Сначала он поговорил с членами Комитета служебного отдела, спросив их, располагают ли они подобной информацией. Затем он пошел к председателю Руководящей корпорации Альберту Шредеру.
Его попросили пригласить Годинеса с женой в штаб–квартиру для беседы с Миллером. Крису Санчесу, Эду Данлэпу, Рене Васкесу и мне ничего не сказали. Председательский комитет, очевидно, посчитал нежелательным действовать по–дружески, т. е. стремиться не допустить, чтобы дело вылилось в серьезную проблему.
Во время беседы с супругами Миллер предложил Годинесу позвонить Рене Васкесу и «тактично» поинтересоваться, может ли тот высказаться по данному вопросу. Миллер полагал, что сам он этого делать не должен; он также не счел нужным позвонить Эду Данлэпу или перейти улицу и поговорить с ним. Годинес позвонил Рене, и цель была достигнута: ответ Рене был таким, что ему можно было предъявить обвинение. 15 апреля была устроена еще одна встреча с супругами Годинес, на этот раз на ней присутствовал Председательский комитет в составе членов Руководящей корпорации Шредера, Сьютера и Кляйна. До сих пор ничего не было сообщено ни Рене, ни Эду, ни Крису, ни мне. Беседа продолжалась в течение двух часов и записывалась на пленку. Из воспоминаний и впечатлений Годинеса они узнали о его разговоре с земляком и давним другом Крисом Санчесом, состоявшемся после обеда в доме Годинесов. Был обсужден ряд противоречивых моментов, В рассказе Годинеса много раз упоминались имена Рене, Эда Данлэпа и мое. В конце записи все три члена Руководящей корпорации похвалили чету Годинесов за их преданность и выразили (на пленке) свое недовольство теми, о ком шла речь во время беседы.
Как и Миллер, члены Председательского комитета Руководящей корпорации не сделали никакой попытки поговорить с Крисом Санчесом, о котором они знали только понаслышке.
Они не попытались связаться ни с Рене Васкесом, ни с Эдом Данлэпом, ни со мной — с теми, о ком они получили сведения из третьих рук. Тем не менее, на следующий день, 16 апреля 1980 года на очередном заседании Руководящей корпорации Председательский комитет устроил прослушивание всей двухчасовой записи беседы с Годинесами (на заседании отсутствовали Мильтон Хеншель, Лайман Суингл и я).
Все это произошло за неделю до того, как Шредер говорил со мной по телефону, причем позвонил он по моей просьбе.
После того, как члены Руководящей корпорации прослушали эту запись, начались расспросы: сначала Эда Данлэпа, а потом и всех работников писательского отдела. Именно эта запись побудила начать расследование. Члены Руководящей корпорации, которые занялись им — Барри, Барр и Шредер, — знали об этом. Тем не менее, они ничего не сказали, даже когда Эд Данлэп поинтересовался у Барри и Барра о причине расспросов. Почему?
Действия предпринимались быстро, согласованно, в широком масштабе. Теперь расспросам подверглись Крис Санчес, Нестор Куилан и их жены. Крис и Нестор работали в отделе испаноязычных переводов, где Рене служил два дня в неделю.
Тогда Харли Миллер позвонил Рене и попросил зайти к нему в кабинет, сказав: «Мы хотим узнать твое мнение по некоторым вопросам».
Председательский комитет организовал специальные комиссии для расследования всех этих случаев. За исключением Дэна Сидлика, все члены этих комиссий были работниками штаб–квартиры, не входящими в состав Руководящей корпорации. Руководящая корпорация через Председательский комитет управляла всеми действиями, но сама оставалась на заднем плане. Теперь она организовала прослушивание отрывков двухчасово интервью для различных членов этих комиссий по расследованию с тем, чтобы лучше подготовить их для выполнения своей задачи. Именно поэтому, расспрашивая Санчеса, Куилана и Васкеса, члены комиссий постоянно упоминали меня и Эда Данлэпа. Тем не менее, Председательский комитет все еще не считал нужным сообщить нам о существовании такой записи. Почему?
Цель комиссий по расследованию была очевидна из направленности их расспросов. Комиссия, которая беседовала с Нестором Куиланом, попросила его описать личные разговоры с Эдом Данлэпом и со мной. Он ответил, что, по его мнению, никто не имеет права интересоваться его личными разговорами. Он ясно дал понять, что, если бы в них прозвучало нечто дурное или «греховное», он, несомненно, сообщил бы им об этом, но такого, безусловно, не было. Члены комиссии сказали, что ему следует «способствовать делу, иначе он может подвергнуться лишению общения». «Лишению общения? — спросил Куилан. — За что»? «За покрывание вероотступничества», — ответили ему, «Вероотступничества? В чем вероотступничество? Кто вероотступник»? Ему ответили, что личности еще предстоит установить, но в их существовании никто не сомневается.
Это похоже на то, как человеку угрожают тюрьмой, если он не будет помогать расследованию и отвечать на вопросы относительно определенных людей. Когда же этот человек спрашивает, за что его могут посадить в тюрьму, ему отвечают — за соучастие в ограблении банка. Он спрашивает; «Какого банка? Кто грабил»? — а ему отвечают: «Ну, мы еще не знаем, какой банк и кто ограбил, но уверены, что ограбление где–то произошла; и если вы не будете отвечать на наши вопросы, мы обвиним в соучастии вас и посадим в тюрьму».
Нестор объяснил, что занимался в Школе Галаад; Эд Данлэп был одним из его инструкторов, так что он знал его с того времемени. Меня же он знал, с той поры, когда я был миссионером и надзирателем филиала в Пуэрто–Рико. Он признал, что общался с нами обоими, но во всех разговорах не содержалось ничего дурного или греховного, и они были его личным делом.
Судебный механизм организации работал стремительно и в полную силу, когда 22 апреля Альберт Шредер позвонил в ответ на мою просьбу. Будучи председателем Руководящей корпорации, он лучше кого–либо был осведомлен обо всем происходящем, поскольку все комиссии по расследованию находились под руководством Председательского комитета.
За неделю до нашего телефонного разговора ему было известно, что его комитет предоставил для прослушивания Руководящей корпорации упомянутую двухчасовую запись.
Он знал, что все комиссии по расследованию были «подготовлены», прослушав отрывки этой записи; что в то время, когда он говорил со мной, эти комиссии упоминали в своих расспросах Эда Данлэпа и меня.
Он был в курсе того, что на этих слушаниях звучало исключительно серьезное обвинение в «вероотступничестве». Он должен был осознавать, как сильно это повлияет на нас двоих, с кем он был знаком не один десяток лет, кого называл своими «братьями».
Что же он сказал мне во время телефонного разговора? Судите сами.
После краткого обмена приветствиями я спросил: «Берт, что происходит в писательском отделе»?
Он ответил так:
«Ну… Руководящая корпорация решила, что неплохо было бы провести в отделе расследование, посмотреть, как улучшить там координацию, сотрудничество и продуктивность… и… посмотреть, нет ли у братьев сомнений по каким–то вопросам».
Последнее предложение о тех, у кого есть сомнения, прозвучало практически мимоходом, как будто являлось не очень важным. У него была явная возможность сообщить мне факты о происходившем. Он предпочел этого не делать.
Тогда я спросил, почему понадобилось такое крупномасштабное расследование. Он мог еще раз мне все честно o6ъъяснить, но он сказал:
«Ну, отдел работает не так продуктивно, как должен бы. Книга для летней конвенции не успевает на фабрику в срок».
И опять он предпочел уклониться вместо того, чтобы прямо ответить на вопрос. На его заявление я заметил, что в этом ничего необычного нет, но в прошлом году обе книги — Комментарий к Посланию Иакова (Эда Данлэпа) и «Выбрать лучший путь жизни» (Рейнхарда Ленгтата) — поступили на фабрику точно в срок, к началу января (я знал об этом, поскольку в мои обязанности входило проследить, чтобы эти книги были закончены в срок. Книгу, которая должна была выйти в 1980 году, «Как найти счастье» писал Джин Смолли, который никогда раньше над книгами не работал, и этим проектом руководил не я). Я добавил, что не понимаю, почему подобное могло послужить причиной расследования.
Шредер продолжал:
«Некоторые из братьев недовольны тем, как редактируются статьи. Рэй Ричардсон сказал, что сдал статью (он назвал тему статьи) и ему очень не понравилось, как эта статья была обработана».
Я сказал: «Берт, если ты вообще что–то знаешь о писателях, тебе должно быть известно, что никому из них не нравится, когда его материал подвергается правке. Но и в этом нет ничего нового; в писательском отделе это происходит с самого начала. А что об этом думает Лайман Суингл — координатор писательского отдела»?
Он ответил: «А Лаймана сейчас нет».
«Я знаю, что его нет, — сказал я, — он в зональной поездке. Ты ему написал»?
«Нет», — ответил он.
