28.11.1982
Тексты как арматура протянуты через месиво истории. Почти невольно цепляются за них, иначе утонуть в болоте. Всякий подающий опору ценится, и сам идет на дно (zu Grunde gehen, забавы шалуна). Глюксман против текстов, и не заметил, как уцепился за них.
29.11.1982
Жильбер Порретанский. Представим, улочка в Звенигороде была такой 1200 лет, и многие священники в церкви на горе писали, так что в библиотеке — она хранится в подвальном этаже — накопилось много рукописей. Но не так: их уронили в лужу, написавших послали в Соловки, где они тесали и таскали камень, а приехавший из Польши знаток ничего не знал, так что теперь потрепанный и беззубый «специалист» должен глядеть в листок, переписанный с книги, случайно долетевшей на самолете и заброшенной на краю города.
Снова культура, снова тянуть лямку? революция кончилась? советская власть кончилась? Какая опять бесконечная скука! Теперь Россия будет проходить свои тысячелетия культуры, чтобы потом с завистью и замиранием смотреть на какую‑нибудь революционную Якутию. «Бездны на краю». Так хочет жить русский. Это ему надо. А спокойный терпеливый Жильбер Порретанский…
Но: есть революция: сама история. Она всегда, везде. История и культура. В частности, Жильбер Порретанский.
1.12.1982
Только с одной стороны. Так устроена и жизнь и всякое достижение: оно уже достигнуто, покажи его, тебе осталось только это. Не будет того, чего еще нет, чего уже не было бы. Эти искры сверху, а не снизу, снизу пожары. Около которых можно правда погреть руки, но даже если сжигают оставленный дом, сколько там памяти, как рушится жизнь. Ну, а глупость? Говорят, и тела в крематории поднимаются от жара. Такая «энергия». Когда мало тепла сверху, человечество подмывает подпалить себя снизу. В этом смысле вполне можно говорить о сознании человечества. Когда никто уже больше не захочет нести на себе эту обузу… Сейчас уже никто не хочет на себе нести эту обузу. Пушкин показал, что он не боится и не согнется. Делайте выводы, хорошо вам стало без него. Маленькой искорки, крохотки света хватило бы.
7.12.1982
Сон Адама. Адам заснул, спит и ему снится, что он сорвал то яблоко. И случилось то, что не могло не случиться. И сон его становится неостановимым, потом кошмарным. И он должен во сне найти решение, и если не найдет, то невозможно ему будет восстановить покой духа, неизбежно будет то яблоко действительно сорвать и съесть, и ночной кошмар станет жуткой явью. Сон его не простой: там живут, действуют. И не сонным, а настоящим грехопадением будет, если он не выкарабкается. Остановить, погасить разросшееся, которое расползается как сорняк и пожар! и всё труднее остановить.
Вдруг словно во сне, как из тумана, распространилось его существо по всей планете, расползлось в туман, по пещерам и континентам, и не собрать. Хотя они, пещерные, почти безобидны, но у него тревога, когда он вдруг чувствует свое тело в диких австралийцах, и в эскимосах, которые движутся и не помнят, не думают — какой там рай? Страшное одичание духа, души, человека. Паника. Как спастись, как спасти. Он придумывает все новые способы. Но Бога позвать не может: ведь пока еще только спит, не звать же Бога, чтобы Он прервал сон. И знает, что если проснется, то будет всё, что во сне. Спрашивается, зачем же заснул, не было ли уже это грехом. Нет, не грехом.
Не мы здесь живем, а ему приснилась туманная Москва, почти ад; мы существуем и действуем в его воображении. Он мучительно ищет выхода, проваливается в безнадежность, пускается в повторы; мы, герои его сна и воображения, должны во что бы то ни стало с честью выйти из положения, потому что иначе он уже никогда не сможет быть безмятежно счастлив в своем саду. Ведь если ему привиделась такая страшная возможность — что змей искусил его, что отпадение произошло, что он был предоставлен себе и лишен ежеминутной прямой помощи, — то он должен мысленно выйти из этого тупика, иначе его свобода впредь уже никогда не будет такой полной. Он мысленно влип в этот долгий роман и не может уже забросить своих героев. А с другой стороны, зависит от них: они должны вести себя естественно и все‑таки привести к решению, которое вновь уверенно вернуло бы его в сад. Он сочиняет не по заказу и не умеет лукавить; его длинный роман протянется столько, пока он не увидит выхода. Речь идет о его спасении. Мы можем даже погибнуть, но не поддаться своему — его — разрушению, сохранить светлый дух. Условия игры жестокие: созданный разумным и свободным, он не мог не увидеть такой возможности, увидев, не мог не продумать ее до конца. Если ему не удастся его задача романиста, он навсегда утрачивает свое место в раю, потому что уже не будет с тем незамутненным радостным сознанием, придется скрывать, что затаил страх, неуверенность; не сможет вольно ходить по саду, должен будет повиснуть на Боге зависимостью.
Кто поставил эту грозную задачу? темная сила? Бог? он сам? разве это не его труд, и величайший? Тревожно? есть тут реальное зло? Еще бы: он не сможет быть в раю, с ним случится всё что он видит во сне падая. Ему важно чтобы ни один из его героев не завяз в этом его сне навеки. Должен всегда уметь проснуться к тому же творчеству на всяком месте, иначе его (каждого) партия проиграна. Чего бояться? Рождений, смертей? войн? Всё это может быть и значит уже не может не быть. Через все это надо теперь пройти, хотя бы воображаемо, а иначе не будешь знать чем всё это кончится, не сможешь вернуться из сна. Ты проходишь воображаемо, другой делает реально. Кто не смог мысленно. Почему не смог? Потому что надо посмотреть подробно, и от крайней подробности все оживает. Материя от крайней детальности, выпуклости мысли.
Еще мало той борьбы со злом, поданной луковки. Знак благодати только творчество, хотя в нем как будто и нет сведения счетов со злом. Победа над злом в том, что несмотря на зло человек остается с первым Адамом, способен все равно к раю. Зачем кто‑то хочет стащить его оттуда? Мы не знаем зачем, но знаем что именно хочет. Бог творил то, что могло не быть; плохой хочет чтобы не было этой неожиданности. Бог сделал так, что всякий похвалит, не похвалит другой, кардинально другой. Другого губит сложность, окраинность. Это ему и помогает, потому что с ним становится не разобраться. Впрочем, и не надо. Достаточно уметь быть заново. Эта простота поможет. Достаточно уметь быть заново.
1985 – 5.12.1987, 10.11.1982
(после разговора с Машей 2,5 лет),
17.12.1982
На человека нападает всегда, где не знаешь. В этом характер особой осведомленности борющихся людей: они готовы между прочим и к тому, чего не видят. Почему борьба невидимая.
окт. 1978
Как вести разговор на отвлеченную тему. При первом признаке перехода разговора на отвлеченную тему соберите все силы вашего духа и попытайтесь установить, понимает ваш собеседник, что говорит, или нет. В случае если он говорит не понимая сам себя, во что бы то ни стало избегайте искушения насладиться музыкой его голоса и прочесть тайны его души. Оборвав собеседника на полуслове, смело просвещайте его словом разума. Возможно, что и тут он не проявит понимания. Тогда быстро вспомните о своих насущных, грызущих нуждах и, пробормотав с искренним видом слово–два в извинение, попросите у него — денег, книгу, билет в ЦДРИ, женщину, яблоко, велосипед на время, киноаппарат, подтяжки — что‑нибудь необходимое вам и могущее на время скрасить ваше существование. Сперва вам покажется что вы насилуете вашу ищущую общения душу, но знайте, что тем самым вы спасаетесь от угрызений совести на дни, месяцы, годы.
Зато если окажется, что слова его не падают сорной, липкой массой из уст его, что он слышит их и понимает их, то хотя бы у вас болели зубы, забудьте о боли, забудьте и о своей бессмертной душе, слушайте музыку его голоса и читайте его сердечные тайны, А когда потребуется ответить, подавите любыми силами, пусть ценой прикушенного языка, зависть и беспокойство и ответьте — правду. Сперва вам покажется, будто свет меркнет в ваших глазах и душа оставляет тело, но потом — на дни, месяцы, годы вам станет легче жить.
[М. Щ.] 1974
Аристотелевская эвдемония, т. е. неустанная деятельность и тайное неотчуждаемое удовлетворение от нее, она же и движущая сила ренессанса, и вообще всякой подлинной жизни. Ведь что такое ренессанс как не маленький перевес надежды и успеха над отчаянием и упадком. Поддержка от других? Не очень нужна. Мне нужно чтобы они только не совсем уж опустились и притом не чувствовали себя слишком несчастными. Нужно ли чтобы на народы низошла особая благодать Божия? Тоже не очень нужно, потому что всегда у некоторых, немногих, есть достаточно тепла чтобы согреть многих, всех. Впереди всего все‑таки добродетель, и даже умения не нужно без нее. Направление и смысл движения могут быть разными, но его осуществленность — энергия — всегда одна. Дело вовсе не в том чтобы вычитать из машины ее употребление, а в том чтобы найти лучший режим ее работы. Аскеза, которая одно со счастьем. Аристотелевская аскеза и ренессансная аскеза — одно. Другая, упрямая, мстительная аскеза человека, вымещающего неудовлетворенность духа на теле, на жизни, на природе, на других.
