Павлинка быстро освоила Азбуку. И когда учителя набирали детишек в классы, прочитала голубую книгу от корки до корки.
Но вот вскинулась в садах черемуха. Зацвела в лесу клубяника, костяника, вишення. Пава получила аттестат и уехала в город учиться дальше. Там она вышла замуж. И когда немного подросли ее дети, решила им почитать. Какими дивными показались ей хитросплетенные сюжеты сказок. Было только непонятно, почему бабушка говорила ей в детстве, что книгу эту прочесть невозможно. Уж, казалось, знала ее наизусть!
Шло время, быстро ли, коротко ли, но и у детей появились дети, захотели научиться читать. Забились снежинки об окно небоскреба. Достала Павлина из сундука своей бабушки голубую бархатную книгу и стала учить их грамоте. Читает Павлина, не может начитаться. Как написано! Как! Слово за слово в цепочку складывается, как следок за следком. И лучше не скажешь!
А годы дальше слов бегут. Вот и правнуки читать научиться захотели. Достала прабабушка Павелина заветную книгу, да читать ей в тягость.
Что же случилось? Вроде то написано, да не то. Она бы иначе сказала, точнее, проще, а где и красивее. Но правнуков, все ж таки, по ней читать выучила.
Тут быстро-быстро полетели годы. Ни поймать, ни сохранить: яркие; красные; желтые, словно листья осенние по ветру разлетаются.
Собралась из последних сил Павелина, решила вернуться в родные места. Взяла с собой голубую бархатную книгу, да и попрощалась с родными. Долго ли, коротко ли, но приехала вовремя.
Смотрит – скосили рожь. Сняла обувь. Пошла босиком по колючей стерне напрямки во брошенную деревню. И дом свой нашла. И стол нашла. Положила на него голубую бархатную книгу, и открыла дрожащими руками. А в книге той все листы белые, чистые, ни одной буковки.
Поняла старуха, что ей одной из всех на роду выпало прочесть и понять книгу ту до конца. Вздохнула она глубоко, поклонилась в пояс родной земле, да и начала писать книгу заново.
Amore и море звучало одинаково, потому что делало ее легче. И море и любовь ассоциировалось со счастьем. Ах, море! Светинка казалась себе невесомой, когда шла по длинной мокрой песочной полоске, и та не проваливалась под ее весом. И Светинка не оставляла следов.
Девочка пела высоко и нежно, как поют, наверное, только ангелы…
Это пение слушали волны, преклоняясь пред ногами Светинки.
Слушала жар-птица, распластавшаяся по небу оранжевыми перламутровыми крыльями и поглядывающая на девочку огненным глазом-солнцем. А еще слушала какая-то гигантская рыба, плывущая метрах в двадцати от берега.
Когда Светинка увидела большой плавник, она остановилась от неожиданности. И рыба остановилась. Нет. Она не ушла под воду. Она жадно в воде ловила звуки, которые доносились с берега. Светинка опять пошла. И рыба поплыла за нею. Тогда Светинка решила спеть специально для рыбы самую свою любимую песню. И она ее спела. И рыба все это время шла за нею.
На пустынном диком пляже давно никого не было. Лишь впереди показалось несколько рыбаков.
Девочка вдруг вспомнила о том, что рыб можно ловить, что они предназначены для того, чтобы их кушали в вареном или жареном виде. Но таких больших рыб, как эта, она никогда не видела. И поэтому ей показалось невозможным поймать такую рыбу.
Девочка крикнула рыбакам:
– Смотрите, какая рыба! Вы можете поймать ее?
Рыбаки ахнули и стали разворачивать сети.
Рыба остановилась в воде. Ее плавник развернулся на 90 градусов и, медленно рассекая ленивые вечерние волны, поплыл в глубины расплавленного янтаря.
Девочка глянула на небо. Но и птица отвернулась от нее, закрыла огненный глаз-солнце, растворилась в предвечерье, раскидала перья по воде.
На Светинку накатила волна, замочила ножки. И девочка вдруг стала проваливаться в мокрой дорожке, что разделяла море и сушу.
Девочка давно выросла, но до сих пор не поняла, почему эта сказка никогда больше не возвращалась к ней.
На цветке лилейника блестела капля росы. Люди решили ее сфотографировать. Но чем ближе подходили они к необыкновенному явлению, тем ярче горела на солнце капля. Наконец они разглядели в цветке крошечную световую субстанцию, похожую на женщину с огненными крыльями. И мощное излучение неисчерпаемого чистого счастья исходило от нее. Она пила росу. А им казалось, что это они сами пьют из небесного источника наслаждений. Люди подошли совсем близко. И чуть не ослепли от Счастья. Счастье недоуменно заглянуло в зрачки каждого, так что радужные круги поплыли вокруг. Ведь у Счастья были вместо глаз белые молодые звезды. Люди попытались поймать Счастье. Но оно, проходя сквозь них, оказывалось на соседних цветах и на листьях, отражаясь в других каплях, пока не скрылось совсем. Щелкали фотоаппараты, засвечивалось изображение. Вернувшись домой и заглянув в большие экраны, люди не увидели на снимках загадочной женщины, а лишь свои жадные в охоте за ней лица, отразившиеся в крохотной капле утренней росы.
Мне навстречу шел старик. Он нес на плечах прожитые годы. Усталыми, замученными грифами сидели они на сером пальто и мудро глядели по сторонам. И я видела их, как вижу тебя.
Старик под тяжестью ссутулился и с трудом передвигал ноги. Вдруг прожитые годы взметнулись с плеч перепелами. Старик выпрямился, обернулся, узрел кого-то в окне третьего этажа, и лицо его помолодело в доброй улыбке.
Там, за занавеской, находился источник его счастья. И это, конечно, была женщина. Он прошел мимо, весь обернувшись к ней. Кто был там, за окном? Может быть? внучка? Или дочь? Жена? Приятельница? Последняя любовь?
Он скрылся за поворотом.
А птицы прожитых лет еще долго летали в округе и пели от радости. И я слышала их песню, как слышу тебя.
За мягкими дубравами и высокими холмами на шелковой траве пас Аватар табун своего хозяина Гора.
Не везло Аватару. Не хотели кони спариваться. А ведь оплатой за его работу должен был быть первый жеребенок этого лета.
Сел пастух на траву, с укором взглянул на небо, да и рубанул с досадой ребром ладони о камень так, что тот раскололся надвое. Дрожь каменная прошла по земле. Затряслись холмы. Вздыбились реки. А небо заволокло пылью. Заржали от страха лошади все разом. И услышал их Огненный Конь.
Мигом спустился он со своих солнечных пастбищ, выбрал себе самую-самую из всех кобыл и давай ее топтать.
К вечеру улетел крылатый конь. А кобыла начала полнеть. Очень бережно ухаживал за ней Аватар. Кормил лучшей и сочной травою. Укрывал на ночь овечьими рогожками. А как пришел срок, родила она дочку. Да не простую – крылатую.
Кобылка Ахал-Теке росла веселой и резвой.
Она получилась необыкновенной солнечной масти – совершенство всех оттенков желтого, оранжевого, белого, палевого. И были у нее чудесные пушистые ресницы и искристые лучистые глаза.
Полюбил ее Аватар больше всех других лошадей.
Но подошло время возвращать табун Гору. Пригнал Аватар лошадей вместе с Ахал-Теке.
Не захотел хозяин рассчитываться с пастухом, когда увидел крылатого жеребеночка, и прогнал Аватара прочь.
Но в тот же день взмахнула крыльями Ахал-Теке и вернулась к пастуху.
Слуги тут же нашли и вернули беглянку. Мало того, они подрезала ей крылья.
Не раз и не два убегала кобылка к Аватару. И каждый раз крылья ей подрезали все короче и короче, пока не отрубили совсем, а Аватара прилюдно казнили на городской площади за конокрадство.
С тех пор скучала Ахал-Теке так, что не подпускала к себе ни одного наездника. Эта порода лошадей до сих пор считается самой гордой и верной. И говорят, нет-нет, да и рождается среди ахалтекинцев крылатый жеребенок.
Океан поежился от утренней дождливой нежности, потянулся во все стороны и увидел ее – прекрасную спящую Землю. Увидел заново, и в его Марианских глубинах вспыхнули бесконечно множественными всполохами все населяющие его электрические живчики.
Он увидел Землю и снова влюбился с первого утреннего взгляда, легким колыханием волн шевельнул ее пшеничные бока, упруго подтолкнул, чтобы проснулась. А она уже улыбалась каждой травинкой, и от пробуждающихся чувств вздулись жилы бурливых рек, затуманились синие озера глаз.
Океан начинал волноваться. Сначала совсем тихонечко. Но Земля и не верила его тишине. Волны одна за другой разноязыко стали лизать совершенно неприступные на первый взгляд кручи, подымаясь все выше и выше. Ощущая ее жажду, Океан позволял себе заглядываться и туда, где вздыбились верхушками вулканы холмов, потрескались высохшие уста суши. И вот уже его горячие притязания превратились в настоящий шторм, так что на самых холодных вершинах материка начал таять лед. По хребтам прошла дрожь. Разверзлись гольцы коленей. И бешеными напорами бросался Океан на Землю снова и снова. Их сумасшедшее дыхание смешалось в вихре тайфуна. Из необъятной бездны вырвался столб очумелой воды, закрутился и обрушился наземь млечными пятнами пены.
