Во время обыска у меня забрали что возможно. После этого этапировали в Минск, где сидели шведы. Мне хотели устроить с ними очную ставку. Я признал их показания, потому что не видел смысла отказываться от того, что они показали на допросах. Признаюсь, и элемент испуга присутствовал — все‑таки это было мое первое заключение под стражу.
Вез меня в поезде сотрудник КГБ Юрий Александрович. Он надеялся меня в дороге разговорить, но у него ничего не получилось. Он привез меня и спросил, где я буду ночевать. Денег на гостиницу не было. КГБ оплатил только билет. В итоге, со шведами я так и не встретился — такой необходимости не было. Мне потом пересказали, что одному из шведов был задан вопрос: что еще вы сделали для верующих России? Он сказал, что передал мне 600 немецких марок. Для него эта сумма ничего не значила, а для меня — это был верный срок за валютные операции. Но я сказал, что денег от него не получал, а попросил его в магазине «Березка» купить видеокамеру. Ее следователи так и не нашли. Все это я узнал от следователя. Вообще на следствии я узнал от него, больше, чем он от меня. Он так потом и сказал: «Александр Трофимович, ума не приложу как, но вы очень много узнали, сидя здесь, в кабинете. У меня просьба — держите язык за зубами». Это не было геройством, все эти допросы дались ценой большого напряжения и длились несколько дней.
После свадьбы в 1972 году уехал на заработки в г. Шадринск, Курганской обл. Вернулся с бородой. Слева: Давид- хороший человек. Очень хороший человек. Умер примерно в 1975 году.
Помню, я собирался переночевать у одной верующей, но она, узнав, по какому делу я приехал в Минск, сказала, что не может меня принять. В 11 часов вечера я ушел на улицу. Где‑то все‑таки переночевал. В конце концов, меня все‑таки отпустили.
ГЛАВА 5. Воспоминания Александра Федичкина
Александр Федичкин
Группа МГУ, или «московская группа учащихся» при Центральной баптистской церкви, состояла в основном из детей верующих родителей, которые были друзьями еще в 50–е годы прошлого века. Они сами были детьми верующих родителей и, в основном, в Москву приехали из других городов после войны. Это была семья Кочетковых: Георгия Ивановича и Натальи Герасимовны (их дети Татьяна, Елена, Ирина), семья Фатеевых: Николая Степановича и Марии Илларионовны (их дети Александр и Виктор), семья Федичкиных: Василия Прокофьевича и Антонины Елисеевны (их дети Александр и Владимир, то есть я и мой брат) – именно эти люди составляли основу группы. Позже к группе стали присоединяться наши друзья. Например, дети Вениамина Леонтьевича и Нины Владимировны Федичкиных — Людмила и Любовь. Мы собирались как друзья чуть ли не с 12 лет. А потом на Рождество, то ли 65–го, то ли 66–го года, собрались у Кочетковых после богослужения и решили, что пора нам собираться отдельной группой. Мы решили, что лучший способ общаться — это вместе петь. В церкви в то время уже существовал 3–й хор — молодежный. Мы, будучи музыкантами, решили петь на четыре голоса. Девушки пели первыми голосами, парни — тенором и басом. К нам через некоторое время добавились Виктория Викторовна Петрова (Мажарова) и Галина Борисовна Мордовина, ее отец, Мордовин Борис Павлович был знакомым наших родителей и служил в свое время регентом хора Центральной церкви, до Леонида Федоровича Ткаченко. Также через некоторое время в нашу группу вошли Александр Скринчук, Наталья Покидова, Люся Стрельникова и Ирина Тимченко (сегодня она руководит хором Центральной церкви). Таким образом, этот круг детей–друзей и составил основу группы МГУ. Так наша группа называлась потому, что практически все ее члены учились в вузах. К 1967 году мы уже довольно активно несли служение. У нас сохранились фотографии 1968 года, на которых мы ездим по Подмосковным церквям и посещаем церкви. Я с года 63–го по инициативе моего отца ездил во Фрязево и помогал там Бодовскому Василию Тимофеевичу организовывать хор, потому что у меня было музыкальное образование.
Временами к нам в группу приходили новые люди, но они не задерживались. Мы, братья, пытались пригласить новых членов, после богослужения выходили к тому месту, где пел хор, — там всегда толпилась молодежь, в том числе и гости церкви. На тот момент в церкви существовало несколько групп: группа Епишина, группа Семченко, самая многочисленная группа церкви. Возможно, при отборе людей в нашу группу срабатывал какой‑то культурно–интеллектуальный фильтр, все‑таки в основном мы все были студентами. Наша группа была небольшой — человек 12, максимум 15. Так дела обстояли до того момента, пока в Москву не приехал Евгений Семенович Гончаренко. Это уже было после 1974 года, когда я вернулся из армии. В мое отсутствие группа продолжала существование. (При коллективном руководстве группу все равно почему‑то называли группой Александра Федичкина). После того, как образовался 3–й молодежный хор с регентом Гончаренко, каждая группа направила в него своих представителей. Члены нашей группы были самыми подготовленными.
Мы все понимали, что у каждой группы есть своя специфика. Думаю, что о каком‑то противостоянии, соперничестве говорить не приходилось. Николай Епишин работал, в основном, с приехавшими на работу, с теми, кого звали «лимитчики». Это были люди постарше, приехавшие в Москву издалека: с Украины, из Белоруссии. Александр Семченко собрал вокруг себя в основном московские семьи пролетарского происхождения. Наша группа объединяла московские интеллигентские семьи. Ни одна группа не была слишком большой, поэтому мы проводили совместные походы, выезды. Была какая‑то внутренняя деятельность, но также были общие дела, которые координировал Молодежный совет, созданный со временем. На уровне руководителей мы никогда не противопоставляли группы друг другу, даже когда появилась четвертая группа — Веры Петровны Блиновой. Это была группа младшей молодежи, они существовали и росли рядом с нами, и мы всегда ее воспринимали как одну из молодежных групп церкви.
В Москве была молодежь, которая не вошла ни в какие группы. Она группировалась вокруг хора, которым руководил сперва Борис Арсентьевич Бережной, а позже — Евгений Семенович Гончаренко, привлекали они и Александра Чепурного. Они тоже старались жить как группа, но у них не получалось. Все‑таки это был хор, там, конечно, тоже звучало Слово, были поездки, но это была жизнь хоровая. Была еще группа, вошедшая в так называемый второй хор.
В нашей группе МГУ было несколько поколений, минимум три. Первое поколение — до образования третьего хора (Гончаренко). Это поколение ушло в хор и уже не могло регулярно посещать общение, мы пригласили новую молодежь, благо родители всегда просили, чтобы мы занимались их детьми. Это было второе поколение нашей группы. Это поколение представляли дети Виктора Кригера (Андрей, Лида), сын пресвитера по Ставрополью Николая Сучкова. К нам приставали те приезжие, что учились в вузах, а из местных те, кого направляли родители. Пришли к нам сестры Галицины (сегодня Нина Галицина — жена руководителя Лосинской церкви). Присоединилась к нам и семья Котельниковых. Тоня Котельникова пела еще в первом хоре. Семья Павла Марсанта. В общем, мы «обслуживали» старожилов Москвы. Группа наша стала увеличиваться, до 40 человек. Приезжали девушки по лимиту и оставались. В 1978 начался новый набор. Я пережил три поколения. Мне помогала Надежда Самоварова и Татьяна Осипова. К нашей группе присоединился Вадим Янченко, знаменитый поэт, кандидат искусствоведения. Позже он перешел в хор и был его истинным украшением.
3–й хор. В центре председатель ВСЕХ Б — Иванов И. Г.
Система вербовки 5–го управления КГБ свое дело делала — она сеяла подозрительность в среде самих верующих. Вывести на чистую воду стукача считалось для многих верующим делом чести. Хотя вряд ли можно было говорить о существовании своего рода «контр–разведки», или «службы собственной церковной безопасности». Это и в голову в то время не приходило, но подозрительность сохранялась и превращалась во что‑то вроде неотъемлемой характеристики верующего, говорящего туманно, какими‑то фигурами речи, междометиями.
Конечно, в квартирах ответственных церковных лиц устанавливались приборы прослушки. Как ни странно, главное верующие обычно сообщали друг другу в прихожей, при расставании. Например, время и день следующей несанкционированной властью встречи. Когда на эту встречу являлась милиция, то можно было вполне заподозрить в стукачестве и невиновного человека, она многих верующих сбивала с толку.
