Я видела, что мамочка моя очень устала и мечтает отдохнуть. Но, как ни жалко мне её было, все же мне пришлось сказать: «Спасибо тебе за все, родная моя, дай тебе Бог силы, потому что отдыхать тебе не придётся — я уезжаю, пора...»
То был третий день Рождества, мой отец Владимир был в Гребневе. Хотя он меня ни разу не провожал, всегда провожала мамочка, однако проститься с ним хотелось. Ну что делать? Папочка мой сходил за такси, мы оставили на деда детей, велели им ложиться спать, а сами вдвоём поехали... Ближайший образцовый роддом меня не принял, мамочка моя вернулась домой, а меня повезли на «скорой» куда-то далеко-далеко... Около двенадцати ночи меня наконец водворили в отделение для больных, так как у меня была повышенная температура. А я и не знала, что у меня тоже коклюш, думала — простуда. Я знала, что у папы моего горит лампада перед чудотворным образом Богоматери, а потому надеялась, что как и девочек родила легко, так и теперь Господь не оставит.
Около четырёх часов утра появился на свет Федюша. Он закричал и сразу погрузился в глубокое обморочное состояние, в котором пребывал больше суток. Думается мне, что душе его показан был рай с его блаженством, потому что за Фединой душой я замечала с младенческих лет: «звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли». Волосы новорождённого были чёрные, кудрявые. А утром бабушка Зоя, усадив внуков завтракать под наблюдением дедушки, сама побежала на улицу к телефону. Она быстро вернулась и с сияющей улыбкой объявила:
— Ребята, в вашем полку прибыло, Феденька родился.
— Ура! — дружно закричали дети, а дедушка благоговейно перекрестился.
В роддоме мне сообщили, что у старших детей врач установил коклюш. Особенно сильно болела Катенька, потому что её парили, делали ингаляции, натирали, ставили горчичники, в то время как коклюш лечится только свежим воздухом. Тогда я поняла, почему и у меня уже до родов и после родов по временам были сильные приступы кашля. В роддоме меня лечили, но никто не догадывался, что это коклюш. Феденька наконец начал активно брать грудь, а в первые четыре дня своей жизни был инертный, вялый, как будто погруженный в глубокий сон. Но я объясняла это тем, что его, наверное, в «детской» подкармливают. Но на седьмой и восьмой день он сосал хорошо, соски мои треснули, и боль, когда он брал их, была невыносимая. Я молилась, прося у Господа терпения. И как-то показалось мне, что Спаситель склонился ко мне низко-низко, а любящий взор Его смотрит на меня с состраданием. Это утешило меня.
Но вот мы поехали домой. Снегу выпало столько, что машины не могли подъехать к крыльцу. Дедушка Николай Евграфович взял на руки новорождённого и бережно понёс его впереди нас. Бабушка Зоя Веньяминовна сказала мне: «Смотри, как дед несёт младенца, с каким благоговением, будто святыню несёт, еле-еле шагает».
Я понимала, что папа идёт с молитвой, вносит в дом дар Божий. Мы просили детей не дышать на Федю, боялись заразы, но чувствовали, что болезнь неизбежна. Мне приснился сон. Сижу я с Феденькой на диване, а из коридора через открытую дверь на нас надвигается фигура смерти. Она похожа на огромного запелёнатого ребёнка. Я оцепенела от Ужаса, не могу ни сдвинуться, ни шевельнуться. С трудом протягиваю вперёд одну ногу и делаю ногой в воздухе крест, а сама говорю: «Силою Иисуса Христа! Силою Иисуса Христа!» Я сама бессильна, как окаменела, но силою Бога Иисуса Христа как бы перегораживаю путь смерти. И она Становилась на пороге, будто не смея противиться Господу. Я в ужасе проснулась. «Всё-таки не взяла она у меня Феденьку», — подумала я.
Крестить младенца пришли Понятовские — отец с дочерью, у которой не было своих детей. Она была женой священника отца Анатолия, служившего вместе с отцом Владимиром. А крёстный, Николай Павлович Понятовский, был знаменитым гомеопатом и глубоко религиозным человеком. Он был другом Николая Евграфовича. Семье казалось, что с крещением Феди они ещё больше сблизятся с нами, хотя и бывали у нас почти ежедневно, так как жили рядом. Они искренне скорбели, когда увидели, что мы уезжаем в Гребнево. Но оставаться в Москве нам было уже совестно и невозможно: комнат было всего три, а нас с детьми было уже девять человек, да ещё наплыв гостей, так как были Святки, да ещё врачи... Бабушка очень уставала. Однако она оставила при себе Катеньку: «Где ты там в Гребневе воды натаскаешься с колодца на эти кучи белья?» — говорила она. Мучительный коклюш тянется шесть недель. И каждый вечер Катюша просыпалась от спазмов кашля со рвотой, после которой и простыню, и пододеяльник приходилось менять. Царство Небесное самоотверженной бабушке Зое Веньяминовне. Если б не она, то не выходить бы мне ребятишек.
В конце января закашлял и Федя. Отец Владимир поместил меня с ним в своём кабинете, а сам спал в детской. Только спать-то нам с ним почти не приходилось. Началось круглосуточное дежурство у кроватки Федюши. Он был настолько мал, что мог захлебнуться рвотой, вызванной кашлем. Понятовские приехали на своей машине, привезли крестнику знаменитого детского врача. Тот велел раздеть догола новорождённого, катал его по постели, внимательно смотрел, слушал. Младенец был полненький, как бочоночек, но, охладившись, залился кашлем. «Типичный коклюш!» -сказал врач, велел держать форточки открытыми день и ночь и почаще выносить ребёнка на улицу. Но стояли сильные морозы, была опасность получить воспаление лёгких. Вообще же врачи считали, что коклюш у ребёнка до года, да ещё зимой — это смертельно.
Предоставив все на волю Божию, все уехали, оставив меня одну с четырьмя больными детьми. Но отец Владимир приезжал (у нас была машина) ежедневно, весь вечер носил с колодца воду, топил печь, колол уголь, дрова и т. п. В общем, помогал мне, как мог: кормил из бутылочки Федю, выносил его на улицу, чтобы остановить мучительный приступ кашля. Батюшка тоже заразился от детей, хотя в детстве, как и я, болел уже коклюшем. Однажды приступ кашля у батюшки случился в алтаре. Настоятель отец Михаил отнёсся к нам с отеческой любовью: «Уж коли на всех вас напасть такая, — сказал он, — то посиди недельки две, отец, дома со своей семьёй». Спасибо ему!
Наступила самая тяжёлая пора. Мы с отцом две недели вообще не раздевались, в постель не ложились. Старших уложим, уберёмся, один из нас не отходит от Феди.
Непрерывно капаем ему из пипетки в ротик молочко, тёплый чай, прислушиваемся, как он глотает. Крошка наш уже не кричит, грудь не сосёт (сил нет), ручками и ножками не шевелит. С сильным приступом кашля питание его вылетает на пелёнки, но мы перепелёнываем и опять кормим. «Ничего, что-нибудь уже впиталось», — успокаивает меня муж. Стараемся предупредить рвоту, быстро заворачиваем кашляющего младенца, выскакиваем скорее на мороз. Валенки, тулуп и шапки стоят наготове: один из нас сам одевается, другой заматывает ребёнка и открывает двери — боремся за каждую секунду. Ночь, метель, вьюга, ветер - выйти нельзя. Тогда стоим в дверях террасы. Ребёнок как только вдохнёт свежего воздуха, в ту же секунду успокаивается и засыпает. Тихонько заносим его в тёплый дом, разворачиваем, стережём. Батюшка мой, видя, что момент критический, решил причащать Федюшу ежедневно Святых Христовых Тайн. Благо, что отец сам священник, что храм Рядом, что отец знал, как это делать. Так и остался жить на свете наш Федюша, поистине только чудом — силою Иисуса Христа.
«Только с чистою совестью...»
В то тяжёлое время приснился мне в подкрепление духа Ратец мой Николай, убитый на войне. Как всегда, он был оживлён и радостен, уверял меня, что он жив. Братец обещал не оставлять меня и помогать растить детей. На мой вопрос «Как же ты можешь помогать, когда тебя с нами нет?» он ответил: «Сохраняя и соблюдая (детей) во имя Его». Эти слова остались в моем сердце как звуки утешения, надежды.
Сестра Марфо-Мариинской обители Ольга Серафимовна Дефендова привезла мне в Гребнево для помощи по хозяйству молодую верующую няню. Ольга Серафимовна наставляла няню Катю молиться, говоря, что, находясь в нашей семье, девушка может спасать свою душу. Катя эта была из деревни, из недавно пришедших к Богу. Ей в селе не давали паспорта, что практиковалось в 50-е годы, чтобы удержать молодёжь, убегавшую в города.
Я видела, что Катя никакого понятия не имеет о жизни в большой семье. Она мне говорила: «Давайте делать все по очереди: например жарить картошечку, помешивать её, а самой в это время читать про себя молитву. Это надо так делать, чтобы не рассеиваться, а быть сосредоточенной в молитве. Гладишь белье — молись и т. д. В общем, одно дело сделаем, потом другое, ведь спешить-то нам некуда». Я с удивлением слушала Катю. Хотелось ей ответить, да сдержалась я, думала, что она сама потом все поймёт. Эх, не одно, а четыре-пять дел сразу делает хозяйка! Надо помнить о том, что печь разгорается и через десять-пятнадцать минут надо начать засыпать уголь. Надо одновременно следить, чтобы дети одевались и умывались, иначе опоздают в школу. Тут же жаришь, готовишь завтрак. Вдруг все бросаешь и летишь на второй этаж, где закашлялся Федя. Так целый день и кидаешься из одного угла дома в другой: там пол подтираешь, там Любочку переодеваешь, белье без конца замачиваешь, полощешь, так как рвота при коклюше детей мучает все шесть недель.
