Вы не должны терять ни одного мгновения, если собираетесь выразить гнев или любовь. Поэтому вы можете выйти за пределы разногласий и прийти в место единства. Вы не должны терять ни одного мгновения, если вы желаете отказаться от того, что заставляет вас чувствовать отделенность. Фактически, вы можете измерить степень отталкивания других по тому, насколько вы отталкиваете самих себя. Как часто вы подавляете свои чувства и мысли? Как часто вы отказываете себе?
Это нелегко. Мы должны быть очень снисходительны к себе, чтобы отпустить «назойливость наших несовершенств». От нас постоянно требуется быть закрытыми и защищенными. А все для того, чтобы сохранить мнимую идею о том, кто мы, – идею, сквозь которую мы смотрим на мир. Мы редко прикасаемся к истине, потому что всеми силами воздвигаем вокруг нее препятствия, совершенствуем свою личность, подозреваем и проклинаем все, что, как нам кажется, причиняет нам боль. Но как часто мы входим в глубинный контакт с другими?
Однако, когда мы начинаем прикасаться к этой заботе, мы видим, что нам нечего терять и нечего защищать. Эта защита перед незаконченным делом. Нашим отстранением от жизни, от смерти, от любви.
Как сказал один мой умирающий друг, мы не должны терять ни одного мгновения. А великий тибетский святой Миларепа изрек: «Торопись не спеша».
Если вы можете смотреть в свой ум и держать свое сердце открытым, дело сделано. Речь идет не о том, чтобы не было гнева или страха, сомнения или смущения. Просто нет больше перетягивания в одну и другую сторону. Нет больше приобретения и потери. Есть просто выход за пределы привязанности, пребывание в мягком осознании, которое встречает каждое мгновение с состраданием, а не с опасением. Со спокойствием и бесстрастностью, а не с энтузиазмом и сожалением, что все могло быть лучше.
Мы видели, насколько сильно «доброта» может быть обманом в отношениях с другими. Мы видели, как она может быть смертью подлинного общения. Большинство людей движимы поиском безопасности для себя и других, который мешает им видеть живую истину. Ведь для многих людей истина играет второстепенную роль. Мы защищаем себя и тем самым не позволяем себе пережить истину своих чувств, мы редко глубоко погружаемся на этот уровень бытия. Наша доброта во многом является результатом смущенности, неспособности общаться с другими. Это чувство того, что другим нельзя доверять, и в то же время желание получить от них любовь. Это все еще продолжение своих дел.
Люди, о которых можно сказать, что у них не осталось незаконченных дел, – это люди, живущие прямо сейчас, в настоящем мгновении. Мастер дзэн Судзуки сказал: «Нужно проживать свою жизнь так, чтобы она была подобна жаркому пламени, которое не оставляет после себя ничего. Все сгорает, и остается только белый пепел». Каждое действие свершается так полно, что постоянно переживается само бытие. Нечего больше делать – осталось только быть.
Хорошим примером нашей незавершенности является пропасть, которая разделяет родителей и детей. Мы настойчиво стремимся к тому, чтобы открыться другим только тогда, когда они откроются нам. Мы говорим, что покажемся им только в том случае, когда они покажутся нам. Однако они не хотят или не могут этого сделать, и тогда наше смущение и страдание становится потерей для каждого. Наша неспособность пойти им навстречу держит нас на расстоянии многих световых лет вдали.
Многие люди, например, осуждают своих родителей, чувствуют, что «они просто не понимают». Они хотят, чтобы их родители изменились. Мы утверждаем, что родители должны вести себя по-другому, что они должны разделять наши представления о вселенной так же, как раньше родители ругали нас и учили нас быть послушными мальчиками и девочками. Мы переворачиваем столы, однако это все время один и тот же стол, который отделяет нас от них.
Еще подростком я был немного хулиганом. Черная кожаная куртка, уличные драки, наказания. Я был совсем не похож на своих родителей-евреев, людей среднего достатка. Я подрастал и уже несколько раз имел дело с полицией, и каждый раз моя мать с огорчением качала головой и говорила, что наступит время, когда я исправлюсь, а затем добавляла: «Дожить бы мне до этого дня!» Тогда мне казалось, что между мной и родителями пролегает непреодолимая пропасть.
Но по мере того как время шло, мое сердце немного приоткрылось, и я начал искать других приключений. Однажды, приехав в отпуск из Калифорнии, я сидел за столом со своим отцом и вдруг почувствовал, что у меня больше нет неприязни к нему, потому что я не пытаюсь больше оспаривать их систему ценностей и защищать свою. В каждый последующий приезд к родителям я находил в себе все больше пространства для того, чтобы принимать их такими, какими они были. С моей стороны, это был не столько поиск одобрения, сколько открытость в любви. Я становился все меньше и меньше привязан в тому, как я видел вещи. По мере того как шли годы, я приезжал к ним просто, чтобы побыть с ними, чтобы любить их. И я видел, как мое прежнее желание переспорить их всегда было огнем между нами. Оно закрывало мое сердце, потому что, когда они со мной не соглашались, я уходил от них еще дальше. Но теперь я уже больше не продолжаю своих дел. Я просто нахожусь там, чувствуя свою причастность к ним в той мере, на которую я способен, осознавая глубокую обусловленность, которая легко может в одно мгновение закрыть сердце.
Я начал видеть, что все разделяющее нас дает мне возможность работать над собой, пытаясь не утонуть под тяжестью своих глубочайших страхов и смущения. Впоследствии, когда мы еще больше открылись друг для друга, однажды моя мама повернулась ко мне и сказала: «А я-таки дожила до этого дня!» Но как это ни было прекрасно, это было еще не все. Ведь каждый раз, когда мое сердце закрывалось, я находил в себе места, в которых могу быть пойман. В этих местах любовь могла быть блокирована желаниями ума и старыми привязанностями. Окончание дел – это безусловное открытие в любви.
Есть история о старом фермере, который всю жизнь работал для того, чтобы прокормить семью. И вот этот старик, много лет проработавший на своем поле от зари до зари, решил, что пришло ему время отдохнуть, посидеть на крылечке и посозерцать вселенную. Его сын был сильным и способным, он тоже уже обзавелся семьей, и поэтому было самое время передать ему хозяйство. Поэтому старик передал ему ферму и сел в удобное кресло для того, чтобы насладиться временем, оставшимся у него после многих лет тяжкого труда. Сын поначалу гордился тем, что у него есть теперь своя собственная ферма. Но прошло несколько месяцев, и, работая в поле, он начал чувствовать недоброжелательность к отцу за его бездействие. Отец сидел на крылечке, качал на коленях внуков, тогда как он, его сын, должен был тяжело трудиться целыми днями. Сын начал ненавидеть отца за то, что его нужно было кормить. Он думал про себя: «У меня есть жена и дети, о которых мне нужно заботиться. А старик этого не понимает. Он, знай себе, сидит. Неважно, что было раньше. Работать мне приходится трудно, и я не желаю кормить его тоже». Так сын продолжал мотыжить землю, а между тем становился все более злым, пока ко времени уборки урожая не решил, что не будет больше заботиться об этом «старом бездельнике на крылечке». Он желал, чтобы все полученное его тяжким трудом принадлежало ему и его семье, и думал: «Его время закончилось. Он больше не должен быть здесь». Поэтому сын сколотил большой деревянный ящик, водрузил его на тачку, подкатил ее к крыльцу и решительным голосом сказал своему отцу:
– Папа, я хочу, чтобы ты залез в этот ящик. Давай!
Отец поклонился и, не сказав ни слова, спустился с крыльца и залез в ящик. Сын закрыл крышку и задвинул тяжелый медный засов. Он покатил ящик к обрыву и, когда он уже собирался сбросить его в пропасть, изнутри донесся стук.
– Чего тебе надо? – сердито спросил сын.
– Я, кажется, понимаю. Если ты собираешься избавиться от меня, я не имею ничего против. Ты думаешь, что я всего лишь никому не нужный старик. Но если ты собираешься сбросить меня в пропасть, я бы на твоем месте вынул меня из ящика и бросил меня в пропасть без него. Я бы на твоем месте сохранил ящик. Думаю, что он еще когда-нибудь понадобится твоим детям!
Несколько раз люди говорили мне, что желали бы выяснить отношения с теми, кто умер. Они сожалеют о том, что не поведали им о своей любви и признательности, а теперь уже поздно. Часто это признание неполноценности отношений с другими людьми приводит человека к отождествлению с чувствами беспомощности и вины. И меня спрашивают «Как мне закончить дела с теми, кого больше нет в живых?» Конечно, ответ в данном случае тот же самый – чтобы давать человеку любовь, не обязательно его видеть. Чтобы закончить свои дела с другим человеком, он не обязательно должен быть живым, чтобы узнать о вашем желании достичь согласия с ним, не говоря уже о вашей любви к нему. Главное – открыться в любви другому человеку. И неважно, какие будут последствия. Открытие должно быть своим и для самого себя.
