Вскоре директор стал звонить отцу и докладывать, что я пропустил занятие, не сделал домашнее задание или сорвал урок. Тогда папа вез меня в ресторан, и мы беседовали. Мне нравилось, как он говорил со мной. Было видно, что он беспокоится обо мне, но ему трудно выражать чувства.
Однако одну мысль он выражал совершенно четко: если я не стану послушным, меня ждет исправительная школа. Было видно, что отец не шутит. Я снова попытался изменить поведение, но в конце концов мне это надоело, и я опять сбежал.
Не прошло и суток, как у меня снова начались неприятности. Мы с моим другом Джо решили поплавать в океане. Ни у него, ни у меня не было с собой плавок, но, поскольку уже стемнело, решили искупаться нагишом. Около получаса мы плавали под мостом, а затем я сказал:
— Что–то кушать хочется. Давай заберем одежду, спрячемся вон в том заброшенном здании и подождем, пока обсохнем.
Мы вылезли из воды, схватили одежду, стремглав бросились к старому дому и проскользнули внутрь. Отворяясь, входная дверь скрипнула.
— Что–то ветер усиливается, — сказал Джо. — Послушай, как хлопают ставни.
— Я заметил. Давай поищем, чем бы нам вытереться. Надо одеться, пока никто не пришел посмотреть, что тут за шум.
Мы стали рыскать по комнате в поисках полотенца, как вдруг дверь распахнулась и вошли двое полицейских!
К своему стыду, должен признать, что меня арестовали за непристойный вид. Я чуть не умер от стыда, но вел себя вызывающе. Нас забрали в участок и допросили, пытаясь установить, кто мы такие, но я тщательно скрывал свое имя, понимая, что как только оно станет известно, меня отправят к отцу. Но этого–то я больше всего и боялся, поэтому сказал, что меня зовут Адам Фишер, а приехал из Нью–Йорка.
Меня держали в тюрьме почти неделю. Я начал задумываться, не совершил ли ошибку: в этой тюрьме белых было совсем немного, а негры и кубинцы обращались с нами довольно жестко, но я держался изо всех сил. Полицейские допрашивали каждый день, пока однажды я случайно не упомянул название школы, в которой действительно учился. Всего за несколько часов они выяснили мое имя и сообщили все отцу.
Со вздохом я забрался в новый отцовский «Линкольн». По дороге он не проронил ни слова, но мы оба знали, что находимся в тупике.
Родители обсудили сложившуюся ситуацию.
— Дагу нужна школа, где он мог бы выразить себя, — утверждала мама. — Я нашла такую: экспериментальная свободная школа в штате Мэн. Она называется Пайнхиндж. Там исходят из идеи, что дети охотно выучат то, что для них важно. Ты знаешь, что Даг никогда не будет заниматься тем, что ему неинтересно. Эта школа словно создана для него!
Мама всегда была готова испробовать новое, и отец, хоть и предпочитал школы с жесткой дисциплиной, все же дал себя уговорить, ведь его методы тоже не сработали.
Мама очень радовалась, отправляя меня в Пайнхиндж. — Тебе здесь точно понравится, Даг! Можешь выбирать любые уроки, здесь нет обязательных предметов. Можешь изучать что угодно и когда угодно. Это «свободная» школа.
«Звучит неплохо», — подумал я. В действительности школа оказалась еще более «свободной», чем мы себе представляли. Учителями здесь были беззаботные хиппи, и в школе было всего три правила, которые все нарушали: запрещались наркотики, секс и драки.
Общежитие было общее — по желанию парни и девушки могли жить вместе, в одной комнате. Всего здесь училось около сорока человек от восьми до восемнадцати лет. Можно было не вставать утром, если не хотелось, не ходить на занятия, если не было желания, и не кушать, если нет аппетита. Последнее, кстати, и привело к тому, что школу в конце концов закрыли.
Нам сказали, что мы можем учиться, чему пожелаем. Мы так и поступали: учились нюхать клей, делать пиво и наркотики. Если хотели, на уроках курили сигареты или марихуану.
В Пайнхиндже я познакомился с Джейем, парнем из Бруклина, который посвятил меня в некоторые тонкости краж со взломом. У нас с ним было много общего. Его мама, как и моя, была еврейкой. Отца убили — он был связан с мафией. Хотя пятнадцатилетний Джей был довольно смышленым, единственное, что он мог прочесть, это слово СТОП на дорожном знаке. Говорил он с ужасным бруклинским акцентом, который даже выходцы из Нью–Йорка понимали с трудом, и, на мой взгляд, был еще более распущенным, безрассудным и склонным к самоубийству, чем я. Зимними вечерами он водил меня по заброшенным дачам на севере штата Мэн и учил, как забираться в дома и где прятать награбленное.
Поскольку на занятия можно было не ходить, в классе мы появлялись очень редко. Я просто убивал время, общаясь с друзьями и бегая за девушками. Но уроки физкультуры посещал, особенно когда катались на лыжах. У большинства из нас был сезонный абонемент на лыжную базу Мт. Абраме, и учителя возили нас туда трижды в неделю. В тот год я неплохо научился кататься на лыжах. Мы с Джейем, бывало, курили марихуану, поднимаясь на кресельном подъемнике, а потом чего только ни вытворяли при спуске с горы! Нас не беспокоило, что так можно получить травмы или даже разбиться. Я подговаривал его прыгнуть с высоты, и он прыгал! Потом он находил место еще выше и подбивал меня. Мы часто теряли равновесие и падали, но почему–то у нас никогда не было серьезных травм.
Однажды я заметил на школьной доске объявлений такую афишу:
УПРАВЛЕНИЕ РАЗУМОМ Вы научитесь:
• Выигрывать в лотерею,
• Исцелять людей,
• Контролировать события и свою жизнь.
«Звучит заманчиво, — подумал я. — Надо сходить».
Занятия продолжались две недели. Преподаватель объяснял нам теорию, потом мы ее обсуждали, задавали вопросы, а затем делились на небольшие группы и тренировались.
— Подсознание гораздо сильнее сознания, — говорил нам учитель. При помощи самогипноза нас учили проникать в глубины сознания. Это представляли как сотрудничество с Господом, которое Он одобряет, хотя на самом деле все было наоборот.
— Иисус, — объясняли нам — открыл, как использовать силу разума. Он Сам именно так исцелял людей. Бог с вами. Вы — боги.
Мы не знали Библию, и потому не понимали, что сотрудничаем с сатаной, который принимает вид ангела света. Никто не говорил нам, что написано в Еф. 6:12 и не объяснял, что Священное Писание запрещает колдовство, поэтому мы просто верили тому, что нам говорили. Во время экспериментов присутствовала какая–то сверхъестественная сила, и все это чувствовали.
Некоторые ученики хвастались только что открытыми в себе способностями. Однажды мы стояли в холле, бурно обсуждая проведенные нами «опыты».
— Я в это не верю! — с насмешкой сказала Лаура. — Вы думаете, что–то происходит на самом деле, но все это только ваше воображение.
Лаура не посещала новых занятий.
— Нет, что–то действительно происходит! — уверенно заявил я. — Та сила реальна, и я могу тебе это доказать.
— Интересно, каким образом? — спросила Лаура.
— Я исцелю кого–нибудь, — сказал я. — Или нет, я поставлю диагноз, а потом исцелю. Назови человека, которому ты желаешь выздоровления, — бросил я вызов.
— Ловлю на слове! — ответила девушка, глядя мне прямо в глаза. — Скажи, где и когда мы увидимся.
Мы договорились встретиться в комнате для отдыха после ужина, в семь часов. Ожидая Лауру, я расставил стулья в тихом уголке.
— Присаживайся, — предложил я, когда она вошла. Мы сели друг напротив друга. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Поставь диагноз одной женщине. Скажи, что с ней.
Я попросил Лауру назвать ее имя и адрес. Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы достичь состояния самогипноза, которое наши учителя называли «альфа–ритм»[1] Перед моим мысленным взором предстала женщина, и я описал ее. «Вижу женщину лет сорока пяти. Она среднего телосложения, носит очки, у нее темные волосы».
— Просто невероятно! Это же моя мама! — ахнула Лаура.
Я стал исследовать тело женщины, чтобы установить заболевание, и дойдя до половых органов, заметил, что не все в порядке.
— Твоя мама бесплодна, — объявил я. — Она не может иметь детей.
Лаура открыла рот от удивления.
— Как ты узнал? Как ты смог определить? Я никогда никому не говорила, что меня удочерили, потому что моя мама не смогла забеременеть! Ты можешь ей помочь?
— Попробую.
Я углубился в подсознание, хотя нам советовали воздерживаться от этого, чтобы не терять контроля, а потом каким–то образом сделал ей экстрасенсорную операцию. Мне до сих пор неизвестны результаты, но если бы я тогда знал о подобных действиях то, что знаю сейчас, я бы испугался.
У меня появился новый друг — парень по имени Эван Оуэнс. Он был довольно незаурядным: всего лишь в тринадцать лет его IQ (коэффициент умственного развития) равнялся 165. Родители отправили его в Пайнхиндж, надеясь, что там найдется что–нибудь достойное внимания гения, но Эвана почти ничего не интересовало. Он, как и все, любил выпивать и курить марихуану.
