— Она вы-ыбросит, Никифор, вы-ыбросит, ты только не злись на жену в такую минуту! — вступилась за бедную женщину Химка. — Нельзя теперь нам друг на друга злиться, дай ей потешиться напоследок!
— Ой, неужели я маму увижу?! — допытывалась у мужа Коваль Ледя из Подзалук. — Какие они теперь?! Мама померли, когда мне было всего пять годиков! Теперь у меня дети старше!
— Ничего, на небе люди не меняются! — успокоил ее Володька. — А я все думаю про отцова деда. Говорят, он еще с турецкой войны привез горшок серебра и закопал перед тем, как его в Королевском лесу медведь задрал! Я все поле и луг над Супраслью перекопал, хотел жеребца у мостовлянского мазура купить… Интересно было бы спросить: куда он все-таки этот горшок сунул? Правда, старик здорово, говорят, грешил, может, он в пекле?
— Думаешь, оттуда нельзя будет выйти к родным?
— Если уж кто туда попал — капут!
— А если хорошенько попросишь, может, и пустят?.. Ну хоть одним глазом посмотреть, словечком переброситься — ведь столько не виделись!
— Ни в какую! Да мне теперь без пользы горшок, если даже дед и рассказал бы, а все равно интересно!..
Еще одна женщина неподалеку вспомнила, что она замужем за вдовцом.
— Как я буду жить на том свете? Там же обязательно и твоя первая жена! — нападала она на мужа. — Конечно, Гандя помоложе, и ты меня бросишь, бесстыжие твои глаза! Говори — бросишь ведь, да?..
— Побойся бога, что ты мелешь?!
— Бросишь, бросишь, я тебя знаю!..
— Ве-ера!..
— Не подходи! Ты не раз видел ее во сне, по имени называл, сама слышала, как звал ее! И фотокарточку хранил! Думаешь, я слепая и глухая? До сих пор молчала, а теперь вот скажу!..
Поискали Давидюка. Тот открыл Библию и в евангелии от Матфея прочитал, что на небе не женятся, не выходят замуж, не любятся по-земному, а пребывают, как божьи ангелы, бесплотно.
— А меня берет страх, как подумаю, что надо будет лететь куда-то на небо! — признавалась женщина из Подзалук мужу. — Я у себя и по лестнице на чердак боялась лезть за бельем, ты мне все доставал, а тут над тучами и звездами!.. Боже, как на такую высоту подниматься?!
— Ничего, привыкнешь, — равнодушно пробурчал ее муж, бывший «иисусовец». — Думаешь, ты там одна такая будешь?
— Сестрица, милая! — успокоила женщину Пилипиха. — Архангелы возьмут тебя под белые руки и понесут, понесут, как ту королеву, в шелковой фате ввысь! До седьмого неба поднимут, до самых людей божьих!..
— Ну, если та-ак… — с остатками страха, но уже и волнуясь от счастья, цвела в улыбке усталая от непосильной работы и недосыпания жилистая, худая женщина. — Спасибо вам, тетенька, что успокоили!
Но у Пилипихи была своя беда. Обрадованная, что есть кому пожаловаться, бабка заговорила:
— Подумайте только, сестрицы, меня же невестка из хаты выгоняла за ковры, что носила Альяшу. Я еще говорила ей: «Потерпи, доченька, подожди, милая моя, на том свете все до единого будут лежать перед тобой!» Не верила мне! И вот исполняется мое пророчество — как в воду глядела! Увижу невестку на небе и так ей прямо и выложу: «Вот видишь, за ковры свои, за какие-то тряпки крашеные, обрела ты царствие небесное!..»
— Исполня-а-ется, тетенька, все исполня-а-ется, слава богу! Отец мой, дед и дедов дед ждали не дождались, а посмотрите, какая я удачливая и счастливая — дождалась и все увидела, слава те, господи!
— И все-таки, кумонька, как ни говори, страшновато! Жил себе человек, жил — и вдруг оказаться за тридевять земель, хоть бы и в раю!…
Неподалеку одна женщина возмущалась:
— Олесь, Олесь, посмотри, и Палашка Концевая здесь! Тоже приперлась, вертихвостка! И она, видишь, хочет познать царствие небесное, смотри-ка! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней — и меня подкуйте!
Серьезный дядька, требовавший рая без женщин, буркнул:
— Смеется котел над горшком, а оба черные!
— Не горюй, Лимтя, там не обманешь, там своя такса! Увидят всех насквозь и разберутся, кому в рай, кому в пекло, кому еще куда!
— И я увижу, как эта выдра будет мучиться?
— Райское счастье было бы неполным, — поучал ворчун, — если бы мы не видели оттуда, как огонь поджаривает грешников!
Олесь оборвал его:
— Хватит тебе! Вишь чему, антихрист, радуется!.. А ты оставь, Лимтя, свою гордыню, — повернулся он к жене. — Христос умел прощать даже врагов своих, а ты все не можешь счеты с ней свести! За ребенком бы лучше присмотрела! Видишь, куда влез!
Вспомнив о сыне, Лимтя в ужасе всплеснула руками:
— Янечек, на кого ты похож?!. Говорила же — не пачкай костюмчик, не лезь никуды! Где я буду стирать?! На небе и корыта не найдешь!.. Вот тебе, вот тебе, бродяжка! — привычно отшлепала она малыша. — Ходи теперь весь свой век в раю трубочистом!
— Не может быть, чтобы там не нашлось, во что переодевать малышей! — успокоил ее Олесь. — Оставь его! Гляди, как глаза посоловели, он на ходу спит!
И действительно, утомленные этим полным необычных впечатлений днем, дети начали капризничать и хныкать. Никакая сила не могла их удержать от сна. Мужчины набрали в деревне соломы и тесно уложили их спать под открытым небом.
3
А взрослых постепенно охватывал мистический ужас, усиливавшийся от сгущающейся темноты летней безлунной ночи. Роковая минута приближалась, и люди испытывали жуткую неуверенность — выпадет ли им заветный билетик, попадут ли они в рай или им вскорости придется познать вечные муки?
Перед оградой была свалена гора сосновых плах. Майсак поджег их, вспыхнул большой костер, люди стали вокруг него на колени, начали громко молиться.
Бом! — тревожно и резко, точно ножом по сердцу, полоснул в тишине первый удар главного колокола.
Тилим-тилим-тилим! — затрепетали подголоски.
— Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй! — зашептала толпа, словно ветер зашуршал большой кучей сухой листвы.
Бом!.. Тилим-тилим-тилим!..
— Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй!..
Бом!..
От смолистых дров в небо шуганули упругие языки пламени, освещая тревожно-озабоченные лица, заплясали длинные тени. Чем выше поднималось пламя, тем нереальнее казалось все вокруг. Из церкви, как из-под воды, доносилось слабое пение хора:
Отверзни, господи, врата-а в облака-ах!
Впусти в блаже-енно царство Арара-ата-а!..
Звуки хора гармонично вплетались в общий гвалт, усиливали тоску и страх.
Среди этой запуганной массы людей, может, одна тетка Химка ждала рокового момента без всякого страха, даже с нетерпеливой радостью и волнением. Она готовилась вскоре увидеть своих Яшку и Маню. Так, наверное, стоя на арене какого-нибудь римского цирка, первые христиане со сложенными для молитвы руками, со светлыми и вдохновленными от внутренней убежденности лицами с трепетом ожидали, когда же наконец вырвутся из клеток дикие звери, разорвут их грешные тела в клочья и утомленные ожиданием души их предстанут перед богом, чтобы вкусить вечное счастье и блаженство! Она была уверена, что телесные муки терпеть будет одно мгновенье и ангелы ее душу, будто паутинку бабьего лета, донесут до самого Христа. Только одно тревожило Химку: как встретят ее родные дети? Не откажутся ли, не проклянут, не плюнут в лицо за то, что она бросила их в Казани в такой голод и разруху?!
Какие они теперь? Сын когда-то так переживал, что мал ростом, — подрос ли?
Маня боялась гусей, у нее кружилась голова от езды в вагоне, но ведь оттого, что нечего было есть!..
А если они, не дай бог, и вправду мечены той страшной дьявольской печатью и пойдут в пекло?! Тогда она, какие бы препятствия ни встретила, доберется до седьмого неба, разыщет бога и бросится ему в ноги, станет молить, на коленях ползать за ним по всему небосводу, обцелует каждый ремешок на его сандалиях, чтобы и ее пустили в пекло. Она с превеликой радостью примет за них самые страшные муки ада!..
Но ведь этого не может быть! Она столько молилась, столько терпела, без ропота несла свой крест и верно служила богу, он, конечно, давно смилостивился и с детей те страшные клейма снял!..
4
Шептал среди богомольцев молитву и сам Альяш.
В его «послании к народу» был назван только роковой день, а теперь людям не терпелось узнать еще и минуту, и час, в которые произойдет светопреставление. Когда это случится? Утром? В полдень? Ночью?.. Конечно, все известно и Мирону, он же архангел Гавриил. Но этот телушкинец известный молчун, а сейчас голоса не подавал, — повесив свою трубу на клиросе, усердно молился. И люди крадучись пробирались к пророку, робко спрашивали: когда же все это будет? Альяш злился, нервно вскакивал и куда-то исчезал.
Пилипиха разъяснила:
— Уходят подальше от народа, чтобы с господом богом поговорить! Сама видела: стоит около ангела и что-то шепчет ему на ухо! Хотела подойти ближе и послушать, так он потряс головой — не подходи!
