукоположили в священный сан. Дальнейшие годы его жизни во многом типичны для священников «русской миссии» в эмиграции. Будучи студентом «Руссикума», он работал в лагерях для интернированных русских в Италии. В 1948–м его направили в Аргентину к о. Филиппу де Режису для пастырской работы в русском католическом приходе в Буэнос–Айресе. Оттуда путь о. Всеволода лежал в Чили, но в 1952–м он вновь оказался в Париже. Видимо, уже тогда у него начали формироваться определенные аскетические настроения, и на некоторое время он присоединился к монашеской общине «Малых братьев Иисуса» в пустыне Северной Африки. Но подорванное тяжелой болезнью здоровье не позволило ему долго оставаться в суровых условиях пустыни.
Отчасти под влиянием своих бесед с братом о положении православных на Аляске о. Всеволод, получив разрешение из Рима, перебрался на далекий остров Диомида (США), расположенный в непосредственной близости от советской границы. Избранный им аскетический образ жизни приходилось сочетать с пастырскими обязанностями, поскольку местное православное население подолгу оставалось без пастырской опеки. О. Всеволод построил небольшую часовню и домик при ней. Постоянным его призванием на этой земле вблизи советских рубежей была молитва за Россию. Но вскоре американские военные власти дали понять, что его присутствие в пограничной зоне нежелательно, и о. Всеволоду пришлось перебраться на материк. На Аляске он провел в общей сложности около десяти лет, пока нелегкий для его слабого здоровья уклад жизни не вынудил его уехать.
В 1968 г. о. Всеволод переехал в Иерусалим для миссионерской работы в недавно открытом там по инициативе папы Павла VI «Доме для бедных паломников», более известном как «Дом Авраама». В Святых местах он провел последние восемнадцать лет своей жизни. Его служение России продолжилось в общении с многочисленными эмигрантами из Советского Союза, выехавшими в Израиль, и православными священниками на Святой Земле.
Удивительная открытость людям, действительно вселенское церковное мировоззрение, простота, внимание к человеческим нуждам делали о. Всеволода фигурой по–своему уникальной в Иерусалиме — для него практически не было недоступных мест в этом многоязыком и многоконфессиональном городе. Замечательное тому свидетельство прозвучало в надгробном слове о. Всеволоду, сказанном русским православным священником о. Ильей Шмаином: «Потому он объединял всех и снимал все противоречия, разъединяющие нас, что был всегда готов всей душой откликнуться на любой призыв, помочь всем, чем только мог, и через силу, каждому человеку, которого он встречал, будь он русский или еврей, мусульманин или христианин, католик или православный, приверженец Синодальной Церкви или Московской Патриархии. Это горение души, пламень истинной Христовой любви и освещал и собирал вокруг него всех, кто знал отца Всеволода. Это и делало его таким исключительным. Ведь отец Всеволод был единственным человеком в Иерусалиме, а значит — и во всем мире, которого можно было увидеть в один день и в католическом монастыре, и в греческой патриархии, и на невеяковской кухне у неверующего еврея–художника, — и всюду ему были рады. Он даже обладал — при всей его нищете, непрактичности, слабости — неким могуществом благодаря способности всех объединять, всем быть нужным».
Постоянный интерес к России открыл для него в общении с эмигрантами из СССР имя о. Александра Меня; о. Всеволод вступил с ним в переписку. Общение этих двух выдающихся людей нуждается в более подробном и компетентном изложении, хотя частичная попытка уже была предпринята в публикации о. Ильи Шмаина (Вестник РХД № 165).
О. Всеволод оказал значительную помощь в библейских исследованиях о. Александра, знакомя его с современными западными экзегетами, внося различные замечания в его работы и подыскивая для него нужную литературу. Дважды о. Всеволоду удалось побывать в России — в конце 1970–х и начале 1980–х годов, и всегда ему помогал в общении с православными священниками искренний и чуткий интерес к жизни Православной Церкви.
Умер о. Всеволод 13 декабря 1984 г. Его похоронили на кладбище монастыря Mater Misericordiae, в котором он провел последние годы жизни. Прощаясь с о. Всеволодом Рошко, о. И. Шмаин сказал над могилой: «…в его лице мы потеряли того, кто был живым примером, живым доказательством возможности объединения Церквей в нашей жизни — через Христову любовь, живущую в душе человека, если человек этот так чист и так полон любви, веры и надежды, как был о. Всеволод».
Непосредственный отклик на его кончину сохранился в переписке о. А. Меня с иерусалимской знакомой А. Н. Цукерман, бывшей долгое время связующей нитью между ним и о. Всеволодом: «Ровно десять лет нашего общения дали мне очень много. Он был истинное евангельское дитя, в самом высоком смысле слова. И Вы без него осиротели. Как бережно смерть убирает все мелкое и преходящее и оставляет чистый облик души, которая так давно созрела для вечности. За два дня до смерти он писал мне, прощаясь, говоря, что относится к смерти «равнодушно», и заботливо, как истинный друг, думая обо мне (специально познакомил Вас с теми, кто сможет мне помочь в работе). […] Мир его душе! Впрочем, он уже под конец обрел этот мир, как мне кажется, уже здесь […] Слов нет… Все это, как поэзия заката, ушел, как хотел. Никогда его не забудем. […] В диалоге с ним я многое сам себе уяснил. Это было неповторимое общение».
О. Всеволод Рошко оставил прежде всего удивительный пример христианина, в котором единство Церквей реально жило на глубочайшем духовном уровне. В нем это единство не было ни романтизмом и ни прекраснодушной иллюзией, поскольку о. Всеволод полностью вмещал в себя и осознавал всю трагичность исторического разделения христиан. Но в нем самом любовь действительно «покрывала все».
О. Всеволод занимался исследованиями в области русской духовной традиции. Самым известным его произведением является серия агиографических этюдов о преп. Серафиме Саровском. Первоначально они были опубликованы в 1983–1985 гг. в журнале Plamia, издававшимся Центром русских исследований Св. Георгия в Медоне (Франция), а после смерти о. В. Рошко вышли отдельным изданием — Vsevolod Rochcau. Saint Seraphim: Sarov et Diveyevo. Etudes et documents. (Bellefontaine, 1987). Эта книга была переведена в России и опубликована под заглавием: Преподобный Серафим: Саров и Дивеево. Исследования и материалы (Москва, 1994). В этом критическом издании также содержатся интереснейшие материалы о жизни о. Всеволода. Однако первая публикация исследований о. В. Рошко на русском языке вышла еще в 1986–м в издании парижской Славянской библиотеки — журнале «Символ», и называлась «Неизвестный фрагмент «Откровенных рассказов странника»» (№ 15, с. 201–210).
Известно, что о. Всеволод готовил статью о протопопе Аввакуме, но, по всей видимости, она так и осталась неопубликованной. Из других увидевших свет работ о. В. Рошко нам известно только о статье «Essai d’une lecture chretienne de «la vie apres la vie»», опубликованной в 1980 г. во французском католическом журнале «Nova et Vetera».
Стоит заметить, что уже в самом начале нашего знакомства о. В. рассказал мне, что в конце Второй мировой войны он и его брат, о. Георгий, вошли в состав группы из 18 католических священников, более или менее знавших русский язык. И после определенной подготовки особым Постановлением Папского Престола им было дано разрешение служить по православному обряду. Эта инициатива явилась ответом на необходимость духовного окормления растущего числа православных среди военнопленных и беженцев из стран Восточной Европы и СССР в лагерях перемещенных лиц в Западной Европе. Так что в случае надобности о. В. предстоял за Литургией и исполнял требы как русский православный священник. Такая надобность возникла теперь в моем случае, и вышло так, что если последнюю Литургию, за которой я причащалась в России, служил о. А. , то первую Литургию, за которой я молилась на Святой Земле, служил о. В.
