Но отношения с живыми людьми, с которыми вы даже сошлись в области высших идеалов, могут быть нарушены каким-нибудь несогласием. Ведь земля не знает ни в чем совершенства. Вам нужны такие друзья, которые были бы выше и лучше вас, могли бы стать вашими руководителями и поручителями за вас перед Богом.
Вам нужно не только единение в вере, вам нужна опора и помощь, вам нужна такая живая Сила, к Которой вы можете воззвать во время испытаний, когда вам так тяжело, что уже и слезы не льются из глаз, когда горе, как острыми ножами, режет ваше сердце. Вам нужны тогда такие светлые существа, которые бы втайне, никем не видимые, подошли бы к вашему страданию и умелою, нежной, но безбоязненной рукой коснулись его, чтобы облегчить вас. Вам нужны лучезарные, прекрасные, надежные, отзывчивые люди, к которым вам можно было бы приткнуться.
И всю эту жажду вашей души, которая мучит многих людей бессознательно, так что они, этой жаждой страдая, не знают даже, что она значит и чем ее удовлетворить, — эту жажду утоляет тот, кто, познав учение Церкви о почитании святых, живым чувством привяжется к кому-нибудь из избранных им небожителей.
Исполнение заповедей Христовых в праведниках шло все растущей волной. И ту же растущую волну представляло в них исполнение Христова завета о взаимной любви. Любовь эта жгла их сердца, превращаясь в громадное пламя, которое светило людям, грело их.
Правда, в начале своего подвига, чтобы освободиться от греха, очистить свою душу, приблизиться к Богу, они бегали от людей, но и тут они незримо помогали им своею молитвою.
Схимничество есть совершенное отвержение мира. А между тем это самое схимничество есть неперестающая молитва за тот же мир. Один из величайших русских аскетов последнего века, киевский старец отец Парфений, задумался однажды над вопросом о том, что есть схимничество. И тут же получил на свои мысли ответ таинственного голоса: «Молитва за весь мир».
Когда же праведник, путем великого подвига самоочищения и молитвы, достигнет праведного состояния первого человека и вернет себе все дары, утраченные душой человеческой через грехопадение, тогда он становится усердным служителем людей.
Подумайте: ведь для того, чтобы любить людей безграничною, милующею, горящею, готовою на отклик любовью, любовью, ничего не требующею и все дающею, надо отвергнуть себя самого, надо свое собственное существо со всем себялюбием, гордостью, тщеславием, разорвать в куски, растоптать, отбросить, уничтожить вконец, чтобы на месте этого своего существа, которому служат, о котором пекутся, с которым носятся обыкновенно люди, поставить своего ближнего.
Вокруг меня стонет горе, смотрит горящими глазами нищета, идут на преступления из-за грошей создания Божии, мать торгует честью дочери, растут беспризорные дети, обреченные на звериный образ жизни, а я бок о бок со всеми этими ужасами живу спокойною и сытою жизнью, намеренно закрыв на все это глаза, зажав себе уши от несущихся ко мне со всех сторон стонов невыносимого людского несчастья.
Отчего это происходит?
Да оттого, что любовь к себе и к слишком ограниченному кругу ближайших к себе избранных людей тушит в человеке истинную горячую любовь к ближнему.
Я должен сам страдать для того, чтобы понять страдающих. Я должен сам перенести одиночество, чтобы уловить полный отчаяния взгляд одинокого человека, который на это свое одиночество уже и жаловаться перестал, покорно неся свой крест. Я должен сам испытать и холод, и голод, и жажду, и всякое лишение для того, чтобы понять, как ужасно все это переносить другому человеку. Я должен сам быть всеми оставленным, чтобы понять, что значит жить в общем пренебрежении, не имея никого, кто бы вам сочувствовал, о вас думал, о вас заботился, на вас радовался.
Мир святых — это мир людей величайшего христианского благородства, понявших во всем его объеме христианский подвиг. Святые — это люди, которые довели в себе исполнение христианских заповедей до последних их выводов. Это люди, которые на деле во всей точности, во всех подробностях исполнили то, чему учил Христос, угадав и усвоив себе высшую совестливость, мешающую человеку наслаждаться чем-нибудь таким, чего нет у другого человека, которого он признает своим братом.
У меня дворец, у меня сказочная роскошь, у меня возможность исполнять всякую мою прихоть, как только я такую прихоть придумаю; другой — без пристанища, без одежды, без насущного хлеба… Могу ли я быть спокойным? Меня будет грызть совесть, пока я не уравняю нашего положения. Дать всем бедствующим то, что у меня есть, — на это не хватит никаких американских миллиардов. Средство одно — стать самому в состояние тех же лишений, той же ограниченной жизни.
И вот почему мы видим, что святые с какой-то изощренностью отказываются от всех земных преимуществ и, раздав все свое имущество бедным, этим не ограничиваются, а еще начинают работать для них. Для истинного христианина есть какая-то отрада в том, чтобы делить со Христом Его уничиженное положение на земле.
Преподобная Евфросиния, княжна Полоцкая, живя в затворе на полатях Спасского храма Полоцкой обители, занималась дорого тогда оплачиваемым трудом переписки священных книг и посылала их епископу. Он их должен был продавать и вырученные деньги распределять между бедными.
«Христос в терниях; неужели же я, увенчанный розами, пойду по пути, осыпанному цветами? Христос с прободенными руками; неужели же я буду тешить и ублажать мое тело? Христу негде главы преклонить; неужели же я буду жить во дворцах? Христа гнало высшее сословие его современников; неужели же мне искать видного положения в высших кругах? Христу помогали в нуждах Его внимавшие Ему люди; неужели же мне жить ни от кого не зависимым человеком, величаясь этою самостоятельностью и ни в чем себя не ограничивая?»
Преподобный Никола Святоша, сын Черниговского князя, первый из русских князей принял иночество. Он добровольно проходил разные послушания в Печерской обители: три года работал на братию в поварне, сам рубил дрова, носил из реки воду на плечах своих и приготовлял братскую пищу. Потом он служил привратником монастырским, как сторож, не отходя никуда, а для отдыха садился на куче сора. После этого стал прислуживать на трапезе. Когда родственники его, чрез близкого князю врача, уговаривали его не срамить их такою жизнью, он отвечал:
— Если никто из князей не поступал так прежде меня, то пусть я буду вождем в этом деле. И кто захочет, пойдет по следам моим. Благодарю Бога моего, что Он освободил меня от работы мирской и сотворил слугою Своим блаженным черноризцем.
Вот высокая жажда принизить себя для Бога, стать равным последнему по мирскому положению человеку, сбросить все земные отличия перед святынею Христова Креста, видеть в жизни одного своего Учителя — и «Того распята»… Как утончается дух в таких подвигах, как растворяется широко сердце, как обостряется понимание чужой жизни, чужого страдания!
Чутким слухом, прозорливым умом праведники при жизни видят не только лиц, непосредственно приходящих к ним, но видят страдания и вдалеке таких людей, которые у них никогда не были, о которых они не могли слышать.
В последние годы жизни великого Оптинского старца Амвросия привезли к нему расслабленного крестьянина Гаврюшу, который ползал по земле. Отец Амвросий явился ему в той деревне, где он жил, и призвал его к себе.
Непостижима и изумительна эта забота живых праведников о таких людях, которые о них еще ничего не слыхали: точно в поисках подвига любви, покровительства и сочувствия, беспокойный святым волнением дух их бродит по земле, выискивая себе пищу для своего «распространившегося» для людей сердца.
И Господь открывает им людей, которые будут нуждаться в их помощи, и светлый дух их вьется над этими людьми, как орлица, крыльями своими готовая защитить птенцов. Чудные и таинственные горизонты открывают такие события, как то, о котором сейчас будет рассказано и которое совершилось над госпожой Еропкиной. Барышня-сиротка из богатой помещичьей семьи по окончании института поселилась у своего дяди и вскоре была помолвлена с молодым человеком Еропкиным по взаимной любви. Как-то незадолго до свадьбы, она весело провела вечер в разговоре со своими двумя двоюродными сестрами о предстоящем ей счастье и отошла ко сну. Не успела еще она окончательно забыться, как услышала, что в комнату кто-то вошел. Это был ее дядя с каким-то старым монахом. Явление было так осязательно, что она из девичьей стыдливости поспешила натянуть на голову одеяло. Монах подошел к ней и произнес над нею слова:
— Бедная! Из сиротства да во вдовство: ведь это хуже, чем из огня да в полымя!
Через несколько секунд вошедших в комнату не стало. Потрясенная этим явлением, невеста разбудила спавших с ней в одной комнате двоюродных сестер и все им рассказала. Несколько дней она была вне себя от тревоги и тоски, но молодость и надежда на счастье взяли свое, и вскоре пышно была сыграна ее свадьба.
