— Как вы детям объясняете счёт с переходом через десятки? Я смотрела их тетради — много ошибок, ваших поправок, а оценок нет.
Ответ был таков:
— Ах, они меня с ума свели, до чего же глупы! Дала я им самостоятельную работу, ушла домой на час. Прихожу — о, ужас! Вонь — не продохнёшь! Ребята разулись, портянки свои размотали, кругом носки, сапоги, валенки разбросаны. Сидят на полу, босые ноги вытянули, пальцы на ногах своих считают. «Это что такое?» — говорю. А они в ответ: «А тут восемьдесят три минус пятьдесят семь, где же мы восемьдесят три пальца на руках возьмём, о чем писать будем? Приходится разуваться».
— Да вы бы им объяснили: две ноги — это десять пальцев, можно их не пересчитывать.
— О, нет! Этим идиотам проще каждый раз от нуля считать!
Ну, что взять с таких педагогов! Культурные родители вполне могут сами до третьего-четвёртого класса учить своих детей дома. Но в те годы школа была обязательна, священникам грозили судом, если они будут держать детей дома.
Ноябрьским вечером мы уютно сидели с детьми за низеньким столиком, смотрели картинки, вырезали, рисовали, я читала мальчикам что-то вслух. Симочка и Витя притихли, повесили головки. «Что с вами, ребятки?» — спросила я. Они пожаловались на головную боль. Поставила я им гра-ДУсники, у обоих мальчиков температура оказалась выше тРидцати восьми градусов. «Или у вас клопы завелись? — спросила я Витю. — Ты весь в прыщах».
На другой день приехал врач и обнаружил у Вити ветрянку, а у Симы скарлатину. В больницу Симу не могли положить, так как был контакт с ветрянкой. «Ну, теперь открывайте ворота для болезней всех и надолго: поочерёдно весь ваш детский сад переболеет», — сказал врач.
Мы дали знать об этом моим родителям. Мамочка моя, всегда скорая на помощь, тут же приехала и увезла к себе в Москву моих дочек. Она меня всегда очень жалела, говорила: «Прислуги у тебя нет, а надо и дров, и угля, и воды принести! Ты беременна, береги будущего ребёнка, не уставай. Закрой дверь и не пускай пока к себе племянников, а то заразятся скарлатиной. Болезнь тяжёлая! Я увезу внучек, а у тебя только два мальчика останутся. В школу их теперь не провожать, теперь у вас надолго карантин. А к Рождеству все приедете к нам в Москву, будем ждать появления на свет Феденьки». Собрала я платьица дочуркам, простилась с ними надолго, но они были рады, что едут к бабушке и дедушке, не унывали.
А дом наш погрузился в непрерывную тишину. Симочка лежал больше недели, не поднимая головку, спал и терпеливо переносил боль в горле. Коля был всегда с ним, приносил братцу пить, ухаживал за больным, не шумел. Батюшка не велел мне в те дни вообще выходить на улицу* почему-то (как никогда раньше) боялся, что я поскользнусь и упаду и зашибу животик. Весь вечер Володя заносил в дом воду, уголь, дрова, а на машине, возвращаясь из храма, доставлял мне все необходимые продукты. Ни о каких гостях не могло быть и речи. И все же мне было очень тяже-до: огромный живот мешал наклоняться, а воздуха мне не хватало, я задыхалась. Хотелось лежать на полу, но муж не давал, боялся простуды. «Неужели будет время, когда я стану снова нормальным здоровым человеком?» — мечтала я и так, в мирной тишине уютного дома и без общества, не видя никого, кроме мужа и двух детей, я проводила в молитве последние два месяца беременности, когда складывался характер будущего нашего сына Федора, тихого, уравновешенного, миролюбивого, терпеливого, но настойчивого и аккуратного во всем. Хоть и пятая беременность была у меня, но в предыдущие я почему-то ясно не осознавала, что внутри у меня — будущий человек. Мне раньше не приходило в голову молиться о том, кто ещё не родился. Но, вынашивая Федю, я любила его уже тогда, когда он был в моем огромном животе. Я поглаживала его, ласкала, возносила к Богу молитвы о Феде: «Да будет дитя сие избранным сосудом Твоей благодати...»
Вскоре и Колю свалила ветрянка, так что хламить в доме было уже некому. Но Коля перенёс ветрянку легко, не так, как Сима. Последний получил болезнь на болезнь, организм его, ослабленный скарлатиной, плохо сопротивлялся. Симочка покрылся сыпью с головы до ног, прыщи были крупные, с гнойными головками, чесались невыносимо. Врач говорил: «Как настоящая оспа!». Я сосчитала количество оспинок от уха до середины лба, их было тридцать. И так у сынка было усыпано все тельце! Чесались язвочки сильно, и Симочка будил меня по ночам: «Мамочка! Сил нет терпеть, помажь меня зелёнкой». Я вставала и раскрашивала все его горящее тельце. Но за жизнь Симочки никто не опасался — мальчик был крепкий, спокойный, кушал с аппетитом. Девочки в Москве тоже на двадцатый день приезда покрылись ветрянкой. Володя заезжал к нам постоянно,
Симочка как-то сказал: «Передайте бабушке Зое, как я терплю, ведь ни одного прыщика не сколупнул!»
Дело в том, что Зоя Веньяминовна всегда восхищалась эленькой, его живостью, находчивостью. Зоя Веньяминовна говорила: «Это мне замена (сына). Ведь весь внук мой старший — вылитый Колюша, убитый на фронте, только глазки у Соколика не голубые». Я не разделяла мнения бабушки, но разрушать её иллюзию не старалась. На Серафима же бабушка всегда удивлялась: уж очень он был сдержанный, задумчивый и молчаливый. Поэтому Симочка старался понравиться бабушке, замечая, что она частенько смотрит на него с подозрением чего-то в нем неладного. Когда мальчики были совсем ещё крошки, был такой случай. Готовлю я обед на первом этаже, но слышу наверху топот, смех и голосок Симы:
— Ну, Колька! Ну, Колька!
В ответ только хохот. Понимаю, что Коля Симу донимает, но отойти от плиты не могу. Слышу опять:
— Ну, Койка! Вот уж как дам, так уж дам тебе! Топот, смех и, наконец, голос Коленьки:
— Что ты, братец! Драться нельзя! Ведь я же играл с тобой!
Слышу — чмоканье, поцелуи и смех:
— Ну, ядно (ладно), пйощу (прощу), — лепечет Сима, и братцы чмокаются.
За обедом я спросила:
— Коля, чем ты братца донимал? Плутишка со смехом рассказывает:
— Симка не знает ещё, на какую ногу какой башмак надеть. Вот он их поставит рядышком перед собой, разглядывает, а я как подфутболю его башмачки, так они и разлетятся! Сима найдёт их, опять усядется на пол, а я опять его ботиночки поддам... Он за ними бегает, а я их поддаю. А как он сжал кулачки, так я его расцеловал — вот и все!
Благодарение Богу — детки мои между собою никогда не дрались, не ссорились. «Мир имейте между собою» -эти слова Господа Иисуса Христа были всегда девизом нашей семьи. Видно, благословение отца Митрофана да молитвы родителей и друзей благодатью Святого Духа охраняли мир семьи.
Оставалось около недели до Нового 1959 года, когда У Симы снова заболело горло. Такой страшной ангины с высокой температурой врач наша никогда ещё не видела, поэтому предположила дифтерит. Немедленно сделали вливания сыворотки, брали у всех анализы, но дифтерийных палочек не обнаружили. Тогда сноха Варвара отправила Митю и Витю в школу. Мы предостерегали Варю, уговаривали выдержать детей дома. До каникул оставались считанные дни, а дети были ослаблены ветрянкой. Но нас не послушали, дети четыре дня проучились и сильно закашляли. А поскольку племянники приходили к нам, то занесли коклюш, который подхватили за эти дни в школе. Но коклюш сразу распознать невозможно, ошибочно его принимают за простуду. Так у нас и было. А так как срок моих родов был недалёк, то я в первых числах января переехала со своими детьми в Москву.
Покашливали мальчики, закашляли и девочки, но внимания на это мы не обратили. Хоть и очень тихо стало в нашей старой квартире, однако поставили ёлочку, встретили Рождество Христово. На третий день Рождества нам принесли билеты на ёлку в Лужники. Меня в те дни тоже разобрал кашель, я очень ослабла, все время клонило ко сну. Я осталась с Любочкой дома, а мама моя с тремя внучатами поехала в Лужники. Любочку мы обманули, чтобы она не плакала, сказали, что старшие уходят к врачу делать уколы, что это им надо для школы. Люба не плакала. Она сидела на высокой табуретке и вилкой кушала жареную картошку, когда вечером дверь распахнулась и в кухню ввалились трое наших заснеженных, румяных, закутанных ребятишек. Бабушка начала их раздевать, а Катюша подскочила к Любочке и стала с жаром ей рассказывать о ёлке. Но четырехлетняя Люба ничего не поняла, так как верила, что дети были у врачей.
«Вас там так кололи?» — сказала малютка и взмахнула вилкой. Острый конец вилки попал в Катюшин носик. Крик, слезы, кровь! То ли шубку снимать, то ли кровь унимать, то ли Любочку утешать, которая испугалась крови и плакала больше, чем Катя. Ну, тут и дедушка помог. Раздели всех, Умыли, усадили рассказывать о поездке: «Колюшка ликовал от восторга, готов был спрыгнуть вниз к Деду Морозу. Катюшка удивлённо жалась ко мне, расспрашивала обо всем, что видела впервые в жизни. А Серафим никак не реагировал: сидит, развалившись на стуле, да уплетает гостинцы, его ничем не удивишь. Один раз только спросил: «А много денег этим артистам платят? Всё ведь понял!» — рассказывала бабушка.
