Разумеется, нельзя было ожидать, что решение вопроса установления евхаристического общения с Церковью в России пройдет гладко и немедленно. Десятилетия коммунистического владычества оставили определенный отпечаток на мышлении русских людей, как на Родине, так и в диаспоре, который с огромным трудом преодолевается.
Процесс взаимного признания частей Русской Церкви вызвал и продолжает вызывать душевное волнение церковного народа РПЦЗ, и даже привел к внутренним раздорам. Как преодолеть эти распри? Как помочь, чтобы мы собрались на грядущий Всезарубежный Собор и все «едиными усты и единым сердцем славили и воспевали пречестное и великолепое имя Отца и Сына и Св. Духа», как мы молимся за Литургией?
Надо начать с основы. Не внешне мир и единение устраивать, а позаботиться о мире основном, внутреннем, позаботиться каждому в отдельности о мире со своей совестью, то есть о личном мире и согласии в жизни с Господом Богом. Стремясь к этому миру и добиваясь его, мы тем самым будем стремиться и к общему миру и единению. Вот это главное, основное, и к этому приложится и общий мир и единение, а без этого, как бы ни старались, разделения и даже раздоры будут продолжаться.
* * *
Все мы воспринимаем зло не только вне нас, за оградой нашей собственной личности, но и в нас самих: мы видим, как таинственным образом зло уживается в наших душах рядом с добром.
Каждый из нас вместе с апостолом скорбит, говоря: «Не понимаю, как это я не делаю того, что хочу, но делаю то, что ненавижу! Это потому, вероятно, что не я делаю, но живущий во мне грех… Добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то уже не я делаю то, но живущий во мне грех… По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?!» (см.: Рим. 7, 15, 17, 22–24).
Каждый из нас знает эту внутреннюю раздвоенность, мешающую нашей целомудренной преданности Пастырю Доброму.
Но почему, имея личный опыт раздвоенности, мы с таким трудом допускаем ее наличие в других людях? Почему нам так трудно себе представить, что и в других людях не все гладко, что в них тоже есть борьба и внутреннее противоречие?
Почему мы постоянно обманываем себя, предполагая, что в другом человеке не может быть этого сочетания доброго и злого? Почему других людей мы часто представляем себе какими-то монолитами, сделанными лишь из одного материала? Ведь это огульное, предвзятое суждение мешает нам оценить человека и полюбить его за добрые качества, несмотря на его недостатки.
В нашей односторонней оценке мы рискуем из-за деревьев не увидеть леса, из-за недостатков и грехов видных иерархов не увидеть ценных качеств целого верующего народа. Везде и во всем мы склонны винить других. Мы постоянно жалуемся на других, но если бы нас поставили на их место, трудились ли бы мы по совести, от души (Еф. 6, 6), – честно, самоотверженно, бескорыстно? Опыт показывает, что те, которые жалуются, являются в жизни такими же, как и те, на кого они жалуются.
Вместо того чтобы быть соработниками Господа по привлечению всех людей в единое стадо Христово, ставя отрицательное клеймо на человека, мы этим мешаем желанию Спасителя простить всех людей, – а Он прощает и разбойнику на кресте, и мытарю Матфею, и фарисею Павлу, и грешнице Марии!
Бросая камень в блудницу, в это время мы забываем о том, как на нашем месте однажды отнесся к ней Христос (Ин. 8, 7–11).
Преданный идее примирения разобщенных частей Российской Церкви московский профессор А. Б. Зубов пишет:
«…надо не отшатываться от нашей больной Церкви, но, подобно Христу, соединиться с грешником, жаждущим исцеления, дабы спасти его Собой… А позиция: посмотрим, подождем, если вы исцелитесь, может быть, мы с вами и объединимся, – позиция эта нравственно порочна… Ждать, пока мы или сами выздоровеем или помрем? Не так действовали ваши отцы. На безумство народа они ответили жертвенным подвигом борьбы со злом в рядах Белого движения. И мне кажется, что сейчас начинается новый этап этой борьбы, но уже без материальных оболочек гражданской войны, а в истинном облике “невидимой брани” против духов злобы поднебесных. И вы, ваша Церковь может помочь нам избавиться от всех этих мавзолеев и статуй, от гимнов и прочих гадостей… Потому что у вас святыня веры, побеждающая зло нашего мира…»
* * *
Для многих прихожан РПЦЗ главным препятствием для примирения разрозненных частей Российской Церкви остается сергианство.
Назовем вещи своими именами. Сергианство – синоним лжесвидетельства и проявление сервилизма по отношению к сильным мира сего в самой крайней форме.
Вместе с тем нужно со всей категоричностью констатировать, что сергианство – трагедия не только МП, но всей Российской Церкви, ибо церковный сервилизм появился не на пустом месте.
Мирские начальники вмешивалась в церковные дела на протяжении почти всей христианской истории. Это происходило и в период Византийской империи, и в пору оттоманского владычества. Да и у нас на Святой Руси «государево око» – обер-прокуроры (нередко масоны и безбожники) – изрядно вмешивались в церковную жизнь.
Вспомним 200-летний Синодальный период Российской Церкви. Можно на пальцах пересчитать, сколько раз священноначалие Российской Церкви в XVIII и XIX веках осмелилось возразить императорской власти, встать на защиту Церкви и паствы. Члены Синода – «Духовная коллегия» – были обязаны приносить такую оскорбительную присягу верности антиканоническому возглавлению церковной власти светским монархом:
«Исповедаю же с клятвою крайнего судию Духовной сей Коллегии быти Самого Всероссийского Монарха, Государя нашего Всемилостивейшего».[1]
Российские архиереи, конечно, прекрасно понимали, что «крайним Судией» может быть только один Господь, и тем не менее они почти двести лет послушно приносили эту клятву (кроме митрополита Арсения (Мацеевича)),[2] – до 1901 года, когда государь император Николай II ее отменил.
Такое грубое вмешательство императорской власти во внутреннюю жизнь Церкви продолжалось 200 лет. Явление весьма грустное, так как оно наглядно указывает на подмеченную нашими писателями-прозорливцами тяжкую болезнь нашей Церкви, определенную одним из них, именно, Ф. М. Достоевским, «параличным ее состоянием». Это сильно ослабило влияние Церкви на российское общество и подготовило почву для трагических событий 1917 года.
Да, сервилизм был, есть и, увы, по нашей греховности, будет, но, слава Богу, была, есть и до скончания века будет, по милости Божией, и святость. Как в синодальном периоде истории Русской Церкви, несмотря ни на что, подвизалось множество выдающихся праведников, так и в советское время наша Церковь явила миру неисчислимое множество новомучеников и исповедников.
Последствия синодального сервилизма в отношении государственной власти и вытекающего из него сергианства нужно преодолевать общими нашими усилиями. Обнадеживает, что встречные комиссии достигли в этом отношении существенного прогресса. В документе комиссий МП и РПЦЗ «Об отношениях Церкви и государства» цитируется важное постановление Юбилейного Собора МП 2000 года:
«Церковь сохраняет лояльность государству, но выше требования лояльности стоит Божественная заповедь: совершать дело спасения людей в любых условиях и при любых обстоятельствах. Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении».[3]
Еще определеннее о Декларации митрополита Сергия (Страгородского) говорится в другом документе встречных комиссий: «Комментарии к совместному документу Комиссий Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви “Об отношениях Церкви и государства”»:
«Сегодня мы можем сказать, что неправда замешана в Декларации. Декларация ставила своей целью поставить Церковь в правильное отношение к советскому правительству. Но эти отношения – а в Декларации они ясно обрисовываются как подчинение Церкви интересам государственной политики, – как раз не являются правильными с точки зрения Церкви…
«Декларация»… явилась и все еще является соблазном для многих чад Русской Православной Церкви…
Отказом Русской Церкви от того курса в своих отношениях с государством, который отражен в «Декларации», открывается путь к полноте братского общения».[4]
* * *
К сожалению, мы мало ценим церковное единство и мало заботимся о его укреплении. Между тем все, что есть в нашей жизни наиболее светлого, радостного, – все, что дает отраду и успокоение сердцу, что окрыляет наш дух святыми упованиями на будущее, – все это имеет основу в христианском единении. В возвышении христианского духа в укреплении единения – наша сила, наша мощь.
