Послушник и школяр, наставник и магистр - Средневековая педагогика в лицах и текстах

Рациональным ли, мистическим ли путем, но средневековая педагогика в целом стремилась достичь своей величайшей задачи — дисциплинировать свободную волю и рассудок и привести человека с их помощью к истинной вере, служению, почитанию и постижению Бога, к спасению и вечной жизни. На протяжении всей жизни человека она воспитывала в нем праведное сочетание смиренной души и свободной воли, живого духа и обширной памяти (опирающейся на авторитеты), мистического разума и стойкой веры, тренированного рассудка и возвышенного чувства.

Основным способом организации обучения любого средневекового ученика было ученичество: ученичество у Бога (монах, священник, послушник), ученичество у мастера (ремесленник, ученый), ученичество в семье и т. д. Педагогический процесс во всех слоях и группах проходил в основном в формах ученичества. Регулярная школа дополняла его формальным образом, но тоже была близка к типу ученичества, поскольку отсутствовала строгая классная система и ученики перенимали пример наставника в непосредственном его с ними общении.

Опыт средневековой школы и педагогики лег в основу всех современных педагогических систем, составил неотъемлемый пласт культуры. Его духовное наследие огромно, а положительная роль в формировании сегодняшнего педагога несомненна. Мы надеемся, что данная книга приоткроет для читателей дверь в незабвенное и вечно современное, пребывающее во всех нас прошлое.

В. Г. Безрогов

Иудейско-греческий философ, своими сочинениями способствовал идейному переходу от иудаизма к христианству. Его наследие интересно, в частности, описанием установлений секты ессеев, как предполагают, непосредственных предшественников христиан, в среде которых, по-видимому, и были созданы условия для зарождения древнейшего христианства. Налицо характерное для христианства отторжение естественнонаучного и риторического образования и размышление о праведности, морали и символизме.

Что касается философии, то логику как не необходимую для приобретения добродетели они оставили охотящимся за словом, а физику, поскольку она выходит за пределы природы человека, — тем, кто витает в небесах, за исключением того в ней, что относится к бытию Бога и происхождению всего сущего. Зато изучению этики они уделяют очень большое внимание, руководствуясь отеческими законами, которые человеческая душа не смогла бы выдумать без вдохновения свыше.

Законы они изучают во всякое время, особенно же в седьмой день недели. Седьмой день ведь считается священным, и в этот день они ничего не делают, кроме того, что собираются в священных местах, именуемых синагогами, где рассаживаются в подобающем порядке по возрасту — молодые позади старших — и готовые внимательно слушать.

Затем кто-нибудь, взяв[1] книги, читает вслух, а другой — из наиболее сведущих, — выступив вперед, разъясняет трудные места. Они философствуют по большей части с помощью символического толкования со старинным рвением.

Они обучаются благочестию, святости, справедливости, домоводству и гражданственности,[2] познанию того, что полезно, вредно или безразлично для истины, умению выбрать то, что нужно, и избежать вредного.

Филон Александрийский. О том, что каждый добродетельный свободен / Пер, И.Д. Амусина. Кн. XII. § 80–83 // Тексты Кумрана. М., 1971. Вып. 1. С. 342–343.

1. Какова структура получаемого ессеями образования?

2. Почему взрослые обучаются наравне с молодежью?

3. Реконструируйте облик образованного ессея.

4. Что есть для ессея обучение?

Иудейский священник и фарисей, знаменитый историк, сумевший соединить еврейскую мудрость с классическим античным образованием, Иосиф Флавий оставил множество бесценных свидетельств самого начального периода зарождения христианства и его идейного, культурного и исторического окружения. Приводимые отрывки из сочинения Иосифа показывают статус учения в иудейском обществе. Они взяты из тех глав сочинения "О древности иудейского народа", в которых Флавий описывает основные установления религиозного закона Моисея, которому подчинялась вся Палестина того времени.

17. Между тем наш законодатель самым тщательным образом согласовал одно с другим: с одной стороны, он не оставил нравственного совершенствования без должных наставлений, с другой же — не дал закону оставаться без применения, но, начиная с самого первоначального воспитания и домашнего обихода всех и каждого, он не представил ничего, даже ни малейшего пункта, на собственное благоусмотрение людей, которые захотели держаться этих правил; напротив, он точно и вполне определенно установил законы даже о пище, от чего должно воздерживаться и что можно есть, а также обо всем образе жизни, работах, занятиях, равно как и об отдыхе своих последователей, для того чтобы мы, живя под руководством его, как отца и наставника, не грешили ни сознательно, ни бессознательно. Он не предоставил даже возможности отговориться неведением, но сделал закон наилучшим и необходимейшим руководством к воспитанию; при этом он повелел нам, оставя все прочие дела, собираться для слушания закона не раз и не два и не чаще, но точно определил для этого один день в неделю, чтобы мы изучили его основательно7. Ну, а это, мне кажется, все прочие законодатели совершенно упустили из виду.

18. Большинство людей настолько далеки от того, чтобы жить по своим законам, что почти вовсе не знают их, а если согрешат, то узнают о своем нарушении закона от других. Лица, занимающие самые высшие и ответственные должности, признаются в своем невежестве, назначая к себе таких ведующих делами помощников, которые заявили о своей опытности в законах. У нас же, кого ни спроси о законах, он легче перечислит их, чем назовет свое собственное имя. Сейчас же после первого проявления самосознания мы заучиваем их, вписывая их как бы в недра души своей; нарушитель закона у нас явление редкое: уклонение от наказания (за такое нарушение) у нас вещь невозможная. <…>

25. Также при рождении детей закон не допускает устраивания каких-либо пиршеств и таким образом лишает людей поводов к пьянству (но повелевает с самого начала же ознаменовать воспитание дитяти8 умеренностью). Далее закон велит обучать детей грамоте и законоучению и рассказывать им о деяниях предков, чтобы они могли подражать примеру последних и чтобы они, вырастая среди первых (законов), привыкали не преступать их и не иметь отговорки о неведении их. <…>

27. Почтение к родителям закон ставит на втором месте, непосредственно за почитанием Господа Бога. А того человека, который не воздает родителям благодарностью за полученные от них благодеяния или как-нибудь огорчает их, закон велит побивать камнями9. Вообще он предписывает молодежи выше всего почитать старших, так как старше всех сам Господь Бог. Равным образом он не позволяет скрывать что-либо от друзей, потому что та дружба, которая не сопровождается полною откровенностью, не настоящая дружба. И хотя бы (между бывшими друзьями) возникла какая-либо ссора, закон все-таки запрещает выдавать секреты.

Иосиф Флавий. О древности иудейского народа. Против Апиона / Пер. с греч. Г.Г. Генкеля. СПб., 1895. С. 110–112, 116–117.

1. Кого имеет в виду Иосиф под "законодателем"?

2. Что прежде всего нужно воспитывать в детях, согласно описываемому Иосифом иудейскому закону?

3. Сравните данный текст с отрывками из сочинений Иегуды Галеви и Моше бен Маймона. Как определяет иудейская педагогическая традиция значение и суть образования?

Античный автор одного из наиболее значительных сочинений против христиан остался фигурой таинственной. О его жизни не известно ничего, кроме имени. Его сочинение уцелело только в виде обширных цитат в полемически направленном против него трактате раннего Отца Церкви Оригена "Против Цельса". Оттуда и взят приводимый ниже отрывок.

Цельс последовательно разбирает и критикует все положения христианства с точки зрения приверженца мировоззрения Платона. Цельс отвергает христианскую мифологию, догматы воплощения, воскресения, откровения, представления о сотворении и конце мира. Как сторонний наблюдатель, призывающий образумиться и христиан, и им сочувствующих, Цельс выделяет основные принципы и дает характеристики учения и практики своих противников. Он оценивает их с точки зрения человека римской эпохи. Среди откровенно неприемлемого автором стоит и отношение к знанию, учению, античной учености и образованности, которому он дает столь яркую и пристрастную оценку. Цельс не понимает и не принимает того «перевернутого» отношения к обучению и воспитанию, которое было свойственно ранним христианам и чуждо грекам и римлянам. Мудрость мирская считалась ими глупостью перед Богом, и наоборот. Обучение и воспитание внутренне обновляющегося верой человека, а не внешнего, направленного на ценности видимого мира, — вот стержень христианской доктрины, так отчетливо выявленной Цельсом.