А потом разводил костёр или в камине, или прямо на участке, ставил в огонь на чугунной подставке тяжёлые тигли, сыпал в них какие-то порошки, которые хранил в бутылках из-под вина.
Из тиглей начинал валить белый вонючий дым. Семенов что-то бормотал и терпеть не мог, когда я, пытаясь понять, что происходит, подходил поближе.
— У тебя своё дело, у меня — своё, — отгонял он меня взмахом тонкой загорелой руки.
До вечера валил дым. То белый, то зеленоватый, то чёрный. Запах дыма разносился далеко. Как-то на участок вошёл сосед — Платон Христофорович.
— Нет, не божеское это занятие, — сказал он, когда мы, сидя на обрыве, издали наблюдали действия алхимика. — Становится совсем неуправляемым, лучше б уж пил!
— А что он там варит?
— По-моему, в этот раз серебро, — ответил Платон.
Я был убеждён, что меня разыгрывают. Ну не могло быть правдой.
Через несколько дней откуда-то появлялась наковаленка, инструменты, и Семенов приступал к изготовлению украшений.
За два с половиной месяца этой жизни я исписал стихами целую тетрадь, прокалился на солнце. Никто меня не гнал, наступала благословенная абхазская осень... Но нарастающее чувство непонятности, нечистоты того, что творилось вокруг, заставило вернуться домой.
Именно чувство нечистоты вновь подступило, когда через много лет я ехал скорым поездом, чтобы высадиться в Туапсе, начать свою командировку на юг по лесам побережья Кавказа и кончить её поиском закопанной канистры с записями покойного Семенова.
Несмотря на заверения Йовайши, несмотря на то что теперь я сам, Артур Крамер, был совсем другим человеком, обладал новым, неслыханным опытом, что-то претило заняться этим делом.
И в то же время в душе трепетала тайная, скрываемая от самого себя надежда получить в руки рычаг, который в случае его действительного существования поможет стать независимым от бедности. Со всеми её последствиями.
Наверное, не зря впервые раздался тогда голос: «Обрати внимание на все детали этого путешествия». И я решил: будь что будет.
«Всё-таки удивительно, — думал я, стоя через одиннадцать лет ночью на балконе каирского отеля. — Семенов, жена Максимилиана Волошина... какие разные, по-своему уникальные люди, как осколки вдребезги разбитого мира, угасали ещё в конце пятидесятых годов в Крыму и на Кавказе».
Почему-то вспомнилась мало кому известная строчка начатого, так и не продолженного стихотворения Лермонтова: «Свеча горит, забыта на столе...» Вот уж кто ничего не имел, ничего не нажил. Погиб, как свеча на ветру.
Месяц одиноко плыл в вышине, золотя воды Нила.
Я спустился лифтом в крохотный вестибюль, чтобы пройти на завтрак в ресторан, и тут от стойки портье ко мне направилась переводчица Нина. Ее чернявое личико приветливо улыбалось.
— С добрым утром! Все в порядке? Можно вас на минуточку? — Она усадила меня в глубокое кожаное кресло, села рядом и, заговорщически нагнувшись к уху, спросила: — У вас, конечно, есть икра, водка и шампанское?
— Икры нет. — Стало ясно, что эта бестия ловит туристов по дороге на завтрак, предлагает свои услуги, чтобы сделать свой бизнес.
— А что есть? — деловито переспросила Нина.
— Коньяк, водка, коробка сигар.
— Плохо, что нет икры... Через пять дней европейский Новый год, здесь его тоже многие встречают. Ну что ж, хотите, я могу помочь вам реализовать эти вещи, правда, не знаю, сколько дадут. Без икры...
— Сколько б ни дали, буду вам очень благодарен, — сказал я с облегчением. Постыдную операцию обмена, купли-продажи я ненавидел, стыдился её, но всякий раз, выезжая за границу, вынужден был, как все, брать с собой жалкие заменители свободно конвертируемой валюты.
— Тогда давайте сразу поднимемся к вам, я заберу.
В номере я достал из разом похудевшей сумки водку, коньяк и сигары.
— Не знаю, сколько дадут, — повторила Нина, аккуратно перекладывая все это в свою чёрную кожаную сумку. — Но сорок-пятьдесят египетских фунтов гарантирую.
Я не знал, много это или мало. Из суммы в сто двадцать фунтов, которые мне официально обменяли, я ещё не истратил ни пиастра.
— Замечательно! — сказал я, понимая, что Нина так или иначе обманывает. — А деньги?
— У меня с собой нет, — чистосердечно улыбнулась Нина. — Сначала должна найти покупателя, продать. Сегодня вечером вы уезжаете в Асуан, а когда вернетесь...
— Понятно, — я был рад уже тому, что при этой сделке не присутствовал Саша Петров, который спустился завтракать раньше.
Запер номер. Медный крест жизни тепло коснулся ладони.
По дороге к лифту и в лифте Нина рассказала, что она родом из Грузии, из Кутаиси. Вышла замуж за профессора-египтянина, сменила гражданство и вот работает переводчицей в фирме «Lucky Turs».
По выходе из лифта встретили супружескую пару — старых интеллигентов, специалистов по романской литературе, возвращавшихся из ресторана. Нина привязалась и к ним.
В этот раз хозяин ресторана приветствовал, маня как знакомого.
— Рус? Горбачев! Перестройка! — снова выпалил он весь запас русских слов, демонстративно отставив молочник и наливая в чашку кофе из кофейника.
— Мерси! — сказал я, увидел напротив насмешливые коровьи глаза Изольды Егоровой, ткнул себя пальцем в грудь: — Но рус. Еврей. Юде.
Во всяком случае своё обещание Изольде я выполнил. Взоры всех оставшихся за столом обратились ко мне.
Хозяин ресторана опустил кофейник на приставной столик, где высилась стопка фирменных пепельниц, растерянно отёр лысую голову. Потом обвёл взглядом присутствующих, вдруг положил руку на моё плечо, сжал.
— Сэр! — сказал он с пафосом. — Отель «Фараоны» — интернационал. Гитлер — но, Сталин — но!
Неожиданно раздались аплодисменты. Громче всех аплодировала Изольда.
Хозяин поклонился и отошёл от стола.
Выходя после завтрака, я заметил его в тёмном углу ресторана. Старик сидел за столиком, занимался просмотром толстой пачки бумаг, что-то высчитывал на электронной машинке.
Подошел к нему, протянул руку. Тот поднялся. Мы обменялись крепким рукопожатием. Что с того, что оба не знали языка друг друга! Миндалевидные глаза египтянина излучали полное понимание ситуации, надёжность, человеческую солидарность.
Не зная, как выразить нахлынувшие чувства, я сорвал с руки браслет с оставшимися от покойной матери позолоченными «командирскими» часами точнейшего хода.
Но египтянин, протестующе вытянув ладонь, наотрез отказался от подарка.
Через полчаса, сидя в автобусе, направлявшемся из Гизы в Мемфис, я понял, что старик прав. Вспышка таких отношений между людьми выше любой материальной вещи.
«Вот тебе и «детали этого путешествияІ, — думал я, в который раз убеждаясь, что случайных встреч не бывает, что лучший духовный Учитель — сама жизнь, если, конечно, научиться внимать ей, как внимает ребёнок любимой матери.
Вокруг тянулись рощи финиковых пальм. Саша Петров бегал по проходу между кресел, снимая из окон роскошные пейзажи. Сидящая рядом с водителем Магда в микрофон сообщала исторические сведения о Мемфисе.
«В сущности, как мало нужно, чтобы понять друг друга, — думал я. — Контакт из глаз в глаза, от сердца к сердцу. И разом вспыхивает понимание. А псевдопатриоты, такие, как Изольда, — хуже убийц...»
В Мемфисе Магда привела нас в длинный павильон с галереей, откуда можно было созерцать гигантскую лежащую статую фараона. Фараон был как фараон. Я в своё время видел и не такую — циклопическую медную скульптуру Сталина в начале Волго-Донского канала.
Спустившись с галереи, вышел из павильона и попал в окружение палаточек, где предлагались сотни сувениров. Сделанные из белого и чёрного гранита уменьшенные копии священных кошек и соколов, медные ключи жизни, папирусы с изображением богов египетского пантеона, зеленоватые жуки-скарабеи... Я переходил от палатки к палатке, не решаясь что-нибудь купить, когда меня окликнул Сергей Петрович:
— Взгляните, какая прелесть!
Действительно, в руках его жены красовалась чудесная копия древнего светильника из желтоватого прозрачного камня.
— Всего за пятнадцать фунтов! Просили все двадцать пять. Здесь надо торговаться, — сказала она и улыбнулась, засовывая покупку в пластиковый пакет.
— Торговаться моя Наталья Георгиевна умеет! — Сергей Петрович вдруг взял меня под руку и отвёл в сторону. — Как это вы не побоялись провокации там, в ресторане? А если бы этот старик оказался палестинцем? Или вообще настроенным против евреев? Мало ли что могло случиться. Впредь, Артур, прошу быть осмотрительнее. Я ведь отвечаю за вас... И ещё просьба личного свойства. Нет ли у вас на памяти каких-либо баек, анекдотов, связанных со Сталиным или его окружением — Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем, ну и так далее? В последние годы я все это коллекционирую, собираюсь выпустить книжку. Вот и спрашиваю каждого.
