6. Избавление от беды
Это мне рассказывала одна почтенная интеллигентная старушка в Сан-Франциско, в Америке. Я расскажу об этом кратко. Ее зазвала подруга прогуляться в лес: они тогда были еще девушками. Но там уже оказались два юноши: у них были худые намерения. Эта девушка бросилась бежать и дорогой читала "Богородице Дево, радуйся". Но впереди оказался крутой овраг. Перекрестившись, она с молитвой, не размышляя, бросилась вниз. И благополучно вышла на другой берег.
А бежавший за ней юноша — тоже бросился в овраг; но сломал себе ноги. Богородица спасла девушку.
Известный о. Иоанн Кронштадтский († 1908 г., 20 дек. ст. ст.), между прочим, был приглашен епископом Назарием в Нижний Новгород (в 1901 г.) и епископом Михеем в Сарапуль (в 1904 г.) побеседовать с городским духовенством. Эти беседы были вкратце записаны. Вот что он говорил своим собратьям.
"Я сам знаю, и другие передают, что исцеления по моей молитве совершаются.
Ко мне часто приносят больных, так называемых бесноватых, и просят, чтобы я помолился о них. В этих случаях я действую простотою своей веры. Обыкновенно подобные больные — очень беспокойны: когда их приводят ко мне, то они плюются, пинаются и при этом, — как замечено мною, — закрывают свои глаза. Но я приказываю открыть их. И так как больной не открывает, то я настойчиво требую: "Открой глаза!" При этом сам устремляю на него свой взор. Больной, наконец, открывает глаза, а я, смотря ему в глаза, говорю: "Именем Господа нашего Иисуса Христа запрещаю тебе, дух нечистый: выйди из него!" — и благословляю больного. Больной успокоится, начинает молиться: и я приобщаю его.
По прочтении мною над ним молитв больной делается радостным, покойным, принимает покойно Св. Тайны, от которых ранее он всеми силами старался уйти. И замечательно, что такие больные ничего почти не помнят из того, что они говорили в состоянии беснования… Ясное дело, что они творили чью-то, а не свою волю, противную воле Божией — бесовскую.
Часто бесы долго удерживают власть над больными, или одержимыми, долго сопротивляются. Тогда больные произносят слова: "Мы — застарелые, мы давно получили над ним власть". — Но сила Божия, которой трепещут бесы, их побеждает.
Быть может, в моей деятельности было бы и гораздо более успехов, если бы я устроил жизнь с более аскетическими условиями".
О. Иоанн Кронштадтский был вообще великим чудотворцем; вероятно, им были совершены тысячи чудес: из них сделались известными, нужно думать, 1/100 часть. Был случай, что бесноватый, никем не поддерживаемый, — пролетел в храме по воздуху. Но и сказанного — довольно.
Дальнейшее чудо взято мною "Из рассказов странника". Эта книжка, небольшого размера, в двух выпусках (I—184 и II— 162), рассказывает о силе молитвы Иисусовой. О ней мало кто знает. И потому я решил выписать оттуда о дивном событии — о силе книги Евангелия над бесами. Вот что рассказал сам участник этого чуда:
— "Любвеобильный Господь, хотящий всем спастися и в разум истины прийти, открыл мне по великой милости Своей сие познание", — о силе Евангелия, — чудным образом, без всякого посредства человеческого.
Пять лет я был профессором в Лицее, проходя путь жизни мрачными стезями разврата, увлекаясь суетною философией по распутиям мира, а не по Христу. И может быть, совершенно погиб бы, если бы меня не поддержало то, что я жил вместе с благочестивой матерью своей и родною сестрою моею, внимательной девицею.
Однажды, прогуливаясь по общественному бульвару, я встретился и познакомился с прекрасным молодым человеком, объявившим о себе, что он француз, аттестованный студент, недавно приехавший из Парижа и ищущий себе место гувернера. Превосходная его образованность очень мне понравилась; и я пригласил его к себе, как заезжего человека. И мы подружились.
В продолжение двух месяцев он нередко посещал меня; и мы вместе иногда прогуливались, ветреничали; вместе выезжали в общества, разумеется, самые безнравственные.
Наконец, он явился ко мне с приглашением в одно из вышесказанных обществ и, дабы скорее убедить меня, начал восхвалять особенную веселость и приятность того места, куда меня приглашал. Сказавши о сем несколько слов, вдруг начал просить меня выйти с ним из моего кабинета, в котором мы сидели, и усесться в гостиной. Это мне показалось странным; и я, сказавши, что уже не раз замечаю неохотность его быть в моем кабинете, спросил его: какая этому причина? И я еще далее старался удержать его здесь потому, что гостиная была подле комнаты матери и сестры моей; а потому там разговаривать о пустой материи было бы неприлично. Он же поддерживал свое желание разными увертками, наконец, откровенно сказал мне следующее:
— Вот у тебя на этой полке, между книгами, поставлено Евангелие: я так уважаю эту книгу, что мне тяжело в присутствии оной разговаривать о наших рассеянных предметах. Вынеси, пожалуйста, ее отсюда, и тогда мы будем говорить спокойно.
Я, по ветрености своей, улыбнувшись на его слова, взял с полки Евангелие да и говорю: давно бы ты сказал это мне! И, подавая ему в руки, промолвил: на вот, сам положи его в ту комнату!..
Лишь только я коснулся его Евангелием, он в тот же миг и исчез.
Это меня так поразило, что я от страха упал на пол без чувств. Услышав стук, вбежали ко мне домашние и целые полчаса не могли привести меня в чувство. Наконец, я, очнувшись, ощутил сильный страх, трепет, мучительное волнение и совершенное онемение руки и ноги, так что я не мог двигаться оными. Призванный врач определил болезнь названием паралич, вследствии какого-нибудь сильного потрясения или испуга.
Целый год после этого случая, при аккуратном лечении от многих врачей, я лежал и не получал ни малейшего облегчения от болезни, которая впоследствии указала на необходимость выйти в отставку от ученой службы.
Престарелая мать моя в скорое время умерла; сестра "расположилась посвятить себя монастырской жизни". И постепенно "я совершенно выздоровел". И решил "посвятить себя отшельнической жизни… В настоящее время и пробираюсь в уединенный скит при Соловецкой обители на Белом море, называемый Анзерским".
В заключение хочу сказать несколько слов. Эта работа имеет в виду, главным образом, выяснить одну основную идею: познание всего воспринимается непосредственно, а не умом; в этом отношении разницы между верою и так называемым знанием нет. То и другое "познается" сначала на доверии "знающим", а потом — собственным опытом, или "открывается" воспринимающему.
Таким образом, ходячие воззрения о непостижимости [веры] для ума отпадают: в основе все непостижимо для него, хотя и несомненно, как воспринятый факт. Разница только в объектах восприятия и органах его. Поэтому обычное разделение на "ум" и "сердце" — не точно, хотя для популярности и употребляется. Это объяснение устраняет от верующих болезнь превосходства "ума" над "верою" и приносит покой.
Факты из жизни веры подтверждают это.
Мне кажется, что такое понимание является в богословии (или вообще — в гносеологии веры и ума) новым, верным и полезным для обеих сторон: одних утешает, других смиряет.
Многолетний наш опыт — более 50 лет — дает нам достаточную уверенность в истинности этих воззрений.
Но неверующих — не убедишь в этом; однако тут уж действует не "ум", не знание, а психология людей, — или воля наша, не желающая принимать истину.
"От сердца исходят помышления", — сказал Сам господь. А про всякое познание можно сказать: оно происходит от бытия.
М. Вениамин.
После окончания академии (1907–1908 гг.) иеромонах Вениамин стал профессорским стипендиатом на кафедре Библейской истории, а затем занимал должность инспектора в Санкт-Петербургской Духовной Семинарии. В Парижском Православном Богословском институте епископ Вениамин преподавал в 1925–1927 и 1929–1931 гг. Отец владыки Вениамина — Афанасий Иванович Федченков — происходил из крепостных крестьян Смоленской губернии; он был дворовым человеком Баратынских — потомков знаменитого русского поэта Е. А. Баратынского. В возрасте 13–14 лет его отправили конторщиком в тамбовское имение — Сост.
Кожевников Владимир Александрович (1852–1917) — автор книг и статей по истории религии, богословию, проблемам нравственности, писатель и общественный деятель. Считаем возможным привести небольшой перечень его работ, посвященных теме веры и неверия: "Философия чувства и веры в ее отношениях к литературе и рационализму XVIII века и к критической философии". — М., 1897; "О добросовестности в вере и неверии (К учащейся молодежи)". — М., 1908; "Исповедь атеиста (По поводу книги Ле-Дантека "Атеизм")". — М., 1911; "Современное научное неверие. Его рост, влияние и перемена отношений к нему". — М., 1912 — Сост.
