Лукиан - Избранное

И. Нахов

11

1. Едва только я, достигнув отрочества, перестал ходить в школу, как мой отец принялся со своими друзьями рассуждать, чему же теперь учить меня. Большинство было того мнения, что настоящее образование стоит больших трудов, весьма длительно, связано с большими затратами и предполагает блестящее положение; наши же дела плохи, и в скором времени нам может понадобиться поддержка. Вот если бы я выучился какому-нибудь ремеслу, то сразу же начал бы зарабатывать на жизнь и перестал — такой большой парень — сидеть на отцовских хлебах, а вскоре мог бы обрадовать отца, принося ему постоянно свой заработок.

2. Затем был поставлен на обсуждение второй вопрос — о том, какое ремесло считать лучшим: и чтобы легко было выучиться, и чтобы свободному человеку оно подходило, и чтобы под рукой было все необходимое, и чтобы доход оно давало достаточный. И вот, когда каждый — в соответствии со своим вкусом или опытом — стал хвалить то или другое ремесло, отец, взглянув на моего дядю (надо сказать, что при обсуждении присутствовал дядя, брат матери, считавшийся прекрасным ваятелем), сказал: «Не подобает, чтобы одержало верх какое-либо другое ремесло, раз ты присутствуешь здесь; поэтому возьми его к себе, — он показал на меня, — и научи его хорошо обделывать камень и быть хорошим ваятелем; он способен к подобным занятиям и, как ты знаешь, имеет к этому природное дарование». Отец основывался на игрушках, которые я лепил из воска. Часто, когда учителя оставляли меня в покое, я соскабливал с дощечки воск12 и лепил из него быков, лошадей или, клянусь Зевсом, даже людей, делая их, как находил отец, весьма прилично. То, за что меня били учителя, стало теперь предметом похвалы и признаком таланта, все были уверены, что раз уж я умел лепить, то в короткое время выучусь ремеслу ваятеля.

3. Наконец настал день, когда показалось удобным начать мое учение, и меня сдали дяде, причем я, право, не очень тяготился этим обстоятельством: я рассчитывал найти приятное развлечение и случай похвастаться перед товарищами, если они увидят, как я делаю изображения богов и леплю различные фигурки для себя и для тех, кто мне нравится. И конечно, со мной случилось то же, что и со всеми начинающими. Дядя дал мне резец и велел осторожно обтесать плиту, лежавшую в мастерской; при этом он привел общеизвестную поговорку: «Доброе начало — половина дела». Когда же я по неопытности нанес слишком сильный удар, плита треснула, а дядя, рассердившись, схватил валявшуюся поблизости палку и совсем не ласково и не вдохновляюще стал посвящать меня в тайны профессии, так что слезы были вступлением к ремеслу.

4. Удрав от дяди, я вернулся домой, беспрестанно всхлипывая, с глазами, полными слез, и рассказал про палку, показывая следы побоев. Я обвинял дядю в страшной жестокости, прибавляя, что он поступил так из зависти, боясь, как бы я не превзошел его в мастерстве. Моя мать рассердилась и очень бранила брата. К ночи я заснул, весь в слезах и думая о палке.

5. Все, что я до сих пор рассказывал, — смешная, детская история. Но теперь, граждане, вы услышите серьезные вещи, рассчитанные на внимательных слушателей. Ибо, говоря словами Гомера,

до того ясный, что он ни в чем не уступал истине. Еще и теперь, много лет спустя, перед моим взором стоят образы, которые я увидел, и сказанное звучит у меня в ушах. Вот до чего все было отчетливо.

6. Две женщины, схватив меня за руки, упорно и сильно тянули каждая к себе, они едва не разорвали меня на части, соперничая друг с другом. То одна осиливала другую и почти захватывала меня, то другая была близка к тому, чтобы завладеть мной. Они громко препирались друг с другом. Одна кричала, что ее соперница хочет владеть мной, тогда как я уже составляю ее собственность, а та — что она напрасно заявляет притязания на чужое достояние. Одна имела вид работницы, с мужскими чертами; волосы ее были грязны, руки в мозолях, платье подоткнуто и перепачкано гипсом, совсем как у дяди, когда он обтесывал камни. У другой же были весьма приятные черты лица, благородный вид и изящная одежда. Наконец они позволили мне рассудить, с которой из них я бы желал остаться.

Первой заговорила грубая и мужеподобная:

7. «Я, милый мальчик, Скульптура, которую ты вчера начал изучать, твоя знакомая и родственница; ведь твой дедушка (она назвала имя отца матери) и оба твои дяди были камнерезами и пользовались немалым почетом благодаря мне. Если ты захочешь пренебречь ее глупыми и пустыми речами (она показала на другую) и решишься последовать за мной и вместе со мною жить, то прежде всего я тебя выращу крепким широкоплечим мужчиной; кроме того, к тебе никто не будет относиться враждебно, тебе никогда не придется странствовать по чужим городам, оставляя отечество и родных, и все станут хвалить тебя не за твои слова, а за дела.

Не гнушайся неопрятной внешности и грязной одежды; ведь, начав с этого, знаменитый Фидий явил людям впоследствии своего Зевса, Поликлет изваял Геру, Мирон добился славы, а Пракситель общее восхищение; и теперь им поклоняются как богам. И если ты станешь похожим на одного из них, как же тебе не прославиться среди всех людей? Ты ведь и отца сделаешь предметом всеобщего уважения, и родина будет славна тобой…» Это и еще многое сказала мне Скульптура, запинаясь и вплетая в свою речь много варварских выражений, с трудом связывая слова и пытаясь меня убедить. Я и не помню остального; большинство ее слов уже исчезло из моей памяти. И вот, когда она кончила, другая начала приблизительно так:

9. «Дитя мое, я — Образованность; со мной ты уже познакомился, хотя и не изведал полностью. Она торжественно заявила о том, какие блага тебе достанутся, если ты сделаешься камнерезом. Ты станешь простым ремесленником, занятым ручным трудом и возлагающим все надежды на свою силу; ты будешь жить в неизвестности, имея небольшой и недостойный заработок. Ты будешь недалек умом, будешь держаться простовато, друзья не станут искать твоего общества, враги не будут бояться тебя, сограждане — завидовать. Ты будешь только ремесленником, каких много среди простого народа; всегда ты будешь трепетать перед власть имущим и почитать того, кто умеет хорошо говорить; ты станешь влачить заячье существование и сделаешься легкой добычей более сильного. И даже если бы ты оказался Фидием или Поликлетом и создал много дивных творений, то твое искусство все станут восхвалять, но никто из зрителей не захочет уподобиться тебе, если только он в своем уме. Какого бы ты искусства ни достиг, все будут считать тебя ремесленником, мастеровым, живущим трудом своих рук.

10. Если же ты послушаешься меня, то я познакомлю тебя сперва с многочисленными деяниями древних мужей, с их удивительными подвигами; я прочитаю тебе их речи и открою тебе — если так можно выразиться — источник всякого деяния. Я также украшу твою душу — а это в тебе самое главное — многими совершенствами: благоразумием, справедливостью, благочестием, кротостью, добротой, рассудительностью, силой, любовью ко всему прекрасному, стремлением ко всему, достойному почитания. Ведь все это и есть настоящее, ничем не оскверненное украшение души. От тебя не останется скрытым ни то, что было раньше, ни то, что совершается теперь, — мало того: с моей помощью ты увидишь и то, что должно произойти в будущем. И вообще все, что существует, и божественные дела и человеческие, я открою тебе в короткий срок.

11. Ныне ты бедняк, сын такого-то, уже почти решившийся отдать себя столь низкому ремеслу, — а немногим спустя ты сделаешься предметом всеобщей зависти и уважения; тебя будут чтить и хвалить, ты станешь знаменит среди лучших людей. Мужи, знатные родом или славные богатством, будут с уважением смотреть на тебя, ты станешь ходить вот в такой одежде (и она показала на свою, — а была она роскошно одета), ты будешь удостоен права занимать первые должности в городе и сидеть на почетном месте в театре.14 А если ты куда-нибудь отправишься путешествовать, то и на чужбине не будешь неизвестен или незаметен: я окружу тебя такими отличиями, что каждый, кто увидит тебя, толкнет своего соседа и скажет «вот он», показывая на тебя пальцем.

12. Если случится что-нибудь важное, касающееся твоих друзей или целого города, все взоры обратятся на тебя. А если тебе где-нибудь придется говорить речь, то почти все будут слушать раскрыв рты, удивляясь силе твоих речей и считая счастливцем твоего отца, имеющего такого знаменитого сына. Говорят, что некоторые люди делаются бессмертными; я доставлю тебе также это бессмертие. Если ты даже уйдешь из этой жизни, то все же навсегда останешься среди образованных людей и будешь в общении с лучшими. Посмотри, например, на знаменитого Демосфена — чей он был сын и чем сделала я его. Посмотри и на Эсхина, сына танцовщицы: однако сам Филипп благодаря мне почитал его. Даже Сократ, воспитанный Скульптурой,15 как только понял, в чем заключается лучшее, сразу же покинул ваяние и перебежал ко мне. А ты ведь сам знаешь, что он у всех на устах.