И дождались Даню.
Сначала Даня старался немного отделить особых ребят от не особых, но мое резкое и твердое желание «перемешать всех» и активное вмешательство в это принесло быстрые плоды (Даня вообще схватывает все с полуслова), и они «перемешались» – стали танцевать вместе и делать все тоже вместе со всем актерским составом.
Вообще нужно сказать, что, когда мы стали делать спектакль и времени до премьеры было достаточно мало – два месяца, это обстоятельство заставило как-то быстро забыть про все остальное, в том числе про перебирание и разделение – где особые ребята, а где мы – не такие особые.
Каждый человек-актер был настолько нужен! Просто необходим. И эта естественность ситуации, ценность каждого и отсутствие времени на какие-либо споры и разборки создали ту удивительную атмосферу, при которой мы умудрились сохранить позитивный настрой, дружескую атмосферу, ожидание праздника и принятие других такими, какие они есть. Сам текст пьесы, столь часто повторяемый на репетициях, помогал нам в этом:
Сова: Идеальных нет! На земле вообще нет полностью идеальных! (Зрителям) Может быть, вы думаете, что вы идеальны? Вы? Или вы?
Голос из зала (неуверенно): Да…
Сова (внимательно вглядываясь в зал): А вот и нет! Нос немножечко кривоват! Идеальных нет! И может быть действительно у нас не получится идеальный спектакль, потому что мы не идеальные. Но если прав был Шекспир, и весь мир – это театр, то что такое наша жизнь? Не генеральная ли это репетиция перед встречей с Тем, Главным Режиссером? А если это так, то мы, конечно, сделаем ошибки, но мы можем их ПРИЗНАТЬ, ИСПРАВИТЬ и пойти дальше… И у нас все-все получится.
Эти слова было так важно слышать нам всем по много раз в день.
Мышь:
Никто из людей не остров.
Мы очень нужны друг другу,
Ведь это совсем так просто —
Возьми протяни лишь руку.
Быть может, сегодня случай,
Когда мы сильнее в паре,
И кто-то тепло получит,
А кто-то – его подарит…
Свеча на ветру погаснет,
А много свечей – спасутся…
Лишь вместе возможен праздник,
Когда друзья соберутся…
Коль друг твой сказал: «Я – рядом!»
Хоть были недавно в ссоре —
Жизнь кажется райским садом,
И горе – уже не горе!
Так мы много раз слушали про объединение, общность, силу дружбы и, возможно, больше стали это ценить.
Когда каждый раз мы повторяли это, было впечатление, что сам текст вновь и вновь успокаивает, вразумляет и поддерживает нас. И поскольку я хорошо помнила, как появился этот текст, как он действительно практически диктовался, то в одной из афиш мы так и написали: «Автор – Б. Мудрый» (Бог Мудрый), и я знаю – именно на этой афише была наибольшая правда.
Хотя были и соавторы. Мой супруг – писатель. И он тоже принял участие в написании пьесы. Приехав из какой-то поездки, где он в парке видел муравьеда, он по моей просьбе, не очень правда охотно (Лена, ты как-нибудь уж сама! Еще в сказках я не участвовал! Мне про царей сейчас писать нужно, а не про белочек и зайчиков!), тем не менее подключился и сочинил роль Муравьеда (иностранного гостя), написал начальный текст Совы: «Я очень мудрая сова – мне 150 лет. (Залу.) Вот вы думаете сколько мне лет? А вот и нет!» И прочее.
Также у нас появился неожиданно еще один соавтор, с которым непосредственно связана история нашего спектакля.
У меня была знакомая – психолог, очень талантливый человек, которая в один день произнесла такой текст: «Я не понимаю, что происходит? Я – талантливый и умный человек. Я все могу! У меня все всегда получалось. Я могу найти общий язык со всеми! У меня столько-то (я, Лена, не помню, сколько точно, но точно много) часов личной психотерапии, столько-то групповой, я проработана вся от и до, я все понимаю про всех, у меня всегда все получалось! Почему сейчас у меня все рушится? Я не понимаю этого! Не понимаю!»
И именно этот текст с небольшими, специально утрированными добавками был вложен в уста главного героя Колобка – начальника леса. Эгоиста, красавца, перфекциониста, более всего желающего только власти и золотых орешков, того Колобка, который вдруг поменяется в конце и пример которого может поменять нас – если пришло наше время меняться.
Прошло уже довольно много времени с начала наших репетиций. У нас уже были белки, зайчик (ребята из мастерской), совы – даже две, вторая сова – из музтеатра Назарова, Гордиенко Людочка, которую привел к нам Создатель. Имеется в виду артист, исполняющий роль Создателя. Хотя… и Сам – Тот, настоящий Создатель привел ее тоже – столько благословений, поддержки, радости, профессионализма, любви, сопереживания и помощи мы получили от этой прекрасной актрисы!
У нас был Создатель (о нем позже), были муравьед и крот (артисты театра Джигарханяна), была куропатка и прочие. Практически были все.
И вот в один прекрасный день я прихожу на репетицию, а Савва – режиссер – мне тихо так и нежно, тактично как всегда, говорит: «Лена! Я хочу напомнить, что главного героя, Колобка, у нас-то нет. А он нам, как бы так помягче сказать… ну в общем… уже нужен. Скоро премьера ведь». И жалобно так на меня смотрит. И потом добавляет: «И Волка хорошо бы уже иметь».
Я обомлела. Действительно, к тому времени каким-то дивно-чудным образом безо всякого содействия, как пишут, человеческих рук, а в данном случае без всяких поисков актеров с нашей стороны (ни кастингов, ни объявлений, ни чего-то подобного), с помощью скорее сарафанного радио, наш состав более-менее подсобрался.
И вдруг я понимаю, что мы могли бы обойтись в конце концов без кого угодно, кроме Создателя и Колобка – потому что именно на них основана вся концепция пьесы.
Колобок – как символ ушедшего, укатившегося от Бога человечества, (Адама), но имеющего еще шанс вернуться. А Создатель – тут и объяснять не нужно! Он – главный и все!
Я пришла домой в очень уныло шоковом состоянии. Осознание отсутствия главного героя спектакля меньше, чем за два месяца до премьеры, мне думается, кого хочешь введет в ступор!
Сомнения напали на меня, и у меня не было ни сил, ни аргументов для сопротивления. Мой личный неверующий Крот воскрес во мне и стал мучить.
Я сразу забыла все предыдущие явно Божьи чудеса в спектакле, забыла все позитивное и просто хорошее, что уже было. На меня напал страх. Я подумала о том, что наверное вся эта затея со спектаклем – очередная моя личная придумка, но никакая не Божья воля, которую мне так хотелось найти и честно исполнить в тот момент. Что игра моего воображения обманула меня, что я приняла желаемое за действительное – как у меня часто было в жизни раньше!
Простонавши и промучившись полдня, я взяла лист бумаги А-4 и написала: «Бог! Мне кажется, что я сама все придумала с этим спектаклем и что это – не Твоя воля! Если завтра Колобок не прикатится к нам, я заканчиваю с этим спектаклем! Или сам дай мне его завтра, или я все брошу!»
Жвачкой прикрепив этот лист к зеркалу, я вслух еще раз, глядя вверх (имея в виду небо!), произнесла написанное и спокойно и решительно отправилась спать.
И был новый день и новое утро.
Придя в театр (в тот день репетиции проходили в театре у Саввы), мы порепетировали примерно с час.
Как вдруг…
Как вдруг открылась входная дверь, и в театр зашел Леша. Он был вместе с Рамилем – будущим Волком, но да простит меня Рамиль – тогда я увидела только Лешу!
Леша был под метр девяносто ростом, славянского роскошного типа, но главное, что меня тогда потрясло – это его необыкновенный чудесный яркий румянец на щеках!
Вы когда-нибудь рисовали в детстве колобков? Я рисовала. Обычно их рисуют желтеньким, а потом обязательно красным карандашом или фломастером дорисовывают яркие щеки. Залезьте в Интернет и забейте два слова: «Колобок» и «картинки», и все сразу станет ясно. Без нарисованных кружочков на щеках колобков просто нет!
Тут нечего было дорисовывать. Все уже имелось в наличии.
Он настолько подходил, что это было даже нереально! И именно поэтому мне было очень трудно в это поверить. Мы с Саввой стояли, молча глядя на Лешу, и я подумала про себя: «Это, наверное, он не к нам! Человек просто так зашел, может, по ошибке!»
В ту же секунду как я это подумала, Леша улыбнулся, осветив своей сверкающей улыбкой весь коридор, и произнес:
– Я – к вам!
Пауза…
Я подумала: «Он, наверное, не актер!»
Леша снова улыбнулся, поспорив яркостью освещения с тусклой лампочкой в коридоре, и представился:
– Я – актер!
Я продолжала молчать и подумала дальше: «Он не поет!»
