— Теперь мне понятна практика Радужного тела монастырями Тибета. Получается, что обыденный человек практикует своей жизнью приближение к Земле.
— В неё он и уходит.
— Как быть с той частью человека, которая не подвержена власти осязания?
— В Индии высвобождают её в свет сжиганием. Но есть ещё принцип преобразования. Может этой части не быть вообще. Вспомните про абсолютно тяжелое тело. Можно задать вопрос: куда делись составляющие зрения, слуха? Их просто нет.
— Есть ли такие люди?
— Как появляется предположение о душе?
— Вы уже на примерах убедились, что материю, а точнее форму, можно целиком ставить только в одни свойства. До этого человек представляет совокупность. Зрение имеет свою область, слух — свою и так далее. Теперь предстоит дифференциация. Вошедшие в Радужное тело, например, становятся людьми света. Практикой второго тела вы одновременно совершаете дифференциацию. Просто вы этого не заметили в себе раньше. Сознание стремится к единству. Это становится базой для приобретения только одного качества. Поэтому люди Радужного Тела являют собой мир света. Но возможен и синтез. Так я вам показывал исчезновение из поля зрения. Это не могло быть совершено на имеющихся в человеке свойствах. Так созидаются новые миры. Теперь, я надеюсь вам понятно, что полное преобразование в осязание также возможно. Эти люди представляют собой совокупность видов масс. Напомню, что «свет» и «масса» — это миры с огромным конкретным содержанием. Что касается гипотезы о душе, то это тоже конструкция ума. Вопрос будет стоять иначе: что такая конструкция даёт?
— Есть люди, которые ссылаются на факты восприятий.
— Всё есть факты. Но, попадая в ум, они преобразуются в разные конструкции. Разве не было фактом то, что я прошел сквозь стену и вас. Можно из этого факта построить разные теории. Можно говорить о молекулярных отличающихся связях, о вашей групповой галлюцинации. Можно говорить, что это был мираж. Но что дают эти схемы ума? Когда вы обоснуете это как мираж, то тут же стимуляция угаснет. Если вы построите концепцию души, что это вам даст?
— Ожидание.
— Уверенность в продолжении.
— Надежду.
— Кто в этом нуждается?
— Те, кто пребывает в страданиях и болезнях.
— Стимулирует ли такая схема ума к практике?
— Нет.
— Почему?
— В ней заложено заранее даденное.
— Какая польза для жизни от такой концепции?
— Никакой.
— Как видите, ум можно контролировать. Чем?
— Отношением к развитию. Его ориентиром на созидательность, или разрушение.
— Помните, что, разрушая, ум сам развивается, — добавил Дон Мен, — Поэтому о каком разрушении речь?
— О разрушении действительного.
— Разве ум не действителен?
— Если отдать предпочтение непосредственному восприятию и мгновенным процессам, то ум стоит напротив.
— Откуда такое предпочтение?
— Сознание стремится к удовлетворению и вечному. Ум разрушает это. Поэтому сознание испытывает боль и страдания от конструкций мира ума.
— Помните, что мир ума не сам по себе и не абстракция, поправил Дон Мен. — Вы не испытываете страданий, и говорите об этом отвлечённо. Но станьте на место человека, который поставил цель, решил обзавестись семьёй, организовал некоторое обеспечение. И вот это не свершилось. Все его планы были только в мире ума. Иначе он страдать от несвершений не будет. Впрочем, ожиданий чего-то лучшего вне мира ума тоже не будет. Жизнь не имеет своих лучших и худших видов. Она всегда тут. Мир ума пронизывает насквозь поведение, реагирование, ожидания, надежды и чаяния людей этого мира. Он всегда в своём действительном.
— Следовательно, мир ума созидает сам себя, но разрушает непосредственное.
— В том и есть конфликт. Мир ума разрушает вечное и бессмертное. Он создаёт свой мир крепкий, связанный законами, но ломкий и смертный. Увы, сознание отдаёт предпочтение непосредственному и бессмертному. В нем нет страданий. В нем нет болезней. Поэтому, все религии и практики мира направлены к удовлетворённому сознанию. Это тоже однонаправленное движение.
— Мы наблюдаем, следовательно, два противоположных движения. Одно стремится к бессмертию, другое к смерти. Одно не имеет страданий и болезней, другое полнится ими. Одно отражает удовлетворённое сознание, другое полнится неудовлетворением.
— Да. Поэтому все аксиомы религий и Благородные Истины Будды имеют однонаправленность. Они исключают даже диалектику самого сознания. В чём после этого упрекнёшь ум?!
— Однако Дзогчен не ставит цель. Он представляет практику самоосвобождения.
— От чего? Освобождение от чего? Если есть слово «освобождение», то есть отрицание того, от чего нужно освободиться. Если сказать «самодвижение», то оно и без практик идёт у каждого человека каждый день.
— Уточните, преподобный.
— Рассмотрим Колесницы как виды практик. Сутра Хинаяны ставит образ «обойти ядовитое растение». Махаяна и «низшие» Тантры, то есть Крийя- и Чарья-йоги, ставят образ «применения противоядия к яду». Противоядием является шуньята, то есть нематериальность всех явлений. Всё есть Майя. Далее мы видим, что Йога, Маха-йога, Ану-йога, Атийога трансформируют «яд» в «нектар». Все они имеют борьбу с образом неудовлетворённого сознания. Теперь подошли к Дзогчен и «Дана». Ставится вопрос: если эти практики отражаются на ум, то могут ли они не носить отрицание?
— Они обязаны иметь это. Ум не живёт без отрицания.
— Тогда остаётся предположить, что практики — вне постижения умом.
— Это именно так.
— В чём роль ума?
— Информировать.
— Повернуть лицо сознания к практикам.
— Но «лицо сознания» — не абстракция. Сознание воспринимает через зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, тело, ум. Оно и есть эти восприятия. Что нужно «повернуть»?
— Сознание в его органах восприятия.
— Куда?
— К неведанному.
— Следовательно, есть или методика, или Путь?
— Нет.
— Кем становится практикующий?
— Созидателем нового мира.
— Куда делись знания?
— Они обязаны умереть.
— Со смертью знаний что остаётся?
— Ничего.
— Это и есть шуньята. Она не пустая, а непрерывно сотворяющая и тут же исчезающая. Она приходит ниоткуда и исчезает в никуда. Следовательно, это и есть Майя. Она и есть сознание. Следовательно, это и есть Брахма. Брахма — это ты. Ты это Брахма. Все религии мира наделяют Бога именно вездесущими свойствами. Но нет ничего, кроме Брахмы. Лишь ум трансформирует этот мир в устойчивый. Вот это и есть уничтожение бессмертия в человеке.
— Не каждый имеет инструментом шуньяту. Есть люди, вкусившие ум.
— Для этого существуют практики. Человек рождается в бессмертии. Но по мере реализации приобретает не только конкретное, но и мир ума. Теперь он мечтает о своём прошлом, но направляет этот взор в будущее. Вот почему он в пути. Никто по причине ума даже не рискует фантазировать о развитии к детскому состоянию, исходя из взрослого.
— Если есть вариант развития человека от старости к молодости, то тогда все предыдущие понимания и практики станут частным случаем.
— Ну что ж, тем и отличается «Дана».
При этих словах появились «дана» в виде стариков. Вместе с Дон Меном они стали меняться. Дон Мен приобретал возраст старого человека, а «дана» вскоре стали детьми. Это не происходило «сухо» фактом. Всё наполнилось вихрем состояний. Монахи в первый раз пришли в замешательство. Их сознание испытывало небывалый восторг. В нём стали появляться такие качества, которые они не испытывали за всю свою жизнь. Время спуталось. Нельзя сказать «куда» и «когда».
Никто теперь не имел ориентира во времени. Сколько прошло времён? Здесь — вечность. Здесь — мгновения.
Величественно смотрели горы с высот сверкающих вершин на мирную долину. Там пели птицы. Они прыгали по густым зарослям ароматных деревьев. Тихо бормотала говорливая река. Солнечные лучи ласкали нежным теплом. Они создавали ощущение уюта и нежности. Всё текло без причин и следствий.
Дон Мен легко шел по горам.
