— Джон, — сказал он, когда появился слуга, — завтра утром я должен уехать на север. Проследи, чтобы мой сундук был упакован и все было готово. Ты, конечно, поедешь со мной.
— Хорошо, мистер, я все сделаю, — ответил Джон, кланяясь и удаляясь с довольной гримасой на своем черном лице.
— Очень рад! — прищелкнул он языком, торопливо сбегая вниз, чтобы сообщить новость на кухне. — Очень рад, что молодому мистеру наконец надоело это скучное старое место. Интересно, берет ли он с собой маленькую мисс Элси?
На следующее утро Элси проснулась, чувствуя себя очень слабо. Она была бледная и печальная. Ей совсем не хотелось воспользоваться отцовским разрешением присоединиться к семье, и как обычно она ела свой завтрак у себя в комнате. Девочка направлялась в класс, как вдруг увидела, что слуга выносит папин сундук. Она остановилась и тревожно спросила:
— Как, Джон? Папа что, уезжает?
Да, мисс Элси, но разве ты не едешь с ним? Я думал, что ты тоже.
— Нет, Джон, — тихо ответила она, прислоняясь к стене, чтобы не упасть. А куда мой папа едет?
— На север, мисс Элси, больше ничего не знаю, но тебе лучше спросить самого мистера Хораса, — ответил слуга, с сочувствием смотря на ее бледное личико и глаза, полные слез.
В этот момент появился мистер Динсмор, и Элси бросилась к нему с крепко сжатыми руками. Потоки, слез струились по ее щекам. Она умоляюще посмотрела ему в лицо и воскликнула:
— Ох, папа, дорогой мой папочка! Ты уезжаешь, и, без меня?
Он молча взял ее за руку и повел в свою комнату. Затворив дверь, он сел и посадил ее себе на колени. Лицо его было бледным и печальным, но все же носило выражение твердой решимости.
Элси склонила головку ему на плечо и со слезами умоляла его, чтобы он не оставлял ее.
— Все зависит от тебя, Элси, — неожиданно сказал он. — Я однажды уже предупреждал тебя, что не потерплю возле себя непослушного ребенка, и так как ты продолжаешь упрямиться, то кто-нибудь из нас должен покинуть этот дом. И я предпочитаю уехать сам, а неизгонять тебя. Но послушного ребенка я не покину. Еще не поздно, ты только должна уступить моим требованиям, и я останусь дома или отложу свою поездку на несколько дней, чтобы взять тебя с собой. Но если ты предпочитаешь разлуку со мной своему упорству, то тебе некого винить, кроме себя самой. Он еще подождал и затем сказал:
— Еще раз я спрашиваю тебя, Элси, будешь ли ты мне послушна?
— Ох, папа, всегда, если...
— Замолчи! — сурово прикрикнул он. — Ты знаешь, что так дело не пойдет, — и, поставив ее на пол, он поднялся, чтобы уйти.
Элси прижалась к нему с необычайной силой.
— Ох, папа, — всхлипнула она, — когда ты вернешься?
— Это зависит от тебя, Элси, — сказал он. — В любое время, когда моя малышка напишет мне слова, которые я так безуспешно пытаюсь заставить ее произнести. В тот самый день, если будет возможно, я отправлюсь домой.
Говоря это, он положил руку на ручку двери. Элси прижималась к нему и умоляюще заглядывала ему в лицо. Она молила его жалостливым голосом, прерываемым рыданиями:
— Папа, дорогой мой, милый папочка, поцелуй меня последний раз, прежде чем ты уедешь, только один раз, папа. Может быть, ты никогда не вернешься, может быть, я умру. Ох, папа, папа! Неужели ты уедешь, даже не поцеловав меня? Меня, твою единственную маленькую доченьку, которую ты любил так сильно! Ох, папа, мое сердце разорвется!
Глаза его наполнились слезами, и он нагнулся, как будто собирался поцеловать ее, но быстро выпрямился и произнес своим обычным суровым тоном:
— Нет, Элси, я не могу нарушить свое слово. И если ты решила разбить свое и мое сердце своим упрямством, за последствия ты будешь отвечать собственной головой.
И оттолкнув ее, он открыл дверь и вышел. С криком отчаяния Элси повалилась на пол почти без сознания.
Услышав звуки экипажа, она быстро вскочила от промелькнувшей в голове мысли:
— Он еще не уехал, и я могу увидеть его еще раз. — Элси бросилась вниз, где в коридоре была собрана вся семья, прощавшаяся с ее отцом.
Хорас как раз наклонился, чтобы на прощание поцеловать Анну, когда появилась его маленькая дочь. Он, казалось, не заметил ее и отвернулся, когда Анна сказала:
— А вот и Элси, разве ты не поцелуешь ее, прежде чем уедешь?
Он повернулся к ней, чтобы взглянуть еще раз на эти большие, карие глаза с отчаянным умоляющим взглядом, устремленным на него.
Никогда потом он не мог забыть этого взгляда, который преследовал его всю жизнь.
Мистер Динсмор наклонился и внимательно посмотрел на дочь. Она решительно обеими ручками схватила его руку и прижала ее к своим губам.
Отец отвернулся, произнеся спокойным, холодным тоном:
— Нет, Элси упрямый, непослушный ребенок. У меня нет для нее ласки.
Душераздирающий стон вырвался из бледных дрожащих губ Элси, и, закрыв личико руками, она опустилась на порог, тщетно стараясь подавить горькие, судорожные рыдания, которые сотрясали все ее тельце.
Но отец был уже в коляске, и, услышав, что экипаж тронулся, она торопливо смахнула слезы и подняла голову, чтобы в последний раз запечатлеть его образ в своей памяти.
Карета скрылась за поворотом. Все кончилось. Элси поднялась и печально вернулась в дом.
— Мне ее нисколько не жаль, — услыхала она слова дедушки, — потому что это полностью ее вина, и получает она по заслугам.
Но она уже была настолько разбита и истерзана, что эти жестокие слова, достигнув ее слуха, не причинили особой боли.
Она сразу направилась в опустевшую комнату отца и, заперев дверь, забралась на кровать. Девочка уткнулась лицом в подушку, где лежала его голова всего несколько часов назад и обняла ее руками, обливаясь слезами. Печально повторяла она про себя:
— Ох, папа, мой родной, дорогой милый папочка! Я никогда, никогда больше тебя не увижу! Ох, как я буду жить без тебя? Кто теперь будет меня любить? Ох, папа, папа, неужели ты никогда, никогда больше не вернешься ко мне? Папочка, мое сердце разрывается! Я умру!
С этого момента Элси стала увядать и чахнуть, с каждым днем становясь все бледнее и худее. Шаги ее становились все более неуверенными, а взгляд затуманенным. Никто больше не мог узнать в ней ту очаровательную розовощекую веселую девочку, полную здоровья и счастья, которой она была шесть месяцев назад. Как тень ходила она по дому, ни с кем не заговаривая. С ней тоже никто не разговаривал. Она не жаловалась и редко плакала. Казалось, что она потеряла ко всему интерес и погрузилась в полную апатию.
— Я бы желала, — сказала однажды миссис Динсмор, когда Элси вышла в сад, чтобы Хорас отправил этого ребенка в приют, а сам бы остался дома. Твой отец говорит, что он ему нужен, а что касается ее, то она в последнее время стала такой меланхоличной, что при одном взгляде на нее становится тошно.
— Я начинаю переживать за нее, — ответила Аделаида, к которой было обращено это замечание. — Мне кажется, она просто тает на глазах. Вчера я вошла в ее комнату и застала Фанни плачущей над ее платьем, которое она подгоняла. «Ох мисс Аделаида, — плакала она, — ребенок обязательно умрет!» — Почему Фанни? — спросила я, — отчего ты так решила? Она не больная. — Но она только покачала головой и сказала:
«Только взгляните сюда, мисс Аделаида», — и показала мне, как много ей пришлось ушивать. Потом она сказала, что Элси слабеет и малейшее напряжение сбивает ее с ног. Я думаю, что нужно написать Хорасу.
— Ох, ерунда какая, Аделаида! — возразила ее мать. — Я бы не беспокоила его по этому поводу. Дети вообще склонны худеть и становиться вялыми в жаркую погоду, и я считаю, она просто скучает по нему, поэтому это действует на нее сильнее обычного. И теперь, на каникулах, ей нечем занять свои мысли. Она переживет.
Таким образом, страхи Аделаиды уменьшились, и она отложила письмо, считая, что ее мать, безусловно, знает лучше.
Миссис Травилла сидела в своей прохладной, затемненной гостиной и тихонько вязала. Леди была одна, но по взгляду, который она время от времени бросала в окно, можно было догадаться, что она кого-то поджидает.
— Эдвард необычно задерживается сегодня, — проговорила вслух миссис Травилла. — Ах, вот и он наконец! — добавила она, когда увидела сына, медленно подъезжавшего к дому. Мистер Травилла спрыгнул с коня и вошел в дом. В следующее мгновение он тяжело опустился на диван рядом с ней. Она тревожно посмотрела на него. Чутким слухом мать уловила, что шаги его лишены обычной легкости. В его голосе, хотя и веселом, слышалась сердечная боль. Его распоряжения слуге, который подошел принять лошадь, были более мягкими, чем обычно, и даже его приветствия ей, как всегда, заботливые и уважительные, были произнесены отсутствующим тоном. Мысли его казались далеко, а выражение его лица было печальным и беспокойным.
— Что беспокоит тебя, Эдвард, что-нибудь случилось, сын мой? — спросила она, положив руку ему на плечо и смотря добрыми материнскими глазами ему в лицо.
