Монах опустил руку, громко звякнув грудой разнокалиберных ключей, и на его лице появилось обиженное выражение.
Алексей вытер платком руки, надел латексные перчатки, выбрал из своей связки две небольшие отмычки и через несколько мгновений северные двери были открыты. Злоумышленники, немного постояв на пороге, один за другим вошли в святая святых Пантелеймонова храма. Алексей усмехнулся, увидев, как вор в подряснике сделал несколько поклонов перед престолом, но от язвительной шутки по этому поводу воздержался. Они сняли покров с престола и стали пристально рассматривать искусно отлитый крест.
Насколько Алексей мог судить, он, действительно, был из чистого золота.
Вор в подряснике благоговейно спросил:
— Ну что, профессионал, забираем? А выйдем из храма — бросим жребий, кому Бог даст владеть этим крестом.
— Слушай, — презрительно ответил Алексей, — ты Бога‑то хоть не приплетай к этому. В чём — чём, а в таких делах глав — ный, кажется, совсем не Бог. Знавал я одного такого на зоне. Тоже говорил: Бог,
Бог. А сам…
Алексей не договорил. Небольшая дверь, ведущая в алтарь прямо из пономарки, вдруг открылась, и в святая святых вошел игумен Иероним.
Злоумышленники так и застыли, держа вдвоём крест в вытянутых руках, словно приветствуя отца игумена благословляющим жестом. Иероним остановился, как вкопанный, но выдержки не потерял.
Подойдя к застывшим от неожиданности ворам, он приложился к кресту и, освободив его из рук воров — неудачников, положил обратно на престол. Накрыв его, он, наконец, обратился к ним, как ни в чём не бывало:
— Молитвенники мои! А вы‑то что здесь делаете?
— Мы‑то? — Алексей первым оправился от испуга. — Золотой крест воруем.
Игумен, прищурившись, взглянул на вора — профессионала, поднял вверх указательный палец и назидательно заговорил:
— Вот что, крест монастырский, и украсть его я вам дать не могу! Вы что, не понимаете, на что покусились? Это же святыня! Крест, видите ли, они хотят украсть! Ещё раз что‑нибудь подобное сотворите, запрещу вам ходить в монастырь, понятно?
Подельники молчали. Махнув в их сторону рукой, отец Иероним подошёл к стоявшему в углу холодильнику и заглянул в него.
— Зачем я пришёл‑то? — глухо прозвучало из недр холодильника. — Хотел проверить, на месте ли просфоры. Иногда так бывает — просфорник забудет, не принесёт.
Игумен закрыл дверцу, обернулся и, увидев так и не двинувшихся с места воров, заторопил их.
— Вот что, рабы Божьи, давайте‑ка идите отсюда, не успеете отдохнуть до литургии. А уже после трапезы зайдёте ко мне в келью. Там я с вами и поговорю. Давайте — давайте, быстрей. — Игумен стал подталкивать их к выходу. — Мне же завтра служить.
Игумен закрыл дверь в алтарь снаружи и провёл воров через малую порту, поскольку большая была закрыта.
— Отдыхайте, завтра поговорим.
Воры, начавшие приходить в себя от изумления, пошли в архондарик. По дороге Алексей спросил своего подельника:
— Слушай, а игумен не заложит нас полиции?
— Не должен. Думаю, что всё это произошло с нами не без воли Божьей. Как ты думаешь, есть в этом смысл?
Алексей не ответил…
…На литургию они опоздали, но зато успели на сытную трапезу, где отведали и хорошего монастырского вина, и просто, но удивительно вкусно приготовленную рыбу и осьминогов.
Поев, они стали дожидаться, когда освободится игумен. Ждать пришлось долго: сначала игумен с братьями принимали поздравления от епископов и гостей, затем был крестный ход, на время которого вору в подряснике дали послушание нести хоругвь с изображением Иисуса Христа.
Наконец, злоумышленникам удалось подойти к игумену. Он посмотрел на них не слишком дружелюбно, что, в общем, было вполне объяснимо, учитывая вчерашнее происшествие. Игумен грозно махнул рукой и пригласил их следовать за ним. Поднявшись на второй этаж братского корпуса, они зашли в келью отца Иеронима. Тот достал из письменного стола большую старую тетрадь и, надев очки с толстыми линзами, стал перелистывать её.
— Вот! — ткнул он пальцем в свои записи. — Читайте здесь.
Послушник взял тетрадь и вслух прочел:
— Каким святым молиться, чтобы избавиться от греха воровства. Преподобный Моисей Мурин и Святитель Николай Чудотворец.
— Запомните, или записать? — Игумен взглянул на Алексея и взял ручку. — Запишу, всё‑таки.
Получив игуменское благословение и держа в руках бумажки с именами святых, обескураженные Алексей и его подельник отправились на паром и разговаривали до самого выхода к Уранополи.
— Знаешь, странный человек этот игумен, — продолжая беседу, задумчиво сказал Алексей.
— Да… Я по — всякому о нём думал, но теперь всё больше убеждаюсь, что он — святой. Ведь святость — это совсем не то, что ожидают люди. Как ты думаешь?
— Не знаю, я вообще далёк от всего этого.
Паром, тем временем, прибыл в Уранополи, и пассажиры высыпали на сушу. Монах указал на стоящую близ моря башню.
— Турки вешали здесь монахов, которые не хотели принимать ислам. Пойдём, подойдём?
Новоиспечённые приятели направились к башне, но, не дойдя несколько метров до цели, Алексей вдруг остановился.
— Смотри!
Рядом с ними со стороны моря, зажатые камнями, лежали несколько купюр. Алексей поднял ИХ:
— О, брат, да тут триста евро! Как их только морем не смыло!
Неудавшиеся воры молча постояли с минуту.
— Я что думаю, брат, — Алексей хлопнул послушника по плечу. — Мне этих денег на хороший отдых, как я планировал, всё равно не хватит, а ты… купи себе билет в Россию и возвращайся.
Тот посерьёзнел.
— Знаешь, я думаю, это малодушие. Ну и что с того, что меня гоняют по всей горе, — разве Христос не призывал претерпевать лишения ради любви к Нему? Пожалуй, останусь ещё какое‑то время на Афоне. Как гласит Писание — «претерпевший до конца спасётся». Буду, значит, терпеть, покуда греки меня не депортируют.
— Ну, тогда разделим пополам или бросим жребий: Европа — твоя взяла, Александр Великий — деньги мои.
Послушник заговорщицки посмотрел на Алексея.
— У меня есть другая идея.
— Выкладывай…
…Через три недели игумен Свято — Пантелеймонова монастыря получил бандероль без обратного адреса. В ней был напрестольный мельхиоровый крест. Старец в сопровождении пономаря дошел до алтаря и положил подарок на престол. Прежний крест игумен повелел рыжебородому дьякону унести в ризницу, где теперь хранился и, чуть было не украденный, сверкающий золотом крест…
Этот анонимный подарок был для старца во много раз более значимым, чем дар архиепископа Мисаила. Он говорил о том, что ещё две мятущиеся души обрели веру, которая и есть настоящее золото для души.
Виктор был весьма хорошим фотографом. По крайней мере, он сам так считал. Он не окончил ни одного учебного заведения, в котором учат искусству фотографии, но, с юности отдавая этому делу всю свою энергию и всё своё время, спустя годы, он стал действительно настоящим профессионалом.
Больше всего Виктор любил снимать суровую, но сказочно красивую природу алтайского края, в котором он родился и вырос: пустынные горные пейзажи, величественные леса, снегирей на заиндевелых ветвях деревьев.
Но самым главным стремлением Виктора было запечатлеть на фотоснимке не просто красоту природы, но нечто особое, духовное. С самого детства, несмотря на воинствующий материализм эпохи, в которой он прожил большую часть своей жизни, Виктор верил, что существует другой мир, невидимый, духовный. И иногда, в какие‑то мгновения, он может открывать себя людям. И эти мгновения нематериального можно запечатлеть на вполне материальном носителе — фотобумаге.
Виктор был убеждён, что в этом и заключается мастерство фотографа, вершина его мастерства.
Иногда ему казалось, что он достиг своей цели, и земная красота в его снимках начинала отражать красоту мира небесного. Тогда он мог часами смотреть на свои работы. Правда, его коллеги, в том числе и признанные мастера, глядя на снимки, не находили, что на них почил какой‑то особый, духовный свет. Быть может, потому, что просто не верили в то, что подобный свет существует…
Когда в России произошел очередной политический перелом, и мир профессиональной фотографии захлестнул поток изображений полуголых девиц, Виктор осознал, что большинству людей нет дела до духовной и даже душевной красоты, — они предпочитают красоту плотскую. Фотограф так и не смог приспособиться к реалиям новой жизни, и стал находить утешение в чтении духовной литературы.
Так Виктор пришел к вере. И чем крепче становилась его вера, тем неодолимей его тянуло к идеалу христианской жизни — монашеству.
Постепенно, благодаря книгам, он стал понимать, что настоящая духовная красота открывает себя лишь чистому сердцу и духовное творчество должно начаться с совершенствования собственной души. Он мечтал найти такое место, где опытные духовники помогли бы ему умертвить страсти — ведь только тогда он сможет заняться духовной фотографией. И Виктор стал молить об этом Бога…
