— У меня ужасно болит голова, — сказал ему Чизё, — и я не смогу ответить на этот вопрос. Пойди спроси Хякудзё.
Монах отправился искать Хякудзё, и тот сказал ему:
— В общем-то, я и сам не знаю.
Монах поведал обо всем этом Ма-цзы, и тот сказал:
— Шапка Хякудзё — черная, шапка Чизё — белая.
Это — намек на ту историю о разбойниках. Разбойник в черной шапке был радикальным революционером, и Ма-цзы говорит, что шапка Хякудзё — черная. Сказать, что ты чего-то не знаешь, — мужественный поступок. Нужна большая смелость, чтобы признаться в собственном невежестве. Шапка же Чизё — белая. Он делает вид, что не может дать ответ лишь оттого, что страдает от головной боли.
Методы работы Ма-цзы были странными. В этом случае он использовал один-единственный вопрос для работы с тремя людьми: с монахом, задавшим вопрос, с Чизё, попытавшимся скрыть невежество, и Хякудзё, который решительно ответил: «Я не знаю».
«Я не знаю» — величайший ответ всей истории человечества.
Сократ сказал: «Я не знаю». Всю свою жизнь он учил людей истине, а в последнюю минуту своей жизни сказал: «Я не знаю». В последнюю минуту жизни он стал действительно скромным — он увидел величие правды и чудо правды в ее невыразимости. То, что он делал всю жизнь, было лишь игрой в слова. Яд уже налит в чашу. Но мир будет знать, что Сократ перед смертью сказал: «Я не знаю. Я знаю, что ничего не знаю. Я столь же невинен и невежествен, как ребенок».
Но это — высшая точка мудрости. Когда вы ничего не знаете, ваш ум пуст, и вы входите в свое пустое сердце. Когда вы знаете — ваш ум наполнен. Знание — главный барьер на пути к постижению универсальной, бессмертной и вечной истины. Знание — главный барьер на пути к постижению собственной природы будды.
Чизё был более близок к Ма-цзы, но не он стал его преемником. Преемником стал Хякудзё. Когда Ма-цзы умер… перед смертью он провозгласил своим преемником Хякудзё. Никто не ожидал этого. Все думали, что преемником Ма-цзы станет Чизё. Но Хякудзё был избран по той простой причине, что у него хватило мужества признать собственное невежество, собственную невинность. «Я не знаю» — величайшее заявление, которое способен сделать человек. Оно делает ваше сердце совершенно пустым. Здесь, во время медитаций, вы делаете то же самое. Здесь все направлено на то, чтобы отнять у вас ваше знание, которое вы бесцельно таскаете за собой. Оно не позволяет вашему сердцу стать совершенно пустым, а лишь пустое сердце способно биться в такт с сердцем Вселенной. С этого момента жизнь становится праздником.
Сёсеки писал:
Эта часть дикой земли
не имеет границ —
север, юг, восток и запад.
Вряд ли увидишь и дерево
посреди нее.
Поворачивая голову,
ты можешь смотреть вне любого из направлений.
Впервые в жизни ты поймешь, что твои глаза
обманывали тебя.
Когда уходишь вглубь себя, не существует ни севера, ни юга, ни востока, ни запада — лишь пространство. Во всех направлениях одно и то же. Ты пришел к своим корням и понимаешь, что глаза обманывали тебя на протяжении многих жизней, они привязывали тебя к объектам внешнего мира. Они не позволяли тебе войти вглубь себя. Они привязывали тебя к деньгам, к знаниям, респектабельности.
Есть тысячи способов привязать человека к наружному миру. Общество управляет жизнью человека таким образом, что тот включается в игру с первых своих шагов. Это становится привычкой. Если вам нечего делать, вы находите себе занятие. Я знал некоторых людей, чувствовавших наибольший дискомфорт по воскресеньям — им нечем было заняться! Они начинали разбирать старинные дедушкины часы, чтобы починить их (те и без того нормально шли). Или отправлялись в гараж и принимались копаться в моторе, хотя машина ездила прекрасно, и с ней не было никаких проблем. Они могли начать перечитывать старую газету.
Однажды мне пришлось жить несколько дней вместе со своим родственником. Он был пенсионером и читал одну и ту же газету с утра до ночи. Как-то я спросил:
— Сколько раз ты перечитываешь газету?
— Вопрос не в чтении. Вопрос в том, что мне больше нечего делать. Моя жена умерла, а при жизни она всегда заставляла меня что-то делать: «Принеси то, принеси се!» — и пилила меня. Сейчас я очень по ней тоскую. А раньше я частенько желал ее смерти. Она изводила меня, будь здоров! Но, по крайней мере, я был хоть чем-то занят. Сейчас же я никому не нужен.
Все вы знаете Майтрейю, пребывающего в самадхи. Раньше у него была привычка сохранять все старые газеты. Однажды я заглянул в его комнату. Я не мог зайти в комнату, потому что он ел чеснок в огромном количестве и вся комната провоняла чесноком. Мы с ним поддерживали отношения на протяжении сорока лет. Он был членом парламента. Он просил меня останавливаться у него, когда я приезжал в Дели. Но я всегда отвечал:
— Извини, но пока ты не откажешься от чеснока, я не смогу зайти в твой дом.
— Мне очень трудно отказаться от чеснока. Мне легче отказаться от всего остального, — отвечал он.
И отказался от карьеры парламентария, оставил дом, жену и стал санньясином. Но отказаться от чеснока он был не в силах. Я никогда не жил в его доме. Он жил в моем. И как-то раз, не заходя внутрь, лишь заглянув через открытую дверь его дома, я поразился количеству собранных им старых газет… кипы газет почти достигали потолка. Я спросил его:
— Что ты делаешь со всеми этими газетами? Может быть, ты немного не в своем уме?
Он рассмеялся и сказал:
— Иногда, когда нечего делать, приятно перечитать старые газеты. Это всего лишь привычка старого политикана.
Патна была его избирательным округом. Когда мы были в Патне, он очень настаивал на том, чтобы я жил в его доме. Но я ответил:
— Даже если моя жизнь будет подвергаться опасности, я ни за что не войду в твой дом. Из-за чеснока. Я не могу выносить чеснок. Сам его запах заключает в себе опасность.
Когда же он умер, я подумал: «Боже мой, как хорошо! Теперь никто не будет заходить с чесноком в этот дом!»
И я говорю, что ни один любитель чеснока впредь ногой не ступит в мой дом! А я знаю, среди вас есть любители! Сэрджано, готовящий спагетти разными способами, большой любитель. Это хорошо, что правительство Италии запретило мне въезжать в их страну. Я счастлив. Но меня очень беспокоит то, что мои санньясины, Сэрджано, Мэджит и другие, осаждая парламент, в один прекрасный день могут…
В течение двух лет парламентарии обсуждали этот вопрос, и наконец они сошлись на том, чтобы выдать мне трехнедельную въездную визу на определенных условиях. Это было очень хорошо. Я отказался от визы. «Я не могу приехать в вашу страну на ваших условиях. Откажитесь от всех условий — тогда я подумаю». Правительство все еще решает этот вопрос, и я надеюсь, что ответ будет отрицательным. Мне кажется, что вся Италия провоняла чесноком. Я знаю нескольких итальянских санньясинов… и стараюсь держаться от них на расстоянии.
Маниша спрашивает:
Наш любимый Мастер!
Я не знаю, каково значения прихода Бодхидхармы с Запада, но мне кажется важным то, что он принес на Восток экзистенциональную религию дзэн, а Ты, много веков спустя, принес ее назад современным людям. Благодаря вам обоим, дзэн завершил свой цикл. Наверное, вы с Бодхидхармой партнеры?
Маниша, пока что это секрет.
Пришло время Сардара Гурудаяла Сингха.
Сардар Гурудаял Сингх получил новую работу: он служит официантом в элегантном кафе «Блинная Кена». Два джентльмена заканчивают трапезу, и Сардар, подойдя к ним, спрашивает:
— Что закажете на десерт, чай или кофе?
— Чай, — отвечает первый посетитель.
— И мне тоже чай, — говорит второй, — только налейте его в чистый стакан.
Через несколько минут Сардар Гурудаял Сингх вновь появляется перед их столиком с двумя стаканами чая на подносе.
— Кто из вас, джентльмены, просил принести чай в чистом стакане? — спрашивает он, прежде чем подать стаканы.
Два австралийца, Уолтер и Ларри, пьют пиво и хвастаются способностями своих собак.
— Мой пес такой умный, что может выполнить сразу пять команд одну за другой.
— Подумаешь, — отвечает Ларри, — я могу дать своему псу только одну команду, а об остальных четырех он и сам догадается.
Пропустив еще пару кружек пива, Уолтер свистнул своему Рексу и велел, чтобы тот бежал прямо по улице, свернул налево у первого светофора, пробежал по прямой еще полмили и вернулся назад с черной овцой, которую увидит на поле.
