Дарвин может быть неправ фактически, но психологически он прав. Глядя на человека, кто угодно может определить, что у него есть что-то общее с обезьянами.
Когда я на протяжении многих лет неоднократно путешествовал по Индии, я почти все время был в поезде, в самолете, в машине, перемещаясь, двигаясь. Поезд был единственным местом, где я мог отдохнуть. Как только я выходил из поезда, как возможности отдохнуть не предоставлялось — пять, шесть встреч в день; коллеги, университеты, конференции, друзья, журналисты, пресс-конференции. Это было невозможно. Единственное место, где я мог отдохнуть, был поезд. После двадцати лет постоянных путешествий я не мог спать, потому что всего этого: шума поезда, и стука его колес, и людей, которые приходят и уходят, и железнодорожных станций, и лоточников, и кричащих людей, и всего прочего — не хватало. Вы удивитесь, если узнаете, что я должен был записать эти звуки на магнитофон, и, когда я ложусь спать, они включают магнитофон, и, слушая его, я отлично засыпаю. Тогда они выключают магнитофон. Иначе было сложно, я ворочался с боку на бок. Двадцать лет — долгий срок, и это стало привычкой.
В основном я путешествовал в двухместном купе с кондиционером. Так как я был сильно уставшим, у меня не было никакого желания говорить с другим человеком или отвечать на его вопросы.
Как-то раз я сел в поезд в Амритсаре. Из окна выглядывал мужчина. Тысячи людей пришли, чтобы проводить меня. Его это очень заинтересовало. Когда я вошел, он коснулся моих стоп. Я сказал:
— Садись. Ты слишком любопытен. Так зовут меня. Так зовут моего отца. У меня столько братьев, столько сестер, одна сестра умерла. У моего отца очень много братьев, очень много сестер, две его сестры умерли. Мой дедушка…
— Но я ни о чем таком не спрашивал.
— Ты спросишь, — ответил я. — Вместо того чтобы терять время, я просто выкладываю тебе всю возможную информацию, чтобы потом ты простил меня, забыл обо мне и позволил мне отдохнуть, ничего не спрашивая. Я даю тебе пять минут, ты можешь спрашивать все что хочешь.
— Я не хочу, — сказал он. — Ты странный человек. Я никогда не видел таких людей. Я ничего не сказал. Ты назвал мне свое имя, имена твоих братьев, сестер, твоего отца, твоего дяди, твоих тетей, их детей, твоего дедушки.
— Значит, ты удовлетворен?
— Я удовлетворен, полностью удовлетворен.
— Это хорошо. Теперь я буду отдыхать. Больше никаких вопросов.
Но человек кипел. Это были не те вопросы, которые его интересовали. Он хотел знать, зачем пришли эти люди и чему я учу; но теперь он сказал, что полностью удовлетворен, и мы договорились, что вопросов больше не будет.
Я отдыхал, смотрел на него и видел его проблему. Он открывал свой чемодан, заглядывал в него и закрывал, клал назад; открывал книгу, заглядывал в нее и откладывал — чтобы что-то делать. Он шел в туалет и сразу выходил. Я знал, что он ничего там не делал — даже в туалет он заходил просто так и выходил. А я просто сидел и наблюдал за ним, и это еще больше сводило его с ума, потому что он знал, что я смотрю на него, и что все, что он делает, глупо, совершенно не нужно. Он снова ни с того ни с сего открывает чемодан. Он начинает читать газету, которую он читал с утра — а был уже вечер. Он, должно быть, читал утреннюю газету весь день, но он снова смотрел в нее, закрывал и откладывал, потому что он ее уже прочитал.
— Позови слугу и спроси, где проводник, — в конце концов сказал он. — Я хочу пересесть на другое место.
— В чем проблема этого купе? — спросил слуга. — Ты нигде не найдешь такого тихого места.
— В том-то и проблема, — ответил он. — Этот человек заставил меня полностью замолчать. Я не могу говорить. От этого я схожу с ума: я иду в туалет, а там мне нечего делать, и я снова возвращаюсь и открываю чемодан, но мне незачем его открывать. Это странный человек. Он просто сидит и смотрит на меня. Если бы он не смотрел, было бы все в порядке, но из-за его наблюдения и моего глупого поведения я просто хочу перейти в любое другое купе. Пусть придет проводник.
Пришел проводник и спросил:
— В чем проблема? — все купе заполнены; мы можем попросить кого-нибудь поменяться местами.
— Никаких проблем, — ответил я. — Я могу поменяться. Я могу сесть на его место, а он сядет на мое.
— Так просто. Решение прямо здесь. Почему ты волнуешься? Просто поменяйся местами, — сказал проводник.
— Ты ничего не понимаешь. Проблема в этом человеке, и какая разница — он будет создавать проблему с того места.
— Этот человек путешествует уже не один год, и я знаю его. Он не создавал никому проблем.
— Как же объяснить? — задумался мужчина. — Он ничего не делает. Он просто перестал что-либо спрашивать, а без этих вопросов, без легкой болтовни, непродолжительной беседы я схожу с ума. Его наблюдение бесит меня, а теперь еще и это — он будет сидеть на моем месте, я буду сидеть на его, никакой разницы.
— Это выше моего понимания. Я не понимаю. А ты понимаешь? — обратился ко мне кондуктор.
— Я не понимаю, потому что это очень хороший человек, и он не причинил никаких неудобств, — ответил я. — Он просто совершает некоторые невинные манипуляции: открывает свой чемодан, закрывает свой чемодан, просто так. Но это его чемодан, он может открывать его сколько захочет, я не буду мешать. Я знаю, он открывает его просто так, но это его чемодан. Он идет в туалет, для меня это не проблема, он может ходить туда сколько хочет. Он может читать одну и ту же газету сколько хочет. Он может открывать книгу и закрывать книгу. Он может проделывать весь этот ритуал, который проделывает. Я не возражаю. Почему он так беспокоится?
Но этот человек сложил все свои вещи, вышел и сказал проводнику:
— Ты должен найти для меня место; или я даже могу пойти в первый класс, не нужно кондиционера, потому что находиться с этим человеком двадцать четыре часа, — поездка длилась двадцать четыре часа, — я не доберусь до дома живым, мое сердце так колотится. И это правда — он не сделал ничего, кроме того, что назвал мне свое имя, имя своего отца…
— Но это же безобидно. Он просто представился, — удивился проводник.
Но он так и не вернулся в купе. Он ушел. Он сказал: «Неважно, где найдется место, но я не могу вернуться в это купе».
Я ответил: «Это очень хорошо. Это именно то, чего я хотел. Теперь я могу отдохнуть. И не направляйте больше никого на это место, потому что будет то же самое».
— Что же это… Ты ничего такого не сделал, а этот человек вышел из купе, а ведь он заплатил за купе высшего класса с кондиционером.
Человек безумен, он продолжает делать то одно, то другое: снова и снова переставляет мебель в комнате, перекладывает вещи отсюда туда, хотя вовсе не нужно, чтобы они так лежали, — но он не может просто сидеть в тишине. А это единственное, чему нужно научиться; то, что он не на дереве, не имеет никакого значения.
Сядьте в тишине.
Только в глубокой медитации человек выходит за пределы обезьянства, впервые становится действительно человеком.
Ошо, десять лет назад, когда я впервые с трудом преодолела динамику, это было так необычайно, что я ожидала незамедлительных результатов в форме удивительных, психоделических, духовных переживаний. Я уже практически бросила это дело и на третий день собиралась попросить вернуть мне деньги, когда, подумать только, перед моими глазами вспыхнули звезды! «Боже мой, это действительно работает!» — подумала я и начала размышлять, нужно ли мне заканчивать десятидневный курс или это было все. Когда я сняла с глаз повязку, я поняла, что это — мое первое и последнее великое духовное явление — было просто результатом слишком сильно затянутой резинки на моей повязке. Я только сейчас осознала, что где-то в промежутке между той и этой порой я перестала ожидать того, что в любую минуту в моей голове вспыхнет Вселенная. Так чудесно сидеть у твоих ног, и таять, и подниматься ввысь… Очень, очень спокойно. Это симптом среднего возраста?
Нет, это не симптом среднего возраста. Это симптом зрелости, симптом глубокого понимания. Духовность не что-то экзотическое, какое-то необычайное переживание, какая-то психоделическая вспышка цветов и звезд.
Духовность — очень невинное состояние сознания, когда ничего не происходит, время останавливается, все желания ушли, нет ни стремлений, ни притязаний. Этот самый момент становится всем.
Это не симптом среднего возраста.
Слова средний возраст уничижительные.
На духовном пути никто никогда с ними не сталкивается. Наоборот, человек становится ребенком — возродившимся, простым, доверяющим, с глазами, полными удивления. Каждая малость: цветы, бабочки, птицы — это тайна. Вы окружены чудесами в вашей чистой невинности и радости. Это не эмоциональное возбуждение. Это очень тихая и спокойная радость. Не лихорадочная. В ней есть танец, но он невидимый. Вы можете почувствовать его глубоко, в самом центре своего существа, но там нет движения.
