Но тогда встает вопрос: как стало возможным, что наш бесконечный и бессмертный дух, даже вовлеченный в Природу, оказался ограниченным низшей активностью Пракрити и попал в это рабство, и почему он, подобно верховному духу, частицей которого он является, не может, наслаждаясь самоограничениями своей активной эволюции в Природе, одновременно ощущать свою безграничную свободу? Причина, говорит Гита, в нашей привязанности к гунам и к результатам их деятельности. Саттва, говорит она, привязывает к счастью, раджас – к действию, тамас скрывает знание и привязывает к небрежности, являющейся следствием заблуждения и бездействия. Или в другом месте мы читаем: «Саттва ограничивает, привязывая к счастью и знанию, раджас ограничивает воплощенный дух привязанностью к работе, тамас ограничивает небрежностью, ленью и сном». Иными словами, душа из-за привязанности к наслаждениям, которые дают гуны, и результатам их деятельности сосредоточивает свое сознание на низшей и внешней активности ума, жизни и тела в Природе, ограничивает себя пределами этих форм, забывает о своем более великом сознании, пребывающем в духе, позади всей этой активности, и перестает осознавать безграничную мощь и силу несущего освобождение Пуруши. Для того чтобы обрести свободу и совершенство, мы, очевидно, должны отстраниться от этой внешней активности, от гун, и, поднявшись над ними, вернуться к силе этого свободного духовного сознания, царящего над Природой.
Но не предполагает ли это отказ от всех действий, поскольку вся естественная активность осуществляется гунами, а точнее, Природой через формы проявления ее энергий. Душа не может действовать самостоятельно, она способна действовать только через Природу и формы проявления ее энергий. Но Гита, хотя и требует освобождения от власти трех гун, все же настаивает на необходимости действия. И здесь нужно вспомнить о важности отказа от плодов действий, на чем также настаивает Гита; ведь именно желание результатов служит главной причиной того рабства, в котором находится душа, и, отказываясь от них, душа может стать свободной даже тогда, когда совершает действие. Результатом тамасических действий является невежество, раджасические деяния приводят к страданию, порождаемому ответной реакцией окружающего мира, разочарованием, неудовлетворенностью или обусловленному преходящим характером вещей. Эти реакции всегда сопровождают раджасическую деятельность, и привязанность к ее плодам ни к чему хорошему привести не может. Но правильно выполненные действия приносят чистые и саттвичные плоды, их внутренним результатом становятся счастье и знание. Впрочем, необходимо отказаться от привязанности даже к этим позитивным результатам, во-первых, потому что они являются ограниченными и ограничивающими формами, не позволяющими выйти за пределы ума, а во-вторых, потому что есть постоянный риск утратить их, поскольку саттва неразрывно связана и все время осаждается тамасом и раджасом, которые в любой момент могут возобладать над ней. Но даже если человек свободен от любой привязанности к плодам своих трудов, он может быть привязан к самой работе либо из-за приносимого ею удовольствия – это основа раджасической привязанности, либо вследствие безвольной покорности силам Природы – это основа тамасической привязанности, либо в результате приверженности делу, совершаемому во имя всеобщего блага и справедливости, – что является основой саттвической привязанности, которая сильно выражена в праведнике или человеке знания. И выход здесь, очевидно, заключается в другом предписании Гиты: отказаться от привязанности к самому действию, препоручив его Владыке трудов, и стать лишь уравновешенным и лишенным желаний инструментом его воли. Чтобы подняться над низшей природой, нужно увидеть, что и причиной, и исполнителями наших действий являются гуны Природы, познать то высшее состояние сознания, которое превосходит гуны, и быть обращенным к нему. Только так мы можем достичь состояния бытия и природы Божественного, mad-bhāva, благодаря которым освобожденная душа, свободная от подчиненности закону смерти и рождения, а также от всего, что их сопровождает: болезни, старости и страдания, – в конце концов наслаждается бессмертием и всем тем, что вечно.
Но по каким признакам, спрашивает Арджуна, можно узнать такого человека, как он действует и как он может, даже действуя, находиться над тремя гунами? Главным признаком, говорит Кришна, является уравновешенность, о которой я не устаю повторять; внутренне такой человек одинаково относится к счастью и несчастью, считает равноценными золото и камень, приятное и неприятное, хвалу и поругание, честь и бесчестие, доброжелательство друзей и ненависть врагов. Он мудрец, неизменно погруженный в глубокий и нерушимый внутренний покой и умиротворенность. Он не предпринимает никаких действий, предоставляя гунам Природы выполнять всю работу. Саттва, раджас или тамас могут возрасти или уменьшиться в его внешней ментальной или физической активности и придать озаренность или импульсивность его действиям или привести к бездействию и омрачить его ментальное и нервное существа. Но он не радуется приходу или уходу этих состояний и не испытывает отвращения или неприятия, когда они овладевают его природой или оставляют ее. Он обосновался в свете сознания, принадлежащего другому принципу, нежели природа гун, и это более высокое сознание, пребывающее над этими силами и остающееся незатронутым их движениями, уже никогда не покидает его – он словно поднялся выше облаков, в те слои атмосферы, где постоянно светит солнце. И с этой высоты он видит, что все действия осуществляются гунами и что их неистовство или пассивность являются движениями Пракрити и не принадлежат ему; его «я» в неподвижности пребывает наверху, а его дух не участвует в бесконечных метаморфозах преходящих вещей. Это и есть безличное состояние Брахмана; ибо этот более высокий принцип, это более великое, пребывающее за пределами гун, безграничное сознание, kūṭastha, и есть неизменный Брахман.
Но человеческое существо со всей очевидностью обладает двойственным состоянием бытия, в нем присутствует разделение между двумя противоположными полюсами; есть освобожденный дух, пребывающий в неизменном высшем «Я», или Брахмане, и есть порабощенная и изменчивая Природа, за действиями которой он наблюдает, – то есть Акшара и Кшара. Возникает вопрос: не существует ли более высокого состояния бытия или принципа, ведущего к большему совершенству, или же это разделение – единственный способ обладания высшим сознанием в теле, а также, является ли окончательной целью Йоги избавление от гун и изменчивой индивидуальной природы (созданных духом, воплощенным в универсальной Природе) и исчезновение нашего «я» в безличном состоянии и вечном покое Брахмана? Является ли эта лайя (laya), или растворение индивидуального Пуруши, высшим освобождением? И все-таки, кажется, есть нечто другое; ибо в конце главы Гита снова возвращается к своей главной мысли: «Тот, кто любит Меня и ищет Меня с неизменной любовью и преданностью, тоже превосходит три гуны и готов к тому, чтобы стать Брахманом». Говоря «Меня», Кришна подразумевает Пурушоттаму, который является основой как безмолвного Брахмана, так и бессмертия, непреходящего духовного существования, вечной Дхармы и высочайшего блаженства и счастья. Следовательно, есть состояние, превосходящее покой Акшары, невозмутимо наблюдающего за борьбой гун Пракрити и незатронутого ею. Есть высочайший духовный опыт и духовная основа выше неподвижного состояния Брахмана, есть высочайшая вечная Дхарма, превосходящая раджасический энтузиазм работника, pravṛtti, есть абсолютное блаженство, незатрагиваемое раджасическим страданием и превосходящее саттвическое счастье, и все это обнаруживается и обретается благодаря достижению состояния бытия и силы Пурушоттамы. Но так как к этому приходят путем Бхакти, пребывание в Пурушоттаме должно быть божественным восторгом, Анандой, в которой человек ощущает единство абсолютной любви[5] и неизменное обладание Возлюбленным – вершину Бхакти. И обретение этого состояния Ананды, этого невыразимого единства должно стать высшим достижением духовного совершенства и осуществлением вечной и дарующей бессмертие Дхармы.
Если проследить доктрину Гиты от начала и до конца, то, несмотря на ее многочисленные отступления и отклонения в сторону, все нити ее рассуждений неизбежно сводятся к одной центральной мысли. Приближаясь к ней, она уравновешивает и примиряет противоречивые выводы различных философских систем, тщательно синтезирует истины различных духовных переживаний, а также откровения, которые часто противоречат друг другу или, по меньшей мере, не согласуются между собой, особенно если рассматривать их порознь и уделять внимание только их наиболее внешним, видимым сторонам. Но Гите удается собрать их все воедино, получив в результате одну целостную и законченную картину. Эта центральная мысль выражена в идее тройственного сознания, которое, по сути, является единым и присутствует на всех уровнях существования.
