Если он мессия, не имеет значения, верит кто-либо в это или нет. Даже если весь мир не верит, нет никакой разницы, он все равно будет мессией. А если он не мессия, даже если весь мир верит, что он мессия, он не будет мессией.
Не уцелело ни одного писания об Иоанне Крестителе — о его высказываниях, утверждениях, о его действиях. Сохранились всего лишь эти несколько эпизодов, но и этих эпизодов достаточно, чтобы донести до вас характерные черты этого человека: его скромность и в то же время его безразличие к власти, к красоте.
Его сомнения в собственном ученике очень знаменательны. Он не считает себя непогрешимым. Он объявил, что теперь Иисус посвященный, что он обнаружил человека с невероятной харизмой и теперь может удалиться от дел — он старел: «Он займет мое место, а я уйду на покой».
Он доверяет человеку, которого только что встретил, в первый день… И он ушел, ушел в глухие места. Его удивительное доверие и все же его способность, когда в тюрьме он услышал все это об Иисусе, сомневаться в нем.
Сомнение не в Иисусе. Сомнение в собственном предчувствии, что Иисус сможет занять его место. Возможно, он ошибся.
Посмотрите на все в этом свете. Он говорит: «Я не непогрешим. Возможно, я ошибся. Я выбрал неподходящего человека, чтобы сделать его своим преемником».
Хотя о человеке известно немного, всего несколько эпизодов, эти несколько эпизодов показывают его очень любящей личностью, очень харизматической личностью.
Он один из тех, кто был принесен в жертву ради человечества, но некому даже вспомнить о нем. И таких людей было много — потому что они никогда не создавали организаций. Они оставались обособленными. Они делились с людьми своим глубоким пониманием безо всякого рода порабощения.
Тысячи людей были крещены Иоанном. Вот почему он стал известен как Иоанн Креститель. Но не возникло никакой организации, никакой религии. Он никогда не пытался создать никакую организацию, чтобы после него продолжали проповедовать его послание миру.
Было много таких людей, и именно они самая соль земли.
Незачем. Если существование способно создать Иоанна Крестителя, оно сможет создать других Иоаннов Крестителей с другими именами. Незачем создавать мертвую организацию, которая порождает попов, аятолла хомейни, шанкарачарий и разных других идиотов.
Лучше оставить место, чтобы появлялись только подлинные люди.
Ошо, несколько лет назад моя хорошая подруга покончила жизнь самоубийством. Я встретила ее в Пуне, и она говорила мне вещи, которые я никогда не понимала, — это было другое измерение мира. Все избегали ее, они думали, что она сумасшедшая. Но она очень сильно меня любила. И однажды сказала мне: «У меня нет причин здесь болтаться. Теперь я получила послание. Есть нечто, что я должна сделать с помощью этого тела. После этого я покончу с собой». Ничего из того, что она описывала, я сама не испытывала — я не знаю, действительно это было или нет, поэтому не могу сказать, что она жила в своем собственном воображаемом мире. Но я никогда не видела, чтобы кто-то жил настолько искренне и полно. Она становилась все больше и больше никем.
Ошо, каждый раз, когда я чувствую, как на меня изливается твоя безмерная любовь и понимание, мне становится жаль ее. Она меня очень сильно любила и доверяла мне, но я совсем не смогла ее понять.
Жизнь не только такая, какой ты ее знаешь, какой ты ее чувствуешь, какой ты ее постигаешь. Она огромна. Она настолько огромна, она может запросто содержать в себе противоречия.
В ней много измерений.
Никогда не обвиняй никого в сумасшествии, потому что ты не можешь быть уверена: его сумасшествие — это высшая форма святости или нечто, что ты не способна понять.
Никогда не суди ни о ком как о человеке с богатым воображением, потому что это не твое дело — судить людей. Всегда полезно оставаться неосуждающей.
Сведущие люди пытаются понять людей — возможно, они переживают какое-то другое измерение жизни, какую-то другую сторону жизни, и, постигая их, вы станете богаче.
Осуждение останавливает вас.
Вы вешаете на кого-то ярлык сумасшедшего, и тогда нет необходимости понимать его.
Ваше постоянное осуждающее отношение не что иное, как закрыть себя в своем маленьком мире и держать любую другую возможность жизни за его пределами.
Научитесь быть открытыми. Научитесь быть уязвимыми. Старайтесь поставить себя на место другого человека.
В этом мире столько миров, сколько людей, каждый человек — это мир в себе самом. Не кожа отличает его от тебя, а его внутреннее переживание, его способ смотреть на мир.
Даже если человек совершает самоубийство, остерегайтесь, не судите.
Винсент Ван Гог, один из величайших художников современности, покончил жизнь самоубийством в возрасте тридцати трех лет, и прежде чем совершить самоубийство, он провел один год в сумасшедшем доме, потому что его друзья и семья — в особенности его младший брат — очень сильно волновались, что он сойдет с ума, что он может сделать что угодно.
В определенной местности Франции, думаю, в Арле, где солнце светит жарче и ярче всего, целый год он писал все возможные положения солнца: весь цикл картин только солнце, весь день, с утра до вечера. И доктора думали, переизбыток солнца свел его с ума.
Но и в сумасшедшем доме он продолжал писать, и вопрос в том, что картины, которые он написал в сумасшедшем доме, были лучшими из всех картин, что он написал до и после. За один год в сумасшедшем доме он написал свои лучшие картины.
А люди боялись, что он сходит с ума, — потому что его картины получались несколько причудливыми. Никто не мог понять, что они означают, какой в них смысл.
Одну из его картин — ее репродукцию — я видел несколько дней назад. Совсем недавно современные физики случайно обнаружили, что многие звезды, которые вы видите на небе, это спирали. Хотя вы не видите эти спирали. И он написал на одной из своих картин звезды спиралями. И каждый критик думал, что он сумасшедший, потому что звезды не спирали. Ван Гог ответил: «Что я могу поделать? Когда я хочу написать звезду, все мое существо говорит, что это спираль».
И через сто лет наука пришла к выводу, что они действительно спирали.
Что же из этого следует? Был этот человек сумасшедшим, или он на сто лет опередил свое время? Был этот человек сумасшедшим, или у него была определенная проницательность, которой не было у других и даже сейчас нет? Даже ученые, которые сделали это открытие, обнаружили это только с помощью новейших технических разработок; они не видят их как спирали, они это обнаружили с помощью приборов.
Возможно, у него было сознание, тотально отличающееся от сознания обычного человека.
Ясно одно: саньясин, ищущий истины, не должен быть судящим. Он должен позволять всем быть собой, не вынося в своем уме приговор, правильно это или неправильно.
После сумасшедшего дома Винсент Ван Гог написал свою последнюю картину, снова посвященную солнцу. И он написал короткое письмо своему брату: «Моя работа закончена. Я писал цикл всех положений солнца. Только одна картина осталась незаконченной, потому что ты насильно положил меня в сумасшедший дом, а они запретили мне писать солнце, потому что думали, что это солнце свело меня с ума. Теперь я освободился, я дописал картину, закончил ее. Моя работа закончена. Я чувствую себя полностью удовлетворенным. Теперь в этом теле нет необходимости, поэтому я кончаю жизнь самоубийством».
Кто может сказать, правильно было совершать это самоубийство или неправильно? У кого есть право это говорить?
Миллионы людей живут бесполезно, и никто им не говорит: «Для чего ты живешь?»
Я знал одного профессора в отставке, который время от времени встречался мне утром на дороге, когда я выходил на прогулку. И он задавал мне один и тот же вопрос, тысячи раз. Когда бы мы ни встретились, он говорил:
— Послушай, — а он был профессором философии, вышедшим на пенсию, известным человеком, который написал много книг. — Скажи мне только одно. Я не могу найти ни одной причины, чтобы продолжать жить. Ты можешь мне помочь?
— Если ты не находишь никакой причины, чтобы продолжать жить, то почему ты живешь? — обычно спрашивал я.
— В том-то и трудность. Я также не могу найти никакой причины, чтобы покончить с собой. Я стою перед такой дилеммой, и никто не может мне помочь. Люди думают, что я схожу с ума, и впервые я чувствую полную ясность, что у меня нет причины и умирать. Помоги мне как-нибудь!
— Если я помогу тебе покончить с собой, я совершу преступление, ты уйдешь, но я буду в тюрьме. Так что этим способом тебе сложно помочь. Что касается жизни, я тоже не вижу смысла тебе жить дальше, потому что ты на пенсии, у тебя нет жены, у тебя нет детей, у тебя нет друзей; ты уже в довольно преклонном возрасте, живешь один в холодном доме, ни уюта, ни любви, ни тепла, никого, кто мог бы о тебе позаботиться. Ты стал слишком слаб, ты ничего не можешь делать сам. Тебе приходится есть тухлую пищу из гостиницы. У тебя слабое зрение, ты не можешь больше читать, ты не можешь больше писать. Поэтому ты ставишь и меня перед дилеммой.
