Многоценная жемчужина - Сергей Сергеевич Аверинцев

О, Превышающий всё! что ж еще Тебе я примолвлю?

Как Тебя слову возславить? Для слова Ты несказуем.

Как Тебя мысли помыслить? Для мысли Ты непостижен.

Неизречен Ты один, ибо Ты — исток всех речений.

Неизъясним Ты один, ибо Ты — исток всех познаний.

Всё и речью своей, и безмолвьем Тебя славословит;

Всё и мыслью своей, и безмысльем Тебя почитает;

Все алканья любви, все порывы душ уязвленных

Вечно стремятся к Тебе; и целый мир совокупно,

Видя Твой явленный знак, немое приносит хваленье,

Всё пребывает в Тебе, и всё Ты объемлешь Собою,

Как всеобщий предел, как Единый, как всё, и, однако,

Как ничто из всего! Всеимянный, Ты безымянен;

Как же воззвать мне к Тебе? Какой из Умов занебесных

В светы проникнет, Тебя сокрывшие? Будь благосклонен,

О, Превышающий всё! Что ж еще Тебе я примолвлю?

Речи пернатые где? Отлетели в воздух. Где милой

Младости цвет? Он увял. Где слава? Ушла невозвратно.

Где состава телесного связь? Разшаталась недугом.

Где имение? Бог отъял; а иное безстыдной

Зависть руке предала. Где отец мой и матерь? Где братьев

Сердцу святая чета? Сошли до срока во гробы.

Благо одно оставалось — родная земля: но из оной,

Бурно валы возбудив, изверг меня демон злонравный.

Ныне странник, скитаюсь, всему чужой, на чужбине,

Жалкую жизнь влача и терпя безсильную старость,

Без престола, без града, без чад, но в муках о чадах, [79]

Лишь со дня на день живя, непрестанно блуждая.

Где же тело докучное сброшу? Как жизнь я окончу?

Что за край, что за гроб меня примет страннолюбивый?

Кто возложит персты на мои померкшие очи —

Друг ли Христов, по вере собрат, иль злодей из злодеев?

Что до того? Слабодушно пустые лелеять заботы.

Будет ли тело мое бездыханное предано гробу,

Будет ли без погребенья простерто оно, плотоядным

Птицам окрестным и псам в корысть, и прохожему зверю —

Если желаешь, сожегши, развей по ветру мой пепел,

Или на высотах положи мертвеца без могилы,

Или в водах дождевых дай согнить, в речных ли потоках.

Я ли один сопричтен не буду общему сонму?

Если б то было возможно! Но нет: по Божьему зову

День последний всех соберет от пределов вселенной,

Так же и тех, кто во прах обращен, кто недугом изглодан.

Вот о чем я скорблю: страшусь судилища Божья,

И потоков огня, и лютейшей тьмы преисподней.

Ты, Христе, Ты всё для меня: и младость, и сила,

И родная земля: в Тебе упокоиться жажду.

Века людского в предельную меру достигнув, столетний

(Сорокалетний, когда годы священства сочтем),

Добр и красноречив, Триединого Бога служитель,

Здесь я, Григорий, обрел праху покой своему.

Но окрыленная ввысь возлетела душа. Иереи,

С пеньем спешите сюда — почесть могиле воздать.

Нонна, Фильтатия дочь. — А где скончалась? — Во храме.

— Как? — Средь молитвы? — В каких летах? — Дожив до седин.

— О, прекрасная жизнь и угодная Богу кончина!..

Увы, Христе мой! тяжко мне дышать и жить!

Увы! нет меры, ни конца томлению.

Увы! всё длится странствие житейское,

в разладе с целым светом и с самим собой,

и образ Божий меркнет в унижении!

Какой же дуб такие вихри выдержит,

какой корабль такие бури вытерпит?

Изсякли силы, изнемог я в горестях!

Не доброй волей отчий сан воспринял я, [80] —

приняв, нашел святыню в поругании; [81]

друзья врагами стали; плоть язвит недуг;

каменьями толпа меня приветствует;

далече паства, [82] чада же духовные

одни со мной разлучены, другие же

спешат предать. Горька печаль отцовская!

А братья по священству, злее недругов,

забыли и о Трапезе таинственной,

о равной доле в пастырском служении —

о том, что и в презренном подобает чтить;

не подают мне утешенья в бедствиях,

спиною повернувшись к одинокому.

Увы, Христе мой! древний приступает змий.

Увы, он приступает, я же немощен.

Увы, вкусил от древа я познания.

Увы, ко злобе Злобою склонен самой.

Я боле не божествен, Рай утратил я.

Меч пламенный, свой пламень угаси на миг, [83]

дабы вступить мне сызнова в блаженный сад,

как оный тать, с креста в Эдем допущенный.

Горька обида. Если ж уязвляет друг —

двойная горечь. Если ж из засады бьет —

тройная мука. Если ж брат по вере твой —

скрепись душа. Но если иерей, —

увы, куда бежать от смертного томления?

Чистотою чистый ставим

На ступень себя же выше:

Тот,