В этот момент я находился в крайне необычном состоянии осознания. Я осознавал и окружающее, и процесс мышления, который оно во мне вызывало. Но я не думал так, как обычно. Например, когда я понял, что силуэт, наложенный на кусты, — человек, я вспомнил другой случай. Однажды во время ночной прогулки с доном Хенаро я заметил, что позади нас в кустах прячется человек. Но как только я попытался рационально объяснить это явление, человек исчез из виду. Однако в этот раз я чувствовал себя хозяином положения и отказался не только объяснять что-либо, но и думать вообще. В какой-то момент у меня появилось чувство, что я могу удержать человека и заставить его оставаться на месте. Затем я ощутил странную боль в центре живота. Казалось, что-то разрывается внутри меня, и я уже не мог держать напряженными мышцы брюшного пресса. Как только я сдался, темный силуэт громадной птицы или какого-то летающего существа бросился на меня из чапараля. Было похоже, что очертания человека превратились в очертания птицы. У меня появилось ясно осознанное восприятие страха. Я ахнул и с громким криком опрокинулся на спину. Дон Хуан помог мне подняться. Его лицо было вровень с моим. Он смеялся.
— Что это было? — закричал я.
Он прикрыл мне рот рукой и прошептал в самое ухо, что нам нужно покинуть это место спокойно и собранно, словно ничего не произошло. Мы шли бок о бок. Его походка была спокойной и размеренной. Пару раз он быстро оглянулся. Я сделал то же самое и дважды уловил какую-то темную массу, которая, казалось, следовала за нами. Позади нас я услышал громкий сверхъестественный пронзительный крик. На мгновение меня охватил ужас. По мышцам живота прошли судороги. Они начались спазматически, и их интенсивность росла до тех пор, пока они буквально не заставили мое тело бежать.
Выразить это можно было, лишь применяя терминологию дона Хуана. Согласно ей, я мог сказать, что мое тело под воздействием испуга выполнило «походку силы» — особую технику бега в темноте без причинения себе вреда и не спотыкаясь, которой он обучал меня несколькими годами ранее.
Я действовал почти бессознательно и внезапно обнаружил себя в доме дона Хуана. Очевидно, он следовал за мной, и мы прибежали одновременно. Он зажег керосиновую лампу, поставил ее на потолочную балку и спокойно сказал, чтобы я сел и расслабился.
Некоторое время я бежал на месте, пока немного не успокоился. Затем я сел. Он подчеркнуто потребовал, чтобы я вел себя так, словно ничего не случилось, и вручил мне мой блокнот. В спешке я и не заметил, что обронил его.
— Что там произошло, дон Хуан?
— У тебя было свидание со знанием, — сказал он, указывая движением подбородка на темный край чапараля. — Я повел тебя туда потому, что еще раньше уловил отблеск знания, бродившего вокруг дома. Ты можешь считать, что знание знало о твоем приезде и ждало тебя здесь. Но я предпочел встретиться с ним не здесь, а на месте силы. Затем я проверил, достаточно ли у тебя личной силы, чтобы отличить знание от остальных вещей вокруг нас. Ты сделал все прекрасно.
— Минуточку! — запротестовал я. — Я видел силуэт человека, прячущегося за кустами, а затем видел огромную птицу.
— Ты не видел человека! — сказал он с ударением.
— Не видел ты и птицу. И силуэт в кустах, и то, что полетело к нам, — это была бабочка. Если ты хочешь быть точным в терминологии магов и не боишься оказаться смешным в своей собственной, то можешь сказать, что сегодня у тебя было свидание с бабочкой. Знание — это бабочка.
Он пристально посмотрел на меня. Свет лампы отбрасывал причудливые тени на его лицо. Я отвел глаза.
— Возможно, сегодня ночью у тебя будет достаточно личной силы для решения этой загадки, — сказал он, — если не сегодня, то, может быть, завтра. Не забывай — ты должен мне еще шесть дней.
Дон Хуан поднялся и прошел на кухню в задней части дома. Он взял лампу и поставил ее у стены на короткий круглый чурбан, который использовал как табурет. Мы сели на пол друг против друга и поели бобов с мясом из горшка, который он поставил между нами. Ели мы молча.
Время от времени он украдкой поглядывал на меня, и, казалось, готов был рассмеяться. Его глаза были прищурены. Когда он смотрел на меня, то слегка приоткрывал их, и влага роговиц отражала свет. Казалось, он использовал свет лампы для того, чтобы создавать зеркальные отражения. Он играл с этим, почти незаметно покачивая головой всякий раз, когда останавливал на мне взгляд. В результате возникала захватывающая игра света. Я осознал его маневры лишь после того, как он использовал их пару раз. Я был убежден, что он делает это с определенной целью, и мне показалось важным спросить об этом.
— Для этого у меня есть веская причина, — заверил он меня. — Я успокаиваю тебя своими глазами. Ты ведь уже больше не нервничаешь, правда?
Я должен был признать, что чувствую себя очень хорошо. Мелькание света в его глазах не было угрожающим и ни в коем случае не раздражало и не пугало.
— Как ты успокаиваешь меня глазами? — спросил я. Он повторил незаметное покачивание головой. Его глаза на самом деле отражали свет лампы.
— Попробуй сделать это сам, — небрежно сказал он и положил мне еще еды. — Ты сможешь успокаивать себя сам.
Я попробовал покачивать головой, но мои движения были неестественными и неуклюжими.
— Просто болтая головой, ты себя не успокоишь. Скорее заработаешь головную боль. Секрет состоит не в качании головой, а в том чувстве, которое приходит к глазам из области внизу живота. Именно оно заставляет голову качаться.
Он потер свой живот.
После еды я прислонился к куче дров, накрытых пустыми мешками, и попытался имитировать его качания головой. Дон Хуан от души забавлялся, смеясь и хлопая себя по ляжкам.
Внезапный шум прервал его смех. Я услышал странный глубокий звук, похожий на постукивание по дереву. Он исходил из чапараля. Дон Хуан вскинул голову, сделав мне знак быть внимательным.
— Это маленькая бабочка зовет тебя, — сказал он бесстрастно. Я вскочил. Звук тотчас прекратился. Я посмотрел на дона Хуана в поисках объяснений, но он сделал комичный жест беспомощности, пожав плечами.
— Ты еще не закончил своего свидания, — добавил он. Я сказал, что не чувствую себя достойным, что лучше уеду домой и вернусь, когда почувствую себя сильнее.
— Ты говоришь ерунду, — сказал он. — Воин берет свою судьбу, какой бы она ни была, и принимает ее в абсолютном смирении. Он в смирении принимает себя таким, каков он есть, но не как повод для сожалений, а как живой вызов.
Каждому из нас требуется время, чтобы понять это и сделать своим достоянием. Я когда-то ненавидел само слово «смирение». Я — индеец, а мы, индейцы, всегда были смиренны и только и делали, что опускали головы. Я думал, что смирению не по пути с воином. Я ошибался. Сейчас я знаю, что смирение воина и смирение нищего — невероятно разные вещи. Воин ни перед кем не опускает голову, но в то же время он никому не позволит опускать голову перед ним. Нищий, напротив, падает на колени и шляпой метет пол перед тем, кого считает выше себя. Но тут же требует, чтобы те, кто ниже его, мели пол перед ним.
Вот почему я сегодня сказал тебе, что не знаю, что чувствуют учителя. Я знаю только смирение воина. А оно никогда не позволит мне быть чьим-то учителем.
Мы некоторое время молчали. Его слова глубоко взволновали меня. Я был тронут ими, но в то же время мне не давало покоя увиденное в чапарале. Про себя я решил, что дон Хуан явно что-то скрывает и на самом деле вполне осведомлен о происходящем. Я ушел в эти размышления, но тот же странный звук вдруг вывел меня из задумчивости. Дон Хуан усмехнулся.
— Ты любишь смирение нищего, — тихо сказал он. — Ты склоняешь голову перед разумом.
— Мне вечно кажется, что меня разыгрывают, — сказал я. — Это моя основная проблема.
— Ты прав, тебя разыгрывают, — заметил он с обезоруживающей улыбкой. — Но твоя проблема не в этом. На самом деле ты считаешь, будто я сознательно тебя обманываю. Так ведь?
