Когда иноки знали уже весь Устав, а главное, умели «ум свой хранити и отвращатися мирьскиа памяти и противлятися злым помыслом», святой Савва давал им кельи в своей лавре. Поучая лаврских иноков, он говорил: «…яко лѣпо есть иноку келийному (т. е. скитскому, живущему в отдельной келье. — Е. Р.) быти разумичну и спѣшну, и трудоположнику тщаливну, тиху, учителну, самому научену, доволну сущу вся уды тѣлесныа обуздати и умъ съхраняти твердѣ» (РГБ. Тр. № 684. Л. 223 об.).
В то время когда сам Савва Освященный только начинал свою монашескую жизнь (70–е гг. V в., Евфимий Великий — наставник Саввы Освященного умер в 473 г.), киновия в Палестине не считалась самостоятельным монастырем, она только готовила иноков к жизни в лаврах, устроенных по–скитски, а настоятель киновии подчинялся настоятелю лавры[347].
Впоследствии Иерусалимский архиепископ поставил, как рассказывает «Житие Саввы Освященного», святого Савву наставником «всех отходник живущих разно в келиах», а Феодосия Великого — «архимандритом» всех общих житий Палестины. Именно со времени Феодосия Великого киновия в Палестине получила статус самостоятельного монастыря[348], но при этом она сохраняла свое значение подготовки иноков для более высокого уровня монашеской жизни. Подчеркивая разницу между келейными и общежительными иноками, Савва Освященный говорил Феодосию Великому: «…ты отче Дѣтем игуменъ еси, аз же игуменом игуменъ есмь. Вси бо сущии подо мною самовластии сут, и коиждо своей келии игуменъ есть» (РГБ. Тр. № 684. Л. 261).
Такая же традиция была развита на Афоне. Согласно афонскому уставу 970 г. «к безмолвию допускались лишь монахи, уже прошедшие искус в общежительном монастыре»[349]. «Житие Афанасия Афонского» рассказывает, что даже пустынники, «много времени постом состаревшиеся», оставляли свое молчальническое житие и приходили в монастырь святого Афанасия, где обретали много полезного и спасительного для своей души (РГБ. Тр. № 685. Л. 315 об.).
Рассуждения самого Нила Сорского о трех формах монастырского устройства («уединеное ошельство», «съ едшгѣмъ или множае съ двема безмолвствовати» и «общее житие») вполне согласуются с описанной в древних житиях монашеской традицией. И хотя всю 11–ю главу его сочинения «О мысленном делании» можно назвать апологией скитского жития, но эта апология не означает отрицания других форм монастырской жизни.
Главное дело подвижника, живущего в скиту, как пишет Нил Сорский, — «безмолвие», т. е. «умное делание», «умная молитва». Это уже более высокий уровень монашеского делания, и он не может подходить всем; для скитского жития необходимо иметь достаточную степень подготовки, «яко же Григорие Синаитъ глаголетъ: мнозѣмъ въ безмолвии неискуснымъ бысть прельститися древле и ньпгѣ»[350]. «Душевными же страстми поб'Ъждаемымъ ни касатися безмолвна, паче же единственаго, повелѣша отци»[351]. Те, кто еще подвержен душевным страстям: «тщеславию, мнению, лукавству и прочим яже от сих», не могут жить в скиту, тем более в уединении. Следовательно, таковым подходит только общежитие.
В своем «Предании» Нил Сорский говорил лишь о разнице хозяйственного уклада скита и общежития, не порицая последнего как определенный тип монастыря: скитские иноки должны, по мнению Нила Сорского, заниматься простым рукоделием в своей келье или поблизости, а общежительным похвально работать в поле. «Дѣлати же дѣпа подобаетъ подъ кровомъ бывающая. Аще ли же по нужи и на яснинѣ супруг же воловъ гонити орати, и иная болѣзненая отъ своихъ трудовъ въ общихъ житияхъ похвална суть, глаголетъ Божественое писание, в сущихъ же особь укорно есть се»[352].
В XVII в., как сообщает «Повесть о Нило–Сорском ските», в скиту, который тогда жил еще по «Преданию» преподобного Нила, никого не постригали, принимали монахов только из общежительного монастыря, предварительно испытав, подходят ли они для безмолвия[353].
Примеры из житий древних святых, сочинения Нила Сорского, принципы жизни Нило–Сорского скита свидетельствуют, что Нил Сорский не противопоставлял скит и общежитие как две формы монашеской жизни и не мог выдвигать идею реформы всех русских монастырей на скитской основе.
История собора 1503 г. недостаточно освещена источниками, что уже неоднократно обсуждалось исследователями[354]. Соборный приговор по вопросу о монастырских вотчинах не сохранился. Из официальных документов известен только соборный ответ великому князю, где доказывается каноничность монастырского владения селами. Но, как заметил Я. С. Лурье, «текст соборного ответа 1503 г. знает только две стороны в споре «о селах и землях» церкви: великого князя, с одной стороны, и «митрополита Симона со всем освященным собором» — с другой. Ни Иосиф Волоцкий, ни Нил Сорский в «соборном ответе» ни прямо, ни косвенно не упоминаются[355]. По мнению А. И. Плигузова, «соборный ответ 1503 года» не является подлинным приговором или выпиской из протоколов поземельного собора 1503 г., «это облеченное в форму посольских речей или статейных списков резюме «нестяжательско–иосифлянской» полемики 20–30 годов XVI в.»[356].
Анализируя источники о соборе 1503 г., а также сочинения Нила Сорского, некоторые исследователи пришли к выводу, что Нил Сорский не выступал на соборе с требованием ликвидации монастырских вотчин, хотя, возможно, и принимал участие в обсуждении этого вопроса. Так, Я. С. Лурье считал, что «в сочинениях Нила Сорского мы можем найти только общие и косвенные указания на его позицию в этом вопросе» (о монастырских селах. — Е. Р.)[357]. Исследователь неоднократно подчеркивал в своих работах, что, «говоря о нестяжании, сорский подвижник в основном имел в виду именно личное нестяжание»[358]. Подобное мнение высказывала и Г. Н. Моисеева[359].
Д. Островски пришел к выводу, что преподобный Нил Сорский, признанный глава нестяжателей, не высказывался против монастырского землевладения как такового. Он лишь увещевал монахов не гордиться «приобретением деревень и притязанием на многие монастырские имения»[360].
И все–таки сочинения Нила Сорского свидетельствуют, что его взгляды на вопрос о монастырских селах были иными, чем воззрения Иосифа Волоцкого, даже если они не спорили на соборе 1503 г.
В своем творении «О мысленном делании» преподобный Нил Сорский высказывался против владения селами, которое считал простым обычаем. В главе «О помысле гордостном» он говорит, что ныне «удержался обычай» стяжания сел и притяжания многих имений»[361]. И многие монахи гордятся богатством и известностью своего монастыря. В другой главе «О… безпопечении истеннѣмь» преподобный Нил пишет, что все внимание монаха должно быть сосредоточено на «едином деле Божием». Первое же дело безмолвия, по слову святого Иоанна Лествичника, — это «безпопечение благословныхъ безсловесныхъ вещей»[362]. Нил Сорский толкует каждое из этих понятий. «Безпопечение безсловесныхъ вещей» — значит беспопечение о «яже нын* в обычаи имеемъ о притяжении селъ и о съдръжании многих имении, и прочая же къ миру соплетениа»[363].
Можно возразить, что Нил Сорский пишет это только для безмолвников, живущих в скиту. Но в своем «Предании» он говорит, что земледелие общежительных иноков должно быть «болезненым от своих трудов»[364]. «Стяжания же, иже по насилию от чюжихъ трудовъ събираема, вносити отнюдь несть намъ на ползу»[365]. В последней главе сочинения «О мысленном делании» Нил Сорский еще раз повторяет то, о чем писал в «Предании» ученикам: «Но да отступимъ мятежъ и молвъ неполезныхъ и прочихъ неугодныхъ Богу и пребудемъ в заповедехъ Его, приобретающе нуждную потребу отъ трудовъ своихъ»[366].
Эти мысли главных «писаний» преподобного Нила вполне согласуются с рассказом «Жития преподобного Иосифа Волоколамского» об отцах–пустынниках и, отчасти, «Письма о нелюбках».
Важно понять, на чем основывался Нил Сорский в своем отрицании монастырских сел, что послужило для него главным авторитетом в таком решении вопроса. Ведь собор 1503 г. нашел каноническое обоснование для монастырских вотчин. «И на всех соборех святых отец не запрещено святителем и монастырем сел и земель держати»[367].
Другим аргументом в защиту сел на соборе стали жития древних святых. Преподобный Иосиф Волоцкий, как следует из обличений Вассиана (Патрикеева), приводил примеры из житий Феодосия Великого, «общего жития начальника», Афанасия Афонского, что в их монастырях села были. Князь Вассиан (Патрикеев) в своем «Слове ответном…» возражал Иосифу Волоцкому: «Ниже бо Пахомие, ниже Евфимий, ни Савва, ниже Феодосие, ниже Герасим, ниже в Афонстей горе якоже ангел восиавый в святыни Афонасие, ниже сами удержаша сицевое что, ни бывшим по себе повелеша»[368]. Но Иосиф Волоцкий был прав, ссылаясь на некоторые из этих житий, т. к. они действительно, как будет показано ниже, упоминают монастырские села.
