Однако не нужно представлять себе последующей жизни человека в таком виде, что вся его задача будет состоять только в том, чтобы не потерять как-нибудь эту полученную им праведность.
В таком случае, самое лучшее, что человек мог бы себе пожелать, это умереть тотчас же после принятия таинства, не начавши здесь на земле своей обновленной жизни. Правда, по католическому представлению, человек может собственным трудом увеличить свою праведность, которая, как дар, для всех равна. Конечно, заманчиво получить большую, чем другие, награду, однако это, довольно еще условное само по себе, получение сопровождается такой большой опасностью потерять и то, что есть, что едва ли многие не удовольствуются, хотя и равной с прочими, но уже верной наградой за праведность крещения. В таком случае участь всех оставшихся живыми после крещения была бы не только бесцельна, как в протестантстве, но по истине ужасна, проходила бы в постоянном трепетании за себя. Этот трепет пригвождал бы всякую мысль, всякое благое начинание человека. Зачем ему предпринимать что-нибудь, хотя бы и высокое в христианском отношении? Ему не до мыслей о высшей награде, когда каждый неверный шаг грозит ему конечной погибелью. Лучше пробыть сонным всю жизнь, тогда, по крайней мере, меньше опасности потерять, что есть, чем, пожелав большего, потерять все. Тогда убита была бы вся церковная жизнь, не было бы ни мученичества; ни истинного подвижничества, ни самоотверженного служения другим; потому что все внимание поглощено было бы своей личностью и именно ее отрицательным благополучием: как бы не потерять того, что имею. Конечно, этот страх за полученную благодать может иметь место, и имеет и в православном христианине, однако лишь в том смысле, что никто не должен быть легкомысленным и никто не должен, полагаясь на благодать таинства, сам предаваться нравственной спячке. Но да не будет сего, чтобы этот трепещущий, себялюбивый и самоубийственный страх был главным содержанием христианской жизни. Ми получили власть быть чадами Божьими, мы видели любовь Божию к нам и можем от сердца взывать к Нему: Авва, Отче! Кто боится, тот плохой христианин, „боящийся не совершен в любви» (I Ио. IY, 18). Не может, поэтому, православная церковь в одном недеятельном и непонятном хранении полученного дара или в горделивом искании большей пред другими награды полагать задачу и смысл жизни возрожденного человека. Православное учение, действительно, и дает этой жизни полный ее смысл и задачу, непосредственно вытекающую из существа того возрождения, которое является ее началом.
„Узники, вышедшие из под стражи чрез покаяние и обратившие взор от тьмы к истинному свету, последуют за Христом, исповедуя Его и оставаясь связаны по рукам путами, пока чрез доброе изменение не сделаются достойными, чтобы Он Сам разрешил их от уз, почитаемых дотоле неизбежными» [402]. Человек в крещении решил отселе служить Богу и исполнять волю Его. Благодать таинства завершила это решение и довела его до степени полного нравственного переворота. Однако человек новой природы не получил: принятое им решение должна исполнять его прежняя природа, привыкшая служить греху. Правда, тяжесть греха, его принудительное господство над силами души отстранено в крещении, господствует теперь Христос, к Которому устремлена душа крещенного; но при всем том, душа эта все прежняя, силы ее не переменены. Нужна, следовательно, осмотрительность человека, чтобы опять не поддаться привычной стихии греха, чтобы не отпасть вторично от Христа. „Как бритва, говорить св. Кирилл Александрийский, не вполне с самого корня вырывает у нас волос, а срезывает лишь недавно вырастающий: так и в нас слово Божье не до самого корня исторгает врожденное нам семя похоти» [403].
Так и должно быть в мире нравственном, в миpе сознания и свободы. Невольно нельзя сделаться святым. Необходимо путем труда и подвига развиться до святости. В крещении и вообще в таинстве человек одержал первую и, можно сказать, решительную победу над грехом. Но, чтобы окончательно восторжествовать над грехом, необходимо его изгнать совершенно из своей природы, нужно совершенно очистить свою душу и тело от малейших признаков ветхого человека. Тогда только спадут окончательно „путы» греха, и человек вполне усвоит себе вечную жизнь. „Господь приступающего к Нему с покаянием и верою приемлет, прощает ему все прежние грехи и, освящая таинствами, снабжает силою препобеждать живущий в нем грех, самого же греха не изгоняет, возлагая на самого человека изгнать его с помощью даруемой ему для того благодати» [404].
Вследствие этого и положительная сторона возрождения – облачение во Христа, является тоже только зачаточной, несовершенной. Человек сообразен Христу, но только в смысле общности идеи и начала жизни, в том смысле, что он избрал Христа отселе Своим Господом и Учителем, а отнюдь не в смысле полного подобия природе. Человек только определил себя на службу Христу, но еще не исполнил своего определения, еще не усвоил себя в полноте той жизни, проходить которую он назвал отселе своим долгом и своим высшим благом. „Душа, говорит св. Григорий Нисский, изобиловавшая (euforoV) злыми делами, претворенная (metapoihJeisa) стала жаждущею, как приправленная Божественною солью учения, чтобы не умножалась более порочность живущих, будучи питаема дурными потоками вод, но. чтобы душа осоленная и жаждущая, восприяв блаженную жажду и наводнившись собранием добродетели, сделалось озером» [405]. Душа и в возрождении только еще обратилась и вступила в жизнь Божественную, она скорее только готова к восприятию этой жизни, чем ею наслаждается. «Крещение есть только предначертание воскресения из ада»- [406] „В христианах; яко чадах Божьих, говорит св. Тихон Задонский, должен быть наченшийся образ Божий, которым должны подобиться Отцу своему небесному» [407]. „Бог доброе семя на сердцах человеческих посеял, и добрым его сделал, и помогает ему и укрепляет его добро творити» [408]. Это семя определеннее св. Тихоном называется „живой верой», т. е. именно определением себя по Христу [409]. Итак, человек имеет только „начаток духа» (Римл. VШ, 23), или „наченшийся образ Божий», имеет только семя.
Если же праведность, полученная человеком в крещении является скорее возможностью, чем действительностью (в смысле, конечно, полного подобия природы), если она только есть семя, тогда дальнейшая жизнь становится весьма ясной и понятной.
Протестант не объяснить нам, почему и зачем он живет после крещения. Католик может, правда, сказать, что он желает увеличить свой венец, хочет к полученной Христовой праведности прибавить своей. Но это уже будет его сверхдолжная заслуга и зависеть будет от его личного желания: долг его только не грешить, чтобы не потерять праведность. Представим, что у него желания увеличить, и без того велики, дар нет; тогда дальнейшее пребывание возрожденного на земле потеряет всякий смысл и содержание. Если же праведность крещения – только зачаток, тогда человек должен его развить, должен осуществить, иначе он напрасно обещал Богу быть праведным. Человек, не развивший полученного семени вечной жизни, не только не увеличивает своего венца, но теряет и то, что имеет: за зарытый в землю талант человек не только не получит похвалы, но и потерпит наказание, хотя и может он оправдываться, что зарыл из боязни потерять (Мф. XXV, 24 – 30).
„Святое крещение, по выражению св. Афанасия Александрийского, отверзает нам (только) путь к просвещению» [410], только дает нам возможность начать свое спасение. „Приявший баню пакибытия, говорит св. Григорий Нисский, подобен молодому воину, только что внесенному в воинские списки, но еще ничего не выказавшему воинственного или мужественного. Как он, повязавши пояс и облекшись хламидою, не считает себя тотчас же храбрым и, подходя к царю, не разговаривает с ним дерзостно, как знакомый, и не просит милостей, раздаваемых трудившимся и подвизавшимся: так и ты, получив благодать, не думай обитать вместе с праведными и быть причтенным к лику их, если не претерпишь многих бед за благочестие, не будешь вести борьбы с плотно затем с дьяволом и мужественно не противостанешь всем стреляниям лукавых духов» [411].
Человек получил благодать, определился к добру; но „во всяком разумном естестве без числа бывают перемены и с каждым человеком ежечасно происходят изменения» [412]. Привычная стихия греха остается пред сознанием в качестве искушающего начала и находит себе более или менее сочувствия и в природе человека. Поэтому, при невнимании со стороны крещенного, умерщвленная вражда против Бога и его святого царства может воскреснуть вновь и сделать напрасным принятие таинства. „Не станем, говорит св. Григорий Нисский, оживлять в себе вражды, но нашею жизнью покажем, что она мертва, дабы нам ее, хорошо умерщвленную Богом при спасении нашем, не воскрешать в себе на гибель душ наших гневом и памятозлобием, совершая злое воскрешение того, что вполне умерло» [413]. Благодатное царство зачалось в человеке, но еще не завоевало всей его природы, не уподобило ее себе всецело. „Бывает, говорит преп. Макарий Египетский, и то, что в ином есть благодать, а сердце еще нечисто» [414]. Нечто подобное имеет место и при таинстве: человеку предстоит борьба с остатками своего прежнего бытия, с греховными навыками, с привычкой вообще жить по стихиям мира. Только после этой борьбы, когда изглаждена будет возможность греха, цель человека можно считать достигнутой и его спасение вполне совершенным. „Омовение, говорит св. Василий Великий, само по себе недостаточно, чтобы омываемого довести до белизны снега иди волны, а нужны дела и не малая тщательность; так что омовение производит очищение от скверны, а суд сиру и оправдание вдовицы доставляют и белизну равную белизне снега или волны [415]. Или, как говорит св. И. Златоуст, „если нужно получить царствие небесное, то недостаточно освободиться от греха, но еще нужно много упражняться и в добродетелях. Ибо от порочных действий нужно удерживаться для того только, чтобы освободиться от геенны (вот смысл жизни с правовой точки зрения); но чтобы наследовать царствие небесное необходимо стяжать добродетель» [416].
