Я направлялся к противоположному краю ущелья — туда, где находятся открытые гробницы и вся земля изрыта могильными ямами, свидетельствующими о немалом усердии древних египтян, ибо каждую такую могилу им приходилось выдалбливать в каменном массиве скалы. Мой осел, уверенно переставляя копыта, как мог петлял по все более тесному ущелью, ибо разбросанные вокруг разновеликие валуны и острые, как бритвы, осколки кремня и кварца не позволяли ему идти прямо. А слева и справа от меня тянулась все та же неприступная зубчатая стена, вершины которой, казалось, почернели от зноя. Груды пышущих жаром камней и известковые склоны так блестели на Солнце, что больно было смотреть. Зной завис над землей в виде марева, беспрестанно дрожащего от восходящих потоков горячего воздуха. Ни единого дюйма тени не было заметно вокруг, и мне показалось, что я направляюсь прямо в жерло огромной печи. Язык мой пересох, губы потрескались. Картина была на редкость унылой, но все же не лишенной какого-то необъяснимого великолепия.
Повсюду царила мертвая тишина, не нарушавшаяся даже птичьим пением. Горячий воздух пустыни отпугивал птиц и, казалось, убивал все живое, не давая пробиться сквозь нагромождения камня и песка ни единому цветку или травинке.
Беспрерывная горная цепь наконец-то завершилась высоким угловатым пиком, чьи склоны были сплошь покрыты каменными осыпями. Но еще до того, как мы до него добрались, перед нами открылась панорама гробниц. Здесь покой древних скал, некогда превращенных в место захоронения набальзамированных мумий и их сокровищ, сравнительно недавно был вновь потревожен человеком; и все, что должно было найти здесь свое последнее пристанище, оказалось вновь извлеченным из недр земных.
* * *
Отвесные стены Долины были сплошь усеяны нисходящими тоннелями, которые вели к погребальным камерам. Это был настоящий подземный город мертвых. Спуск по вырезанным в скале ступеням лестницы, а затем погружение в темный наклонный коридор одной из этих гробниц напомнили мне сошествие в преисподнюю. Я зажег фонарь и осветил его лучом стены тоннеля. От самого пола и до потолка их покрывали ярко раскрашенные лепные изображения извивающихся змей, царей и жрецов, молитвенно простирающих руки к своим божествам, священных лодок, духов-охранителей, крокодилов с человеческими головами, погребальных жертвоприношений, жуков скарабеев и стилизованных летучих мышей, составлявших непрерывную цепь сюжетов, посвященных странствиям усопшего в загробном мире. Изображения перемежались столбцами иероглифов, тоже при-званых помочь новоприбывшей душе в ее опасном путешествии в мир теней, ибо это были священные тексты из «Книги врат» и «Книги пребывающего в нижнем мире». В них говорилось о мире духов, охраняющих его змеях и бездонной преисподней, где царит непроницаемый мрак. А еще о том, как можно избавить душу от подстерегающих ее тяжких испытаний, как следует обращаться к богам правосудия и как отвечать на их вопросы.
Продвигаясь все дальше по наклонному коридору, я добрался до погребальной камеры, откуда, как оказалось, вел еще один тоннель, заканчивавшийся очередным склепом. За ним следовал новый коридор, и так далее, пока я не проник вглубь скалы футов на триста.
Над моей головой нависали тысячи тонн каменной массы. И каждый дюйм поверхности стен был покрыт либо надписями, либо изображениями, составлявшими в совокупности грандиозную панораму древнеегипетской жизни и ее зеркального отражения — царства мертвых. В главном склепе в полу была устроена глубокая ниша, в которой покоился тяжелый гранитный саркофаг. Некогда этот каменный гроб служил последним пристанищем для завернутого в просмоленные бинты и осыпанного драгоценными украшениями тела фараона. Но теперь оно, разделив судьбу всех прочих найденных мумий, перенесено в какой-то ярко освещенный зал музея древностей ради удовлетворения научного интереса и праздного любопытства нынешней общественности.
Вырвавшись, наконец, из поля зрения с любопытством наблюдавших за мной со стен бесчисленных нарисованных глаз, я снова перенесся из жутковатой, но прохладной темноты тоннеля в невыносимое пекло Долины, под безжалостные лучи теперь уже полуденного Солнца, но лишь затем, чтобы, пройдя несколько ярдов по каменной тропинке, погрузиться во мрак другой, не менее глубокой и красочно оформленной усыпальницы. Таким образом я обошел с полдюжины гробниц, повсюду встречая бесконечные ряды самых разных назидательных изображений. Разумеется, это был всего-навсего беглый осмотр, но я намеревался непременно приехать сюда еще раз для проведени-я более тщательного исследования. Довольно внушительно выглядела гробница фараона Сети, врезавшаяся в недра скалы более чем на четыреста футов. Но и она не произвела на меня такого впечатления, как более скромный склеп Рамсеса IX, где я обнаружил скульптуры и фрески, несколько отличающиеся по своим сюжетам от прочих изображений Долины царей. Я бы сказал, что они выделялись своей одухотворенностью — светом и оптимизмом, не подавляя разум напоминанием о неизбежности смерти, но скорее наводя его на мысли о возвышенном предназначении человека и таком же несомненном его бессмертии.
Над внешним порталом был изображен ярко-красный солнечный диск, которому поклоняется сам фараон Рамсес. Упрощенно символизм этого изображения можно объяснить следующим образом: солнечный диск становится красным на закате, перед погружением в ночную тьму, следовательно — душа царя, как и Солнце, тоже неминуемо должна погрузиться во мрак могилы, следуя за его телом; но то же самое Солнце вновь восходит с наступлением утра, и душа фараона с ликованием возродится к новой жизни. Изо дня в день Солнце садится на западе и восходит вновь на востоке, потому что оно бессмертно. Точно также и душа фараона после смерти, пройдя сквозь тьму нижнего мира, неизменно возрождается в мире души, ибо она тоже бессмертна.
Но для тех, кто прошел посвящение в древние мистерии, это изображение имело гораздо более глубокий смысл. Смерть не страшна тому, кто уже «умирал» при жизни. Им известно не только то, что душа продолжает жить после смерти, но и то, что ей суждено снова воплотиться в этом мире. Я вошел внутрь коридора и осветил лучом своего фонарика левую стену: передо мной возникло изображение Рамсеса, сопровождаемого великими богами — Осирисом, Харахтом и Амоном-Ра. Я прошел дальше и увидел того же Рамсеса, возжигающего для богов фимиам. Я миновал две комнаты, над дверями которых были записаны иероглифами похвалы богу Солнца, а на следующей стене увидел фигуру жреца, изливающего на фараона (как при крещении) поток различных символов, среди которых был и египетский крест с кольцом — ключ к мистериям и символ вечной жизни. Здесь Рамсес был изображен в другом одеянии, поскольку он уже уподобился Осирису. Его душа уже была освобождена и оправдана, что означало подлинное воскресение и давало фараону право предварять свое имя божественным именем Осириса.
Не случайно он сам говорит в своей взволнованной молитве: «Смотри, я стою пред Тобою, О
Владыка Аменти. И нет греха в теле моем. Я никогда не говорил заведомой лжи и не делал ничего, чему противилась бы душа моя. Дай же мне присоединиться к тем избранным, кому позволено следовать за Тобой, чтобы стал я Осирисом, которому благоволит Прекрасный Бог и которого любит Повелитель Мира».
А бог Тот, записывающий на своих скрижалях результаты взвешивания сердца умершего и приговор суда великих богов, говорит: «Выслушай же приговор. Взвешена была вся правда, что есть у Осириса в сердце, и душа его свидетельствовала о нем. И был он признан праведным, пройдя испытание взвешиванием на Великих Весах. И не нашлось в нем никакого порока. Не причинил он никому зла своими поступками и не говорил со злобою, пока жил на земле».
И все собрание великих богов поддерживает его: «Отныне все, что исходит из уст твоих, будет объявлено истинным. Праведен и свят победоносный Осирис. Не совершал он греха и нам не причинял зла. Да не будет он предан во власть Всепожирающего. Да откроют ему дорогу к богу Осирису, и пусть отныне его обителью станут Поля Вечного Покоя».
В третьем коридоре царь жертвовал богу Пта статуэтку богини Истины. А следом шло изображение его простертой мумии, уже достигшей просветления Осириса. Поэтому над ней было нарисовано восходящее Солнце, диску которого была придана форма жука скарабея — символа новой жизни и непременного воскресения души.
После двух пройденных комнат я добрался, наконец, до главного склепа, уже давно разграбленного, а не так давно лишившегося даже мумии фараона и всех ее саркофагов. Только окрашенная площадка напоминала о том, что здесь когда-то стоял большой саркофаг. На стенах склепа были заметны различные символы бессмертия, например — юный Гор, сидящий перед крылатым Солнцем. А сводчатый потолок был украшен картиной звездного вечернего неба с обозначенными на нем зодиакальными созвездиями, составлявшими главное звено всей композиции.
