дух сохраняют к тому же все силы живые
И бытием наслаждаются только в своем единеньи,
Так как без тела наш дух сам собою не может
Произвести никоторых движений живых. Точно так же
Телу нельзя без души пребывать и являть свое чувство.
Так же как глаз, отделенный от тела и вырванный с корнем,
Не в состоянии видеть вещей никаких уже больше,
Сами собою ни дух, ни душа ни на что не способны.
Дух и душа наши вкраплены в жилы, во внутренность тела,
И нервы и кости и сдержаны крепко материей тела.
Тельца первичные их распадаться не могут свободно
На расстоянье далекое, и они будят совместно
Те проявления чувства, которых будить уж не могут,
Вырвавшись в воздух на волю по смерти и тела лишившись,
Так как ничто таким образом их уже больше не держит.
Сделался б воздух созданьем живым, если б мог удержать он
Душу в себе и притом сохранить и ее побужденья,
Бывшие в нервах до этого и управлявшие телом.
А потому ты еще и еще согласиться с тем должен,
Что с разложением общим телесных покровов, с отлетом
Веяний жизни душа разлагается, так же как чувство
Духа, затем что причины обоих связуются тесно.
Но если тело живое с душою расстаться не может
И без нее разлагается, запах гнилой издавая,
Есть ли сомнение в том, что душа, удалившись в пространство
И глубины той укромной, как дым разлетается всюду?
Также могло ли бы тело от гнилости столь измениться,
Если б уж в самых своих основаниях не потрясалось
И не стремилась душа из всех членов его удалиться
Всеми путями и ходами через отверстья и поры,
Кои находятся в теле? Из этого ты убедишься,
Что вылетает душа из суставов в рассеянном виде
И что на части она разлагается в самом уж теле,
Прежде чем вылететь вон и в воздушных течениях реять.
Даже, покуда душа еще в гранях вращается жизни,
Часто ее мы расслабленной видим от некой причины:
Кажется, будто ей хочется освободиться от тела.
Вид человека становится вялый, как будто пред смертью,
И поникают бессильно все члены в бледнеющем теле.
Случай такой представляет нам обморок, что называют
Также потерей сознанья. Дрожит человек, всею силой
Он домогается вновь возвратить себе жизни остатки.
Ибо тогда потрясаются силы души и рассудка,
И одновременно с телом они ослабляются. Так что,
Будь тут удар посильней, узы жизни совсем бы распались.
Как сомневаться еще, что душа, удалившись из тела
Прочь на простор, обессилев и всяких покровов лишившись,
Не в состояньи поддерживать жизни не только вовеки,
Но сохраниться не может и самое краткое время.
Кажется, не испытал, умирая, никто ощущенья,
Будто совсем невредимой душа вылетает из тела;
Будто сперва она к горлу, а после ко рту подступает, —
Нет, угасает она в тех местах, где она залегает,
Так же, как гибнут все чувства другие на месте присущем.
Если бы дух был бессмертным, то о разложеньи при смерти
Он не скорбел бы. Напротив, он радостно шел бы наружу,
Как покидает змея обветшалую, старую кожу.
Ради чего, наконец, никогда пониманье и разум
Ни в голове, ни в ногах, ни в руках не родятся, а только
В месте едином, и области определенной присущи?
Не оттого ли, что все возникать должно в месте известном,
Где безопасно продлить бы могло оно существованье?
Так же мы видим в строении членов других многократно;
И никогда не бывает, чтоб тут нарушался порядок.
Каждая вещь за другой всегда следует: пламя не может
Произойти из потока, а зной – от мороза возникнуть.
Кроме того, еще, если души нашей сущность бессмертна,
Если она, отделившись от тела, являть может чувство,
То, полагаю, и пять наших чувств подобает прознать в ней,
Ибо иначе никоим путем мы представить не можем,
Как после смерти блуждает душа в глубине Ахеронта.
В прежнее время писатели древности и живописцы
Душу себе представляли всегда одаренною чувством.
Но без общенья с глазами, ноздрями и даже с руками
Быть невозможно душе, как нельзя, чтоб язык или уши
Сами собой без души пребывали и чувство являли.
В нас ощущение есть, что по целому телу разлито
Чувство живое, и одушевленным нам кажется тело;
И если сильный удар поразит его посередине,
Так что оно пополам на две части должно разделиться,
То, без сомнения, силы души на такие же части
Будут раздроблены, и вместе с телом они распадутся.
Все, что дробится, на некие части свои распадаясь,
Нам указует, что вечную сущность в себе отвергает.
Так, говорят, колесница, снабженная лезвием острым,
Кровью врагов обагряясь, тела разрезает столь быстро,
Что на земле иногда можно видеть еще содроганье
Срезанных членов, покуда сознанье и ум человека
Вследствие скорости той воспринять чувство боли успеет.
Воин, всецело предавшийся духом своим делу битвы,
Часто остатками тела стремится на бой и погибель,
Не сознавая, что левой руки со щитом уже больше
Нет у него, что она лошадьми и колесами смята.
Не замечает один в наступленьи утраты десницы;
Тут же другой опереться желает напрасно на ногу,
Что на земле уж лежит, сохранив еще в пальцах движенье.
И голова, отделившись от теплого тела, живого,
Жизнь сохраняет в лице и глазах незакрытых, доколе
Вся без остатка душа не покинет ее совершенно.
Если тебе есть охота разрезать железом на части
Длинное тело змеи, угрожающей жалом дрожащим
И извивающей хвост то туда, то сюда, ты заметишь,
Как все кусочки отдельные вследствие ран своих свежих
Корчатся в муке жестокой и гной выпускают на землю
И как передняя часть от болезненных ран и страданий
Злобно на заднюю часть нападает, зубами кусая.
