И мне, и Кену доктор Гонзалес очень понравился. Его офис всего в полутора кварталах от квартиры моей тети, которая живет в Нью-Йорке. Он говорит, что 70–75 % пациентов проходят его лечение с положительным результатом, — думаю, это значит, что они либо вылечиваются, либо в течение долгого времени могут справляться с раком сами. В моем теле по-прежнему полно раковых опухолей, поэтому он говорит, что у меня, по-видимому, пятидесятипроцентная вероятность успеха, хотя ему кажется, что шансы еще выше благодаря моей решительности и пониманию сути лечения.
С помощью специального анализа крови они проверяют силу различных органов и систем организма и наличие в них раковых клеток. Результаты демонстрируют слабые точки в организме и помогают определить, какие витамины и экстракты необходимы. Не хочу вдаваться в подробности, но результаты этого теста абсолютно точно определили местонахождение опухолей и вероятный результат химиотерапии — и все это еще до того, как доктор осмотрел меня или увидел мою историю болезни. Еще тебе выдают общее число опухолей в теле, и по этому параметру оценивается прогресс лечения. Доктор Гонзалес говорил, что у большинства пациентов это число колеблется между 18 и 24 и что он считает пациентов с индексом от 45 до 50 неизлечимыми. Мой индекс — 38; он довольно высокий, но предполагает неплохие шансы на успех. Гонзалес говорит, что у него бывали пациенты с индексом 15, которые не реагировали на лечение, а были пациенты с индексом больше тридцати, но их организму невероятно эффективно удавалось побеждать раковые опухоли, когда начиналось лечение. По его словам, через месяц после начала лечения мы сможем сказать о моих шансах более конкретно. Наверное, он еще раз сделает анализ крови; кроме того, о реакции на лечение можно будет судить по моему самочувствию. Доктор Гонзалес говорит, что часто во время лечения люди чувствуют себя просто чудовищно, едва не умирают, а потом начинают идти на поправку. Всякий раз, когда я жалуюсь на то, что измотана, Кен говорит: «А-а-а-тлично!» — и в его голосе нет ни капли сочувствия. Пока что я действительно чувствую себя обессиленной, поэтому занятия на тренажере пришлось сократить, и я стала принимать инсулин.
Когда я думаю о будущем, о том, чем все это закончится, о том моменте, когда я умру, — когда бы он ни настал, — то знаю, что буду чувствовать себя легче, если буду уверена в тех решениях, которые принимала все это время, если буду знать, что на тот момент, когда принимала какое-то решение, на меня не оказывали излишнее давление взгляды окружающих, что всякий выбор был действительно моим выбором. Мне кажется, что и программа доктора Шейефа, и программа Келли были, безусловно, моим выбором. Но вот частичная мастэктомия в самом начале, как мне кажется, была выбрана под давлением врачей; думаю, что если бы я больше прислушивалась к собственному внутреннему голосу, то выбрала бы полную мастэктомию, а потом поехала бы в центр Ливингстона-Уилера. Мой главный совет: остерегайтесь, чтобы вас не сбили с толку уговоры врачей (они умеют говорить о своих методах лечения со страшной убедительностью и при этом быть страшно ограниченными в том, что касается нетрадиционных методов), не торопитесь определиться с тем, чего вы хотите и к чему вас влечет интуиция, принимайте решения, только когда вы точно знаете, что это ваш выбор и вы будете придерживаться его, независимо от результатов. Если я и умру, то должна знать: это результат моего собственного выбора.
Только что закончила оформлять новую стеклянную тарелку, и эта работа приносит мне удовлетворение. Теперь, когда у меня спрашивают о роде занятий, я отвечаю: художница.
В последнее время мои духовные практики основаны на 1) внимательности и 2) смирении. Еще один вариант совмещения буддийских и христианских практик. Недавно я присутствовала на конференции по христианской и буддийской медитации в Институте Наропы. Для тех, кто не знает: Институт Наропы — духовный колледж, основанный учениками Чогьяма Трунгпы Ринпоче, который находится здесь, в Боулдере. Кен — член его попечительского совета вместе с Лексом Хиксоном, Джереми Хайвардом и Сэмом Берхольцем. У них несколько интересных новаторских программ с уклоном в сторону психологии, искусства, литературного творчества и поэтики, а также изучения буддизма.
Для меня основным результатом конференции стало усиливающееся чувство того, что христианские термины и способы описания мистического опыта стали очищаться в моем сознании от негативных оттенков, которые всегда мешали мне положительно воспринимать понятия вроде «Бог», «Христос», «грех» или «смирение». И в самом деле, одна короткая фраза, которой я пользуюсь в своих медитациях в качестве «христианского компонента», изменилась и звучит уже не как «Прими Существование Духа» — фраза неопасная, экуменическая, без зауми, хотя и слово «прими» представляло для меня тогда определенную сложность, а как: «Смирись пред Господом». Прямая, откровенная фраза, основанная на двух понятиях, которые некогда были для меня самыми непонятными. Но теперь она мне очень нравится! Именно это мне и нужно. Шок, пережитки того, что эти слова когда-то для меня значили, словно заставляют меня очнуться. Они заставляют меня сосредоточиться. Когда я занимаюсь этой практикой, когда повторяю эту фразу, то неожиданно чувствую: я избавляюсь от всего того, что заботило меня раньше, мое сознание открывается и расширяется, и я вдруг на мгновение вижу и чувствую красоту и энергию, разлитую вокруг, чувствую, как они наполняют меня, простираются к бесконечности, ко всей Вселенной, а слово «Бог» заставляет думать не о патриархе, а о протяженности, пустоте, силе, совершенстве, вечности и полноте.
В общем, я со всем справляюсь. Моя утренняя [духовная] программа приносит мне ощущение устойчивости и комфорта, напоминает, что при всем внимании, которое я уделяю своему телу, я не есть тело. Мне нравится, когда мне напоминают о «неограниченном, абсолютном Бытии, которое и есть твоя подлинная Самость», даже если я непосредственно переживаю что-то совсем другое. Нравится, когда мне напоминают, что «любое усилие направлено лишь на то, чтобы избавиться от ошибочного впечатления, что ты ограничен и связан горестями сансары (земной жизни)». Я люблю слушать Раману Машархи о доверии к Богу: «Если ты пребываешь в смирении, это означает, что ты принимаешь волю Бога и не впадаешь в уныние, если происходит то, что не угождает тебе». Нравится, когда мне напоминают: «Ты благодаришь Бога за то хорошее, что с тобой происходит, но не благодаришь Его и за плохое — и в этом твоя ошибка». У меня такое чувство, что моя болезнь каким-то образом «привела в движение мою судьбу» — так выразился один мой друг по поводу собственной жизни, и эта фраза откликнулась в моем сердце. Вспоминаю, как другой мой друг, больной раком, показывал свое новое произведение — я была просто потрясена его мощью и красотой, а потом сказал: «Знаешь, мне, пожалуй, неприятно это говорить, но я не открыл бы в себе таких глубин, если бы не рак».
Совершенно не знаю, что будет дальше. Может быть, станет легче, а может — намного труднее. Может быть, все так и будет продолжаться долгое время, а может быть, случится резкий поворот — и вот я уже буду лечиться по другой методике. Я осознаю, что до сих пор не сталкивалась ни с болью, ни с какой-либо физической неполноценностью, и не знаю, насколько я буду мужественной, смиренной, хладнокровной или благодарной Богу, когда это случится — если это случится.
Я никогда не задумывала эти письма как серию с продолжением. Просто я слишком ленива, чтобы писать каждому в отдельности, но при этом мне не хочется терять связи ни с кем. Теперь письма зажили самостоятельной жизнью, и даже если их никто не прочтет, я все равно буду продолжать их писать! Я описываю все эти мелочи про анализы, противоречивые результаты, противоположные мнения и трудный выбор не потому, что здесь важны цифры, результаты или даже мой выбор, а потому, что описание мелочей повседневной жизни бок о бок с болезнью оживляет привычные обобщения, вроде «жизнь онкологического больного — это постоянные эмоциональные перепады», «выбрать лечение мучительно трудно», «ничего нельзя планировать дальше, чем на неделю вперед» и «так все и будет тянуться до самого конца». Истории других людей будут отличаться в цифрах, мелочах, предпринятых шагах и результатах, но общее ощущение будет таким же. Это ухабистый путь.
В те моменты, когда я думаю: а стоит ли оно того, действительно ли жизнь так уж замечательна, что надо прилагать столько усилий, чтобы протянуть подольше, может быть, если станет совсем тяжело, просто махнуть рукой, — а такие мысли и правда посещают меня довольно регулярно — единственное, что поддерживает меня, единственное, что заставляет меня хотеть жить дальше, продвигаться вглубь, — это процесс изложения на бумаге всего того, что я переживаю, чему учусь, какие испытания передо мной встают. В самом деле, Кен как-то раз спросил меня: если дела пойдут совсем плохо, буду ли я и дальше писать эти письма? Я, не колеблясь, ответила: «Конечно. Я как раз подумала: может быть, это и заставит меня двигаться дальше, если я буду мучиться от боли, именно это не позволит мне искать легкого выхода и заставит меня по-прежнему верить в важность того, чтобы жить день за днем, даже если тебе очень больно, а конец уже совсем близок». Я по-прежнему буду стараться рассказывать вам, что я испытываю, по-прежнему буду стараться донести до вас свой опыт в надежде, что то, чем я поделилась, когда-нибудь может оказаться полезным кому-нибудь другому.
