Слово о том, как произошел грех в мире и в роде человеческом, и как он происходит в каждом из нас
Откуда грех в мире? — вопрос самый близкий каждому грешнику, но для ответа на него надобно выйти мысленно за пределы всего видимого, ибо грех произошел не в нашем мире; Благодарение, тысячекратное благодарение Господу, что немы, человеки, были первыми виновниками греха, возмутившего беспредельное царство Божие и внесшего смерть и пагубу во вселенную! Ибо хотя мы и заразились ужасною язвою греха, но поелику она пришла к нам отынуду, заразила нас притом без полного нашего сознания: то нам еще осталась потому самому возможность быть уврачеванными от язвы греховной.
Где же, спросите, произошел грех? В области духов — в сердце Люцифера. Он породил в себе первый грех, он перелил сию язву сначала в подобных себе духов, а потом и в сердце неосторожного прародителя нашего. Как зачался и родился грех в духе Ангела светоносного, — не знаем: это тайна! Руководясь истинным понятием о совершенствах Творца и природе существ разумных, мы можем только и должны утверждать, что, первый грех произошел не от природы, а от свободы, и состоял в злоупотреблении разума и воли, а, последуя некоторым указаниям слова Божия, доумеваем, что первым злоупотреблением разума и воли в первом виновнике греха были самомнение и гордость, желание независимости безграничной и стремление сделаться подобным Богу. То же св. Писание, и уже положительно, открывает нам, что сии преступные чувства в люцифере не остановились на одном внутреннем недовольстве и тайном враждовании против Всевышнего, а дошли до явного возмущения и безумного противоборства его всемогущей воле. Такая дерзость и бунт не могли быть терпимы у престола Всемогущего — и гордый денница свержен в преисподнюю, в самую низшую область мироздания, где он действительно образовал из себя с клевретами своими собственное царство тьмы и ужаса, ненависти и отчаяния, смерти и разрушения.
Чтобы умножить число темных слуг своих и сообщников возмущения, чтобы уязвить неприступного по существу своему Творцу в лице видимого представителя Его совершенств на земле, враг Божий решился заразить греховною заразой и созданного по падении его человека. Известно, как последовала сия зараза.
Для человека, яко видимого образа Бога невидимого, яко будущего наместника Его на земле и правителя всех низших существ, необходимо было испытание, или такой опыт послушания и любви к Творцу и Благодетелю своему, в коем испытуемый со всею свободою мог бы показать, что он решается единожды и навсегда подчинить свою волю пресвятой воле и закону Творца своего, дабы во всем действовать согласно Его премудрым целям и намерениям. Для сего опыта выбрано было древо познания добра и зла, с запрещением вкушать от плодов его — под опасением смерти. В повиновении сей заповеди заключалось все для человека — жизнь в исполнении ее, смерть в нарушении: ибо чрез исполнение он навсегда оставался едино со Творцом, и потому способным, к чему предназначен Его благостию: чрез нарушение отделялся от своего Творца, становился врагом Ему, и потому вовсе неспособным к своему месту и предназначению. У сего-то таинственно древа явился искуситель в льстивом образе змия, и коварным обещанием, что чрез вкушение плодов его человек не умрет, как угрожал Господь, а сделается подобным Богу, увлек его в преступление воли Творческой.
С сей злополучной минуты вторгся в наш мир грех со всем: его ужасами. Разорвав преступлением блаженный союз с Богом, несчастный прародитель наш лишился чрез то самое не посредственного, внутреннего сообщения с Источником все: сил и совершенств: ум его померк, мощь исчезла, все существо помертвело. — Вместе с тем потерял он способность к высокому своему месту и предназначению в ряду существ. А сделавшие отпадшим от Бога и лишенным первобытных совершенств первый человек не мог уже не передать сего несчастного состояния, то есть падшей природы своей и всем своим потомкам. «И роди Адам сына по виду своему», сказано в бытописании, а уже не по образу Божию, как был создан в начале сам.
Здесь-то, в сем первобытном падении всего человечества, кроется первый, общий для всех людей, источник наклонности ко злу. Этот источник есть наша собственная, падшая, помраченная, растленная грехом природа, которую каждый из нас заемлет от своих прародителей. Те, кои не признают сего источника зла, явно идут вопреки всеобщего опыта. Ибо откуда в нас столь ранний и решительный перевес чувственности над умом и совестью? Откуда такая сила над нами соблазнов и такое слабое действие на нас примеров добрых? Откуда нечистые и злые движения в самых младенцах? Не говорим уже о бренности всего существа нашего, которая видимо не первоначального — Божеского происхождения, а следствие какого-то ужас кого переворота с нашею природою.
Впрочем, тот составил бы себе неправильное понятие о сей, прирожденной нам всем, порче греховной, кто подумал бы, что вследствие ее человек должен теперь грешить необходимо. Нет, благодарение Господу! сей ужасной необходимости нет ни для кого из сынов Адамовых. Вследствие первобытного падения нашего, грех в каждом из нас имеет теперь, так сказать, уже готовое для себя место и нам гораздо труднее исполнять волю Божию, нежели было в начале, а впрочем нет ни одного греха которого бы не можно было избежать, коль скоро есть на то твердая решимость. Ибо, вследствие милосердого о нас по мышления любви Божественной, мы, против немощи и порчи естества нашего, имеем теперь силу благодати, постоянно вспомоществующей нам в борьбе нашей с наклонностию к злу. Посему и ныне, как в первые дни бытия человеческого, и в каждом из нас, как в первых прародителях наших, ряд грехопадений начинается не от необходимости, а от произвола и состоит в злоупотреблении разума и воли.
Как происходит в нас это новое, наше собственное падение? На сие дает нам ответ Aп. Иаков. «Кийждо», говорит он, «искушается, от своея похоти влеком и прельщаем. Таже похоть, заченши, раждает грех» (Иак.1,14,15). В самом деле, доколе душе наша благодатию Божиею не исправится и не освободится от наклонности ко злу, доколе в ней, как на худой почве земли сорные травы, непрестанно возникают разные греховные помыслы и желания нечистые. Сами по себе, они еще не составляют греха деятельного, а служат только признаком в нас греховного расположения, и так сказать материалом для беззакония: появление их в уме и сердце не нарушает нашей свободы, а только влечет нас, как выражается Апостол, и прельщает на грех. И коль скоро похоть греха не оплодотворяется свободою воли, то преступные мысли и желания остаются бесплодными, слабеют в душе, замирают и исчезают. В противном случае, если, вместе с пожеланием, последовало и несчастное соизволение на грех, если, вместо того, чтобы отвергнуть соблазн и искушение и подавить его разумом и совестию, мы приемлем его в объятия своих мыслей, соединяем с ним нашу волю, предаемся тому, что внушает вожделение и страсть, и решаемся исполнить злое намерение на самом деле: в то время — не прежде, «раждается», как говорит Апостол, грех. Рождается грех, хотя бы нам почему-либо и нельзя было совершить его на самом деле: ибо греховная похоть, воспринятая свободою, усвоенная волею, предназначенная к осуществлению рассудком, есть уже Полное и самостоятельное действие нашего духа и действие преступное.
Так побуждение ко злу в виде похоти бывает и извнутрь — от растленного грехом сердца, но весьма часто происходит и со вне — от людей и вещей, нас окружающих. Является какой-либо соблазн, путем видения или слуха входит в нашу душу и начинает влечь за собою волю и прельщает сердце. Если человек, вооружившись страхом Божиим и чувством долга, остается при сем на стороне совести, то соблазн, проникши в душу, теряет силу и наконец — исчезает. В противном случае, то есть, когда сей внешний соблазн усвояется сердцем, увлекает за собой волю, обращается в правило действий: мы падаем и грешим, если не внешне, то внутреннее. Разительный пример сего ниспадения ко злу представляет наша прародительница в Раю. Вот, она стоит пред древом познания добра и зла и смотрит на него, еще невинная: и змий влечет ее ко плоду запрещенному и древо, — змий, льстивым обещанием, что в древе нет смерти, как говорил Господь, а напротив ведение необыкновенное и независимость Божеская, — древо, своими плодами и красотою. «И виде жена, яко добро древо в снедь, и яко угодно очими виде ти, и красно есть, еже разумети». Греховное пожелание уже родилось в душе Евы, но могло быть отвергнуто и подавлено рассудком и твердою волею. Прародительница рода человеческого могла сказать себе: слова змия искусительны, но слова Бога и Создателя стократ вернее и святее: вид древа и плодов его прекрасен, но закон Божий еще вожделеннее. Могла сказать так, и пойти прочь. Таким образом и внутреннее и внешнее искушение осталось бы бесплодным и обратилось бы в ничто, отринутое, побежденное, оно даже укрепило бы волю на превозможение новых и больших искушений: но сердце несчастно! праматери нашей не устояло при сем в добре, увлеклось похотию, и преступление совершилось. «И вземши жена яде, и даде мужу своему, и ядоста». Подобно сему искушается и падает каждый из нас. Давид, например, случайно, видит жену Урии и, воспламенившись страстью преступною, совершает одно за другим, два ужасных преступления. Иезавель видит виноград ник Навуфея, решается, во что бы то ни стало, иметь его, и также достигает своей цели преступлением.
