Получив в награду расшитое одеяние оутиги, он снова произнес:
Сиракумо-но
Коно ката ни си мо
Оривиру ва
Амацу кадзэ косо
Фукитэ кицураси
Белое облако
На плечи мои
Опустилось.
Это, верно, небесный ветер
Подул прямо на меня[352].
Тот же император однажды вечером, когда луна была красива, соизволил совершать тайный обход покоев фрейлин. Спутником ему служил Кимутада. Из одних покоев, что там были, вышла красивая дама, одетая в ярко-алые одежды, она безудержно рыдала. Император послал Кимутада подойти и узнать, в чем дело, но она лишь закрывала лицо распущенными волосами и рыдала без удержу. «Отчего вы так плачете?» – спрашивал [Кимутада], но ответа не было. Император тоже был весьма неприятно поражен. Тогда Кимутада:
Омофураму
Кокоро-но ути ва
Сиранэдомо
Наку-во миру косо
Вабисикарикэри
О чем думаете
В глубине души,
Неведомо,
Но уже оттого, что вижу я, как вы плачете,
Я исполнен печали[353] —
так сложил, и император несказанно хвалил его.
Во времена прежнего императора в одних покоях дворца жила молоденькая девушка, которая была недурна собой. Император как-то увидел ее и тайно призвал к себе. И с тех пор, скрывая от людей, он время от времени призывал ее. И вот однажды он изволил сказать:
Акадэ номи
Мирэба нарубэси
Авану ё мо
Афу ё мо хито-во
Аварэ-то дзо омофу
Никак не могу
Наглядеться на тебя
И в ночь,
Когда мы не встречаемся,
О тебе с любовью думаю —
так он сказал. Девушка была счастлива беспредельно и не таясь рассказала подруге: вот что он изволил сказать. Об этом узнала главная фрейлина и выгнала девушку [из дворца]. Очень прискорбно!
Дочь покойного Сандзё-но удайдзина, правого министра третьего ранга, завязала сердечные отношения с Цуцуми-но тюнагоном. В то время он занимал еще и должность кура-но сукэ[354] и нес службы во дворце. А дама, то ли у нее не было особого настроения видеться с ним, но она не слишком к нему стремилась. Однако, когда ему пришлось часто бывать во дворце и он не мог постоянно навещать ее, дама:
Такимоно-но
Куюру кокоро ва
Арисикадо
Хитори ва таэтэ
Нэрарэдзарикэри
Благовония
Сгорели,
Так что ж, —
Курильница совсем
Не может угаснуть[355].
Кавалер этот был мастер слагать танка, и ответ, наверное, был хорош, но здесь он не приводится, ибо неизвестен.
Тот же кавалер известил как-то: «В ближайшее время буду занят и не приду. Несказанно тревожусь, как-то вы отнесетесь к тому, что я вынужден вот так ездить по разным местам и не могу навестить вас». Тогда дама:
Савагу нару
Ути-ни мо моно ва
Омофунари
Вага цурэдзурэ-во
Нани-ни татохэму
Пусть ты в суете и шуме,
В то же время
Думаешь с любовью обо мне.
Мою же скуку
С чем сравню?[356]
Хёбугё-но мия, ныне покойный, построил себе великолепный дом в Сига, по дороге в Ямагоэ, в местечке под названием Иваэ, и время от времени наезжал туда. Жил он там тайно, иногда выбирался посмотреть на дам, прибывших в храм Сига для поклонения богам. Окрестности были чудесные. Дом был весьма изысканным, и Тосико, приехав в Сига, пришла к этому дому, оглядела его со всех сторон, поражалась ему и хвалила, а после написала:
Кари-ни номи
Куру кими мацу то
Фуриидэцуцу
Наку сига яма ва
Аки дзо канасики
Лишь на охоту
Приезжаешь сюда, и в ожидании этого
Во весь голос
Плачет олень. Ах, горы
Осенью особенно печальны![357] —
так она написала и уехала.
Человек по имени Коякуси-кусо[358], желая завязать сердечные отношения с одной дамой, послал ей:
Какурэ ну-но
Соко-но ситакуса
Мигакурэтэ
Сирарэну кохи ва
Курусикарикэри
В заросшем болоте
На дне [растущие] водоросли
Скрыты водой.
И карпу, о котором никто не ведает,
Так тяжело[359].
Дама в ответ:
Мигакурэ-ни
Какуру бакари-но
Ситакуса ва
Нагакарадзи то мо
Омохоюру кана
В воде
Всегда прячущиеся
Водоросли
Не слишком длинны,
Думается мне[360].
Этот человек, по имени Коякуси-кусо, был очень мал ростом.
Во времена покойного императора при покоях Сокёдэн-но миясудокоро[361] служила некая тюнагон-но кими. И вот в ту пору, когда ныне покойный хёбугё-но мия, бывший тогда молодым человеком и именовавшийся первым принцем, увлекался любовью, он жил недалеко от дворца Сокёдэн. Прослышав, что есть во дворце сведущая в изящном дама, стал он приходить и беседовать с ней. Так прошло время, и завязались у них близкие отношения втайне от людей. То бывал он у нее, а то почти перестал приходить, и тогда из дома этой дамы было послано ему такое стихотворение:
Хито-во току
Акутагава тэфу
Цу-но куни-но
Нани ва тагавану
Кими-ни дзо арикэри
Ничем ты не расходишься
С землей Нанива
В стране Цу,
Где течет река Акутагава,
О которой говорят люди[362].
Она уже есть ничего не могла, все слезы лила, заболела и только о нем помышляла. И вот, отломив обсыпанную снегом ветку сосны, росшей перед дворцом Сокёдэн, она так сложила:
Кону хито-во
Мацу-но ха-ни фуру
Сираюки-но
Киэ косо кахэрэ
Авану омохи-ни
Того, кто не приходит,
Ожидая, провожу дни.
И подобно тому как белый снег.
Тает, так и я скончаюсь
От любви, не встретившись с тобой[363] —
так говорилось в послании. «Ни за что только не отряхивай этот снег», – твердила она посыльному, и тот отнес все это принцу.
Ныне покойный хёбугё-но мия в близких отношениях был с дочерью Нобору-дайнагона[364]. Однажды делили они ложе не в обычном месте, а в комнате-нише, между спальней и наружной верандой. Потом ушел он, и долгое время они не встречались. И вот как-то говорит он: «То ложе, что я устроил в нише, на месте ли? Или его куда-нибудь передвинули?» А она в ответ:
Сикикахэдзу
Ариси нагара-ни
Кусамакура
Тири номи дзо виру
Харэфу хито нами
Не перестилали.
И все прежняя она —
Подушка из травы.
Но в ней лишь пыль,
Ведь некому убрать[365] —
так она сложила, а он ей отвечает:
Кусамакура
Тири харахи ни ва
Карагоромо
Тамото ютака-ни
Тацу-во матэкаси
С подушки из травы
Пыль убрать [приду].
Подожди, пока скрою
Расшитые рукава
Китайских одежд[366].
Она же:
Карагоромо
Тацу-во мацу ма-но
Ходо косо ва
Вага сикитаэ-но
Тири мо цуморамэ
Пока китайские одежды
Скроишь, в ожидании
Много времени [пройдет].
На ложе моем
Пыли будет все прибавляться —
так сложила. Затем он навестил ее, а вскоре сообщил: «Уезжаю на охоту в Удзи», и тогда она:
Микари суру
Курикомаяма-но
Сика ёри мо
Хитори нуру ми дзо
Вабисикарикэри
Даже больше, чем олень,
На которого ты охотишься
На горе Курикома,
Я, спящая в одиночестве,
Достойна жалости.
Среди братьев государственного советника по имени Ёсииэ был один, служивший в стране Ямато чиновником третьего ранга. И вот в дом нынешней своей жены привел он женщину из Цукуси и там же поселил. И первая жена была очень добра нравом, и у теперешней сердце не было жестоким. Прекрасно они ладили. А кавалер этот по делам службы часто ездил по провинции, и женщины оставались вдвоем. И жена из Цукуси тайком завела себе возлюбленного. Стали о том поговаривать люди, она сложила:
Ё ха ни идэтэ
Цуки дани мидзу ва
Афу кото-во
Сирадзу гахо-ни мо
Ивамаси моно-во
Если бы в середине ночи выйдя,
Луна и та не увидела бы нас,
Все же, о наших встречах [с людьми говоря],
Притвориться незнающими
Нам бы надо[367].
Но хотя было за ней такое, первая жена была женщина очень доброго нрава и ничего об этом мужу не сказала. Так и жили они, но как-то стороной он узнал, что есть у второй жены возлюбленный. Хотя он сам любил ее, но все же не очень близко к сердцу принимал и оставил все как есть. А вскоре он узнал, что она с тем, с другим, все еще поддерживает отношения, и спросил: «Кого ты любишь – его или меня?»
Она:
Ханасусуки
Кими-га ката-ни дзо
Набикумэру
Омовану яма-но
Кадзэ ва фукэдомо
Трава сусуки
Именно в твою сторону
Клонится,
Даже если внезапно горный
Ветер подует[368] —
так сложила. Пришел к ней после этого ее возлюбленный, она ему стала говорить: «В этом мире все так печально. Я не могу больше встречаться с вами», но, видно, со временем она все чаще помышляла о нем, стала отвечать на его послания, и вот как-то она послала первой жене запечатанное письмо. Та раскрыла, и было там написано: