«Учителем покаяния» называет церковная традиция преподобного Ефрема Сирина. «Непрестанно плакать для Ефрема было то же, что для других дышать воздухом», — писал о нем святой Григорий Нисский[553]. Тропарь Ефрему Сирину, который мы находим в минеях XVI в. Кирилла — Белозерского монастыря, говорит о святом: «Час присно провидя испытанна, рыдаше горко Ефреме. Яко любя безмлъвие, делательникъ ж былъ еси в делех, учитель божественъ. Тем же, отче всекрасне, ленивыя въставляеши к покаянию» (РНБ. Кир. — Бел. № 344/601. Л. 435 об.).
На всем протяжении Великого Поста читается краткая покаянная молитва Ефрема Сирина, на самых строгих службах Страстной седмицы обыкновенно предлагаются для назидания избранные слова из творений Ефрема Сирина. Так, в Нило–Сорской пустыни, где службы Великого Поста проходили в теплой церкви Ефрема Сирина, в Великую среду, когда Церковь вспоминает предательство Христа Иудой, на службе по обыкновению читалось слово преподобного Ефрема об Иосифе Прекрасном (об этом сообщает правило всенощного бдения Нило–Сорского скита: РНБ. Соф. № 1519. Л. 88). И это имело символический смысл: жизнь Прекрасного Иосифа (Быт., 37–50), проданного в рабство своими родными братьями, прообразовала, по толкованию Ефрема Сирина, первое пришествие Христа, преданного и распятого, и Его второе пришествие в славе для Страшного Суда над человечеством[554]. В Великий пяток (пятницу) читалось слово Ефрема Сирина о великих страстях Господних (РНБ. Соф. № 1519. Л. 88).
Многие проповеди святого Ефрема Сирина обращены к монашествуюшим, где он говорит, что должно строго хранить монашеские обеты. В храме Ефрема Сирина Нило–Сорского скита в местном ряду находилась икона преподобного Ефрема (что известно из самой ранней описи храмов Нило–Сорского скита: ФИРИ. Кол. 115. Ед. хр. № 683. Л. 6 об.) перед которой и проходили в основном монашеские исповеди. На этой иконе Ефрем Сирин был изображен «с хартией со словами против нерадивых иноков», не соблюдающих монашеских обетов: «Ефрем глаголет: яко велика беда есть, идеже закон и правила не жительствует во иноцех. Аще ты, окаянне, слабости ради твоея и пристрастия, скорбей ненавидиши и терпения отбегаеши, и ярем легкый Господа своего злословиши, яко жесток и тяжек есть, глаголеши, и не могу понести его. Люте тебе, окаянне, и кто помилует тя, самого себя погубивша, лутще тебе тату не есть тебе. Разбойник и ,лудник молят бо, да спасени будут. Тебе же блажат человецы яко предвечна. Ты же со лжею живеши в добром житии, и сладость мира сего и похоти его возлюбив, Небесное ж Царствие возненавидел еси» (КБИАХМЗ. Дж 212; надпись со свитка, пунктуация моя. — Е. Р.).
Эти слова Ефрема Сирина напоминают строгие предостережения Нила Сорского, обращенные к «самочинникам» в его «Предании». Неслучайно само «Предание» Нила Сорского читалось всей братии скита накануне Великого поста.
Немало общего можно найти в сочинениях святых Ефрема Сирина и Нила Сорского, которые ярко характеризуют сходные черты их личности. «Дух сокрушенный» составлял «именную печать души преподобного Ефрема»[555].
«Смирение глубоко проникает проповедь святого Ефрема и составляет весьма заметную выдающуюся и характернейшую черту…. Весьма многия свои проповеди он начинает исповеданием своего недостоинства или немощи»[556]. Одно из сочинений Ефрема Сирина так и называется «Исповедь или обличение самому себе». Обличая себя, преподобный Ефрем писал, что от юности своей он был страстен и раздражителен и за всю жизнь не сделал ничего благого: «Будьте по сердоболию своему сострадательны ко мне, братия. Избранники Божии, склонитесь на воззвание человека, который обещался благоугождать Богу, и солгал Творцу своему… От юности я стал сосудом непотребным и нечестным… Увы мне, какому подпал я осуждению. Увы мне, в каком я стыде!»[557]
Сокрушению о своих грехах посвящена «Молитва старца Нила, имущая покаяние и исповедание грехов и страстей».
В ней Нил Сорский сокрушался, что даже землю осквернил своим «хожением». «Яко нѣсть инъ грѣшникь на земли, яко азъ. Ни бысть инъ никтоже от Адама даже до днес… Всяк бо день и чяс и малый чясец без съгрешениа не преидох от младеньства даж до днес и вся уды душа и гѣла оскверних от рожениа моего всегда во rpicex. Того ради боюся, трепеща наведениа горкыа смерти и праведнаго страшнаго суда твоего и лютых грозных мукъ вечных, ждущих грешники. Их же Bcix горше сгрѣших азъ окаанный и злобѣсный песъ, нечистый и всескверный» (ИОРЯС. СПб., 1897. Т. 2. Кн. 1. С. 81–82).
«Молитва» преподобного Нила Сорского вторит размышлениям Ефрема Сирина «О Втором пришествии Христовом»: «…только я вспомнил об оном страшном пришествии Христовом, как вострепетали кости мои, душа и тело содрогнулись, я восплакал с болезнию сердечной и сказал со стенанием: как явлюсь я в тот страшный час? как предстану пред судилище страшного Судии? Что буду делать, когда святые в чертоге небесном будут узнавать друг друга? Кто признает меня? …Мученики покажут свои раны, подвижники свои добродетели: а я что покажу, кроме своей лености и нерадения? О душа недостойная! О душа грешная! О душа безстыдная! О душа, всегда ненавидевшая жизнь!»[558].
В проповедях преподобный Ефрем называл себя грешником, который должен прежде извлечь бревно из собственного глаза, невеждой и неучем. Уверял, что он сам виновен во всем том, от чего советовал слушателям остерегаться, и ничего не исполнил сам из того, чему поучал других.
Отправляя послание к брату, вопросившему его о помыслах, Нил Сорский писал: «Что бо аз реку, не створив сам ничто же благо! Кый есть разум грешнику? Точию грехы»[559].
Отличительную черту проповеди, как и личности Ефрема Сирина составляла его любовь и горячая ревность о спасении ближнего. Он увещевал, просил, умолял: «Умоляю вас, чада мои, потрудимся в это краткое время. Не будем нерадивы здесь, возлюбленные мои, чтобы не раскаиваться безконечные веки, где не принесут нам пользы слезы и воздыхания, где нет покаяния.., потрудитесь, чада мои любимыя, умоляю вас, потрудитесь, чтобы мне о вас и вам обо мне радоваться вечныя времена»[560].
О своем горячем желании по силе помочь всем спастись Нил Сорский говорил в каждом своем сочинении и послании, в этом он видел единственный смысл своих «писаний». «И азъ сего ради предахъ писание господѣ и братии моей спасения ради моего и всѣхъ произволяющихъ, въздвизая совесть к лучьшему и съхраняяся от небрежениа и злаго жития и вины, иже злё и плотскаа мудрствующихъ человѣкъ и предании лукавыхъ и суетныхъ, иже отъ общаго нашего врага и лестьца и отъ нашея лености прившедшихъ»[561].
«Присный духовне любимый мой», «присный возлюбленный мой», —обращается Нил Сорский к старцу Герману Подольному, прося исполнить его свои духовные советы, как бы они ни казались жестоки и трудны. «Аще и грубо написах ти что, но не иному кому, но тебе — присному възлюбленному моему, не хотя презрети прошение твое. Надею бо ся, яко с любовию приимеши и не позазриши неразумию моему. А о вещех наших, о них же молих святыню твою, та добре потщался еси устроити, о том челом бию. Бог да въздасть ти мьзду противу твоему труду»[562].
Умирая, преподобный Ефрем Сирин оставил завещание, в котором просил положить его на кладбище с безвестными странниками: «Кто положит меня под алтарем, да не узрит он алтаря Бога моего, неприлично смердящему трупу лежать на месте святом. Кто погребет меня в храме, да не узрит он храма света, недостойному бесполезна слава пустая. Возмите меня на плеча и бегите бегом со мною и бросьте как человека отверженного»[563].
Просьба Нила Сорского к братии своего скита бросить его тело без всякого погребения или без чести сродни духовному состоянию Ефрема Сирина, выраженному в его завещании.
Редкое, даже в среде монашества, «Завещание» Нила Сорского (подобные примеры, кроме «Завещания» Ефрема Сирина, можно найти только в древних житиях Арсения и Антония Великих)[564] должно было произвести потрясающее впечатление на иноков Нилова скита. И в то же время оно еще раз ярко высветило главную черту духовного образа основателя монастыря — глубочайшее сознание своего недостоинства, которое особенно роднило его с личностью древнего святого — преподобного Ефрема.
Вероятно, особое почитание Ефрема Сирина в Нило–Сорской пустыни было связано с тем, что образ Нила Сорского сравнивался в памяти монахов скита с преподобным Ефремом Сириным. Тем более что канонизировали Нила Сорского не сразу — только в XVII в. (вопрос о канонизации будет рассмотрен ниже). Иконы с изображением преподобного Нила и житийные повести о нем появились гораздо позже его преставления. Память о том, каким был «старец Нил» передавалась сначала в устных рассказах иноков Ниловой пустыни. Желание сохранить образ основателя скита, запомнить, «каким бе преподобный», отразилось в поисках наиболее близких ему святых.
