- Какая мысль! — говорит Папа-поляк, благодарит Филгуда и возвращается в Ватикан. Как и следовало ожидать, этой ночью, когда Поляк засыпает, маленький красный чертик с рожками и хвостом снова приходит к нему и говорит:
- Эй, Папа, пора делать пи-пи!
Но Папа отвечает:
- Нет, Дьявол, мне не нужно писать — я не хочу писать — и не буду!
- Ага! — говорит чертик. — Так ты не хочешь пи-пи? О’кей — сегодня мы будем делать ка-ка!
Отец Фингер и старый отец Фангус пробуют новое общинное вино после святой мессы. Через час и две бутылки они приходят в полный восторг, и отец Фингер предлагает прокатиться по парку.
Отец Фингер садится на свой мопед, старый отец Фангус взбирается на заднее сиденье; оба совершенно пьяны. Они носятся по улицам города со страшной скоростью, как летучие мыши из преисподней. Отец Фингер поднимает руки и кричит:
- Смотри! Без рук!
Как раз в этот момент они проезжают мимо офицера полиции, медленно курсирующего на своем мотоцикле.
Коп стаскивает с мопеда священников, улавливает сильный запах вина и достает блокнот и ручку.
- Штраф — пятьдесят долларов, отец, — говорит он. — Вы сняли руки с руля, и к тому же вы пьяны.
- Но, офицер! — причитает отец Фингер. — Я молился, и Бог вел мой мопед!
- Хорошо, — улыбается коп, выписывая квитанцию. — Тогда с вас штраф в сто долларов — за то, что на мопеде ехало трое пьяных!
Джонни, маленький сынишка фермера Маффина, прибегает домой в слезах. Его руки и ноги покрыты пчелиными укусами.
- Что с тобой случилось? — спрашивает фермер Маффин.
- Слушай, папа, — ревет Джонни, — я проходил по полю мимо ульев,а эти пчелы вылетели и стали меня жалить!
- Чепуха! — говорит фермер. — Пчелы никогда не жалят просто так. Наверное,ты дразнил их.
- Нет, папа, правда! — хнычет Джонни. — Я просто проходил мимо, а они вылетели и стали меня жалить!
- Ты врешь! — говорит фермер Маффин. — И чтобы доказать это,можешь привязать меня голым к яблоне рядом с ульями и оставить там до вечера. Держу пари, что меня не ужалит ни одна пчела.
- Хорошо, папа, — просияв, говорит Джонни. Затем он привязывает голого отца к дереву и убегает играть.
Весь день Джонни слышит вопли и крики, но не подходит к отцу, чтобы как следует его проучить. Вечером он идет освободить отца.
- Что значат все эти крики, папа? — хихикает Джонни. — Они как следует покусали тебя?
- Ни одна пчела меня не тронула! — стонет фермер Маффин.
— Но видишь того теленка? Он весь день думал,что я — его мама!
Ниведано... ^
Ниведано... ~
Будьте безмолвны. Закройте глаза.
Почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.
Теперь посмотрите внутрь со всем своим сознанием и с настоятельностью, как будто это — последний миг вашей жизни.
Центр вашего существа недалеко. Все, что вам нужно — это тотальная настойчивость.
Глубже и глубже, как копье... чем глубже вы идете в свое существо, тем глубже проходите в существование.
В этот момент вы — будда, а быть буддой — значит достичь высшего потенциала вашего существа. Семя расцветает и становится голубым лотосом.
Это тело — будда, эта земля — лотосовый рай.
Оставайтесь свидетелем. Это — единственное, что вечно в вас. Все смертно,кроме свидетельствования.
Свидетельствование — это другое название будды.
Сделай это яснее, Ниведано...
Расслабьтесь, но оставайтесь свидетелем.
Вы — не тело, вы — не ум; вы — чистое сознание.
И скоро вы обнаружите, что у вас нет никаких границ.
Аудитория Будды становится озером сознания без ряби.
Соберите как можно больше цветов,что невидимо цветут вокруг вас,как можно больше аромата... И помните, что будда должен постепенно выйти на периферию вашей жизни, в вашу обычную повседневную работу.
Тогда даже эта работа становится медитацией.
Все, что сделано осознанно — медитация.
Прежде чем Ниведано позовет вас назад, соберите как можно больше этого чистого пространства. Принесите с собой этот танец, эту музыку, эту поэзию...
Ниведано... *
Вернитесь, но даже в своем возвращении покажите изящество, красоту, безмолвие.
Посидите несколько мгновений, вспоминая опыт, через который вы прошли.
Вы должны стать буддой в своих повседневных делах, двадцать четыре часа в сутки. Живой или мертвый, вы должны быть буддой.
Только будда не умирает.
Быть буддой — ваше предназначение.
Нет другого благословения выше, чем это.
Нет другого экстаза шире, чем этот.
Нет другого блаженства глубже,чем это.
Медитация — единственная революция в мире.
Все остальные революции — подделка.
- О’кей, Маниша?
- Да, возлюбленный Мастер.
2 декабря 1988 г.
Наш возлюбленный Мастер,
Кёдзан однажды вернулся к Исану, чтобы взять у него интервью. Исан сказал:
- Теперь тебя зовут добрым и умным учителем. Как ты отличаешь тех, кто приходит из всех краев и знает это, от тех, кто не знает это; мастеров, которые унаследовали это, от тех, кто не унаследовал; глубокое учение от многозначительного учения? Объясни, а я послушаю.
Кёдзан ответил:
- Кёдзан научился этому. Когда из всех краев приходят монахи, он поднимает свою палку и спрашивает, излагали это там, откуда они пришли, или нет. Затем он говорит им, оставляя это в стороне: «Чему учат старые мастера там, откуда вы пришли?»
Исан восхитился им и сказал:
- Это всегда было когтем и клыком нашей секты.
Маниша, тишина здесь настолько плотная,что немного страшно произнести даже одно слово. Я могу потревожить озеро вашего сознания. Но всегда помните: в бодрствовании слов тишина углубляется. Чем выше гора, тем глубже будет долина, окружающая ее. Огромная гора не может иметь маленькую долину. Во всей природе существует необычайное равновесие.
Сущностный дзен есть попытка привести вас к языку существования, который вы совершенно забыли. Вы совершенно забыли самое важное и наполнили свой ум всевозможным джибберишем.
Может быть, вы знаете, а может быть, нет, что «джиббериш» — не английское слово. Оно пришло из Персии — так раньше назывался Иран, — от очень таинственного человека, Джаббара. Он никогда не говорил ничего, относящегося к делу. То, что он говорил, было не только неуместно, в этом не было никакой грамматики, там вообще не было никаких слов, одни звуки. Благодаря Джаббару появилось слово «джиббериш».
Но Джаббар нечто говорил своим джибберишем. Он говорил: «Все,что мы можем сказать о существовании — это джиббериш». Он был в великой гармонии с существованием.
Кажется невероятным,но у него была тысяча учеников. Они сидели рядом с ним; когда он молчал, они молчали; когда он входил в джиббериш, они входили в джиббериш — и около двадцати пяти человек стали просветленными. Джаббар не говорил ни слова, никто ничего не слышал.
Вы не можете написать трактат о Джаббаре, потому что он не говорил ничего, кроме джиббериша. Но он излучал свет, он был человеком, который пришел к расцвету, чья весна наступила; и он не боялся быть уязвимым, открытым и восприимчивым. Он шел туда, куда нес его ветер.
Дзен сделал то же самое — под другим углом, но вы должны осознать факт, что любой подлинный мастер — какому бы веку и какой стране он ни принадлежал — не заинтересован в том, чтобы проповедовать вам доктрину. Его забота — установить общность, привести вас в равновесие с окружающей реальностью.
Дзен использовал много методов, которых никогда раньше не знали. Невозможно представить какой-нибудь метод дзен в контексте Греции. Даже Сократ и Платон растерялись бы, встретив Бодхидхарму или Джаббара.
Я всегда думаю: какая бы это была веселая встреча, если бы Джаббар повстречался с Сократом. Сократ был так логичен, рационален. Он был так же честен, как Джаббар; он был готов рисковать жизнью ради истины — идем не менее, до последнего мгновения своей жизни он не поднялся до просветления. В тот день, когда он отбросил все знания, всю мудрость, в тот день, когда он отбросил язык как таковой — в тот самый миг на него снизошла безмерная тишина. И те из вас, кто мало-помалу движется к этому великому опыту, поймут это — не потому, что я говорю так, а потому, что таков ваш собственный опыт.
Разве можно что-нибудь сказать о потрясающей тишине, которая царит здесь сейчас? Наш ум мешает нам... наш ум уводит нас от центра нашего существа. Ум совершенно не заинтересован во внутреннем исследовании. Он полностью занят внешним и объективным.
Прежде, чем я буду говорить о сутре Исана... потому что эта сутра — последняя в серии и последняя в жизни Исана. Эта сутра заканчивается точно в то время,когда Исан умирает.
