Я обнаружил в себе постепенную, но существенную перемену в отношении к миру рептилий. Я больше не испытывал стойкого, непреодолимого отвращения к змеям, как это было раньше; и леденящий ужас, непроизвольно вползающий в сердце каждого человека при виде змеи, оставил меня. Я больше не видел в них ни злобных и безжалостных врагов всего живого, ни ползучий символ предательства и коварства. Напротив, медленно, но верно я проникался своего рода восхищением перед красотой их гибких блестящих тел и грациозностью приподнятых над землею шей. Я научился уважать их за ярко выраженное своеобразие и сверхъестественную загадочность и даже слегка жалеть их. Это была не просто перемена в образе мыслей, но новое ощущение, само по себе развившееся в моей душе.
По странному несовпадению во всех христианских странах змий символизирует исключительно зло или даже самого дьявола, тогда как почти у всех древних цивилизаций и даже у большинства сохранившихся до наших дней первобытных народов (например, в Центральной Африке) символический змий был и остается разделенным на две ипостаси — злую и божественную.
По всей Африке, в Индии, среди друидов и во многих областях Центральной Америки, где звучит еще эхо Атлантиды, существовал культ змеи. Стены огромного ацтекского храма в Мехико, длина которых составляла целую милю, были украшены скульптурными изображениями змей.
Дравиды — аборигенное темнокожее население Индии, ныне почти полностью вытесненное на юг страны — почитают кобру (в особенности очковую) как божественное существо и никогда не убивают ее без крайней необходимости, хотя с другими змеями расправляются без всякого сожаления. Некоторые дравидские жрецы даже держат кобр с вырванными ядовитыми зубами при храмах, кормят их молоком и сахаром и используют в церемониальных богослужениях. Такие змеи становятся совершенно ручными и с готовностью выползают из нор, когда их вызывают оттуда звуками дудочки. А когда какая-либо из этих кобр умирает, ее труп заворачивают в саван и сжигают, будто это — умерший человек.
Многие крестьяне как на юге, так и на севере, западе и востоке Индии с удовольствием поклоняются изображению кобры с распущенным капюшоном или же оставляют пищу перед норой настоящей кобры, которую считают воплощенным носителем некоей высшей силы, некоего духа, требующего уважения и почитания. Эти воззрения они почерпнули из древнейших традиций своей страны и, наряду со многими другими малопонятными теперь обычаями, принимают их как данность. Никакой другой вид змей не пользуется у них таким почетом.
В святая святых многих храмов — погруженных во тьму или же освещавшихся лишь тусклыми лампадами и неизменно закрытых для всех людей иной веры — часто можно увидеть скульптурное изображение кобры, свернувшейся вокруг алтаря или же распустившей свой капюшон, изготовясь к атаке. Если же мы обратимся к Южной Африке, то увидим, что у зулусов, живущих вдали от городов и не приобщившихся еще к цивилизации, змея, заползшая в дом или в хижину, считается в некоторых случаях воплощением умершего родственника. Таких змей зулусы не убивают, но просто стараются выгнать их из дома, часто прибегая при этом к помощи колдунов-знахарей, многие из которых, помимо всего прочего, владеют искусством заклинания змей.
Глядя в глаза кобры, я часто вспоминал этот загадочный обычай зулусов. Несмотря на неестественную и пугающую неподвижность этих глаз, меня порой невольно охватывало жуткое ощущение того, что за ними скрывается разум, почти не уступающий человеческому.
Однажды я повесил себе на шею на редкость большую и толстую змею. Не прошло и минуты, как мой разум почему-то начал терять контроль над окружающей обстановкой, впадая в доселе неведомое мне странное психическое состояние. Я почувствовал, что теряю связь с физическим миром и постепенно погружаюсь во внутренний мир души. Казалось, я переношусь из привычного земного мира в чужую призрачную вселенную, с атмосферой, явно пропитанной злом. Меня вовсе не прельщала перспектива погрузиться в иную реальность, когда в физическом мире совсем рядом с моим лицом маячит ползучая смерть. Поэтому я снял змею с шеи и осторожно положил на землю.
В ту же секунду мое сознание вернулось к своему нормальному состоянию, сфокусировавшись на хорошо знакомом мне физическом окружении. Такое случилось со мной только однажды, но и этого было вполне достаточно, чтобы я запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь.
Быть может, я настроился на сознание самой змеи? Неужели она способна жить одновременно в двух мирах? А этот второй мир — неужели это нижний мир ужасов? Кто знает?
В одной из своих экспедиций по джунглям Южной Индии я увидел однажды жуткую картину — ничто иное, как собрание кобр. Несколько рептилий образовали круг, грациозно приподняв над землей свои тела. «Любопытно, что обсуждают между собою эти укрытые капюшонами головы, — подумал я, — какие тайны поверяют они друг другу?» Но должен признать, что просто удрал подальше от этого места, не досмотрев сцену до конца. Вид даже одной кобры в то время мог ввергнуть меня в панику, а уж скопище змей было для меня поистине невыносимым зрелищем.
Среди резных и рисованных изображений Древнего Египта змея и вовсе встречается на каждом шагу. Над архитравом гигантского входного пилона карнакского храма Амона-Ра возвышаются сразу две величественные кобры — застывшие символы могущества. А стоящий неподалеку маленький храм Осириса украшен целым сонмом скульптурных изображений змей, выстроившихся сомкнутыми рядами. В расположенной по другую сторону реки Долине мертвых, где в глубине Фиванских гор покоятся иссушенные временем мумии, стены почти каждой царственной гробницы свидетельствуют о том, какое важное место змея занимала в религии и мышлении Древнего Египта.
О том же повествуют и многие изображения публичных храмовых церемоний, встречающиеся по всему Египту. И, наконец, святилища, где проводились тайные ритуалы мистерий, также вносят свою безмолвную лепту в этот и без того щедрый поток доказательств. Вершину каждого обелиска и почти каждого храмового портика тоже венчает змеиная скульптура. К тому же от изображения диска, символизирующего всеми любимое и почитаемое Солнце, довольно часто исходят две змеи с распущенными капюшонами.
Все эти символы связаны с психическим миром, что дает объяснение последующей дурной репутации змей, помимо устрашающих физических качеств этих созданий. Ведь контакт с миром души, став достоянием злых людей, мог быть низведен до уровня черного колдовства, что со временем и произошло.
Египтяне осознавали такую возможность и потому изображали двух змей — добрую и злую. Первую обычно изображали с приподнятой головой, а вторую — ползущей. Древнеегипетским повелителем злых сил (то есть дьяволом) был свернувшийся черный змей Апопи.
Но существовал еще и высший символизм и заключался он в следующем:
Змея наилучшим образом олицетворяет активизирующую, творческую силу Высшего Духа, создавшего вселенную, и сам процесс творения. Головные уборы египетских фараонов были украшены спереди изображением распустившей капюшон змеи, что означало божественное происхождение их владельцев. Таким образом, змея олицетворяла не только дьявольское (в некоторых случаях), но и божественное начало.
Добрая змея — это та божественная сила, которая первой всколыхнула неподвижную поверхность темной бездны в самом начале Творения. Изгибая свое пластичное тело, змея может принимать сотни разных поз, оставаясь при этом тем же, чем и была, то есть змеей. Точно также и вселенная может проявляться в неисчислимом многообразии форм (предметов, существ и явлений), по сути своей оставаясь все тем же единым Духом. Этот тезис (о единстве вселенной) с недавнего времени начинает признавать и наука, только для Духа она пока старается подобрать другие определения. Также как змея время от времени сбрасывает свою старую кожу, облачаясь в новую, все существующие во вселенной формы рано или поздно умирают, возвращаясь к первоначальному состоянию материи. «Из праха рожденный в прах и оты-дешь»… Но и этим символизм змеи не исчерпывается. Ее новая кожа олицетворяет новую форму, которую должна обрести материя. Несмотря на смерть старой кожи, змея продолжает жить. Так же и Дух — бессмертен, несмотря на смерть своих внешних форм.
Змея движется сама по себе — ей не нужны для этого ни руки, ни ноги, ни какие иные конечности. Так и Животворящая Сила — движется сама по себе от одной формы к другой, порождая как отдельные существа, так и весь мир в целом.
