Похороны отца
История содержит суфийскую переоценку обычных житейских представлений о «благости» земной жизни и «ужасе» перехода в мир иной. При внимательном духовном взгляде оказывается, что именно жизнь в вещественном мире обладает качествами предполагаемого «посмертного бытия», являясь средством наказания и исправления грешной человеческой души.
Д. Щ.
Похороны отца
В пути погребальном над телом отца
Почтительный сын причитал без конца:
«Родимый, тебя в темном доме поселят,
Тебе даже коврика там не подстелят,
Лампадку тебе не засветят во мгле,
И будешь лежать на холодной земле!
Там глаз не раскроешь ты в ясное небо,
Там ты не отведаешь мягкого хлеба,
Там даже на помощь средь всех этих бед
К тебе не придет ни родной, ни сосед.
Родимый! Во мрак гробового жилья
Уйдет величавая статность твоя!..»
...Джуха, услыхав, что твердил тот юнец,
К отцу подбегает: «Ты слышал, отец?
Ведь каждому ясно по этим словам —
Покойника тащат прямехонько к нам!»
Отец отвечает: «Ты что, идиот?» А тот:
«Все приметы подходят! Ведь вот —
Ни хлеба у нас, ни ковров, ни лампад,
И прямо во тьму упирается взгляд,
И нечем дышать... Нет сомнения в том,
Что люди покойника тащат в наш дом!»
Мотив ночных путешествий переодетого в простое платье султана Махмуда Газневида (см. притчу «Жемчужина») восходит к старинным фольклорным источникам (ср. странствования царя Соломона в агадических легендах, «переодевание» халифа Гаруна аль-Рашида в «Сказках тысячи и одной ночи» и т. п.). В данном рассказе султан представляет высшее «Я» человека, его духовный разум, а ночные воры – совокупность его чувств: слух («чуткие уши»), зрение («ясные очи»), осязание («необычные руки»), обоняние («недюжинный дар»), интуицию («взбираться... до самых небес»). Земные чувства человека «обкрадывают» его духовный разум («и вот уже воры – пред царской казной»), поскольку они нацелены на восприятие внешнего мира, в то время как цель суфия – самопознание, «внутреннее» восхождение к Истине. Руми показывает, как, поначалу приобщившись к чувствам и завоевав их «доверие» («сошелся с ночными ворами»), дух впоследствии может получить над ними власть («воры пред шахом простерлись в пыли»). Это происходит «утром» – с рассветом, означающим духовное пробуждение после «ночи» неведения. В это время дух, воссев на трон, возвращает себе то владычество над чувствами, которого был лишен «средь ночи», и чувства начинают обретать в нем настоящий «свет познания» («верни упованье лишенным надежды»). На достижение таких взаимоотношений между духом и чувствами направлена многолетняя суфийская практика самосовершенствования.
Д. Щ.
Султан и воры
Приняв горожанина скромного вид,
Скитался ночами Махмуд Газневид,
И как-то сошелся с ночными ворами,
А те похвалялись своими дарами:
«Пусть тот, кто способен на больший обман,
Над нами и властвует, как атаман!»
И первый изрек: «О погибшие души,
Бесценный мой дар – это чуткие уши,
Мне ясен, я в этом признаться готов,
Язык всех зверей, но особенно – псов!»
Второй сообщил: «О исчадия ночи,
Судьбой мне подарены ясные очи,
Кто мне на глаза попадется хоть раз,
Того, снова встретив, узна?ю тотчас!»
А третий сказал: «О сыны адской муки,
Мне свыше даны необычные руки,
Все воры в округе зовут меня, чтоб
Под стену иль изгородь сделать подкоп!»
Четвертый: «О слуги дурного желанья,
Мой признак – недюжинный дар обонянья:
Принюхавшись к легкому следу в пыли,
Меджнун узнавал, где ступала Лейли,
А я по особенному аромату
Всегда узнаю?, где запрятано злато!»
А пятый: «О вы, мои мрачные братцы,
Мой дар – на вершины и стены взбираться,
И даже на башню до самых небес,
Закинув веревку с крюком, я бы влез!»
Тут воры спросили, взглянув на Махмуда:
«А ты про какое расскажешь нам чудо?»
А он: «В трудный миг вам поможет всегда
Волшебным движеньем моя борода:
В несчастиях я бородой помаваю
И этим преступника грех покрываю, —
Едва потрясу бородой и кивну,
Как вору тотчас же прощают вину!»
«Твой дар представляется самым желанным,
Отныне ты будешь у нас атаманом! —
Воскликнули воры. – А наших сердец
Желанье – ограбить султанский дворец!..»
...Бесшумно к стене они крались, однако
Залаяла, запах почуяв, собака,
И, на понимание слов ее скор,
«Меж вами – султан!» – перевел первый вор.
Но тут посчастливилось пятому вору
На гладкой стене обнаружить опору,
И всех переправил он в сад прямиком
При помощи длинной веревки с крюком.
Четвертый же вор, виртуоз аромата,
Принюхавшись, понял, где спрятано злато,
А третий проделал подкоп под стеной,
И вот уже воры – пред царской казной!
Вот именно здесь, возле цели заветной,
Властитель и скрылся от них незаметно:
Он выведал всё – их дома, имена...
А утром – тревога: исчезла казна!
Тут хитрый Махмуд снарядил свою стражу,
Чтоб всех, совершивших полночную кражу,
Нашли – и в оковах к нему привели.
И воры пред шахом простерлись в пыли.
Взглянув на царя, вор второй – ясноглазый —
В Махмуде ночного сообщника сразу
Узнал – и воззрился на край бороды
Султана, как будто просящий воды —
На облако, иль на знаменье Аллаха —
Пророк! И во взгляде том не было страха:
Чего же бояться, когда приговор
Почти изречен?! И промолвил тот вор:
«Сиятельный, будь с нами ласков, как прежде,
Верни упованье лишенным надежды,
Скорей, о султан, потряси бородой —
И наши грехи милосердьем покрой!»
Под «сиянием луны» в данном случае подразумевается «вдвойне нереальная» сущность нашего мира (Луна сама светит отраженным сиянием Солнца, а ее свет на Земле – есть «отражение отражения»). Пробуждение («утром, чуть пробудится душа») в притче означает кончину, за которой последует осознание тщетности прожитой жизни у тех, кто не обрел реального мистического опыта. Подобные люди не могут быть наставниками на пути приближения к Богу и стяжания истинного Света.
Д. Щ.
Лунное полотно
Сей мир – базар, где мы обведены
Вкруг пальца: нам сияние Луны
Сбывают, как льняное полотно,
И в темноте нам нравится оно.
Лучи волшебник выдает за лён,
И до зари наш разум усыплен.
Ах, сколько денег – драгоценных лет —
Мы отсчитали за обманный свет!
А утром, чуть пробудится душа, —
Где ж лён? И на ладони – ни гроша!..
Душа, целиком погрузившаяся в материальные заботы и отождествившая себя с телесной субстанцией («ищущая и поглощающая пищу»), будет сама «съедена» вещественным миром, поскольку лишилась своей духовной основы, – таков смысл этой притчи.
Д. Щ.
Ядущий и ядомый
Едва лишь птица изловила мошку,
Ту птицу за крыло схватила кошка.
Так два обеда меж собой совпали:
И птица ела, и ее съедали.
Кто сам себя считает веществом —
Всегда вкушает и всегда ядом!
Владелец лавки в этой притче означает разум, спешащий осуществить свои намерения, исполнить свой земной долг («с утра спешивший»). «Нарядные жены» – чувственные желания – мешают ему «пройти», т. е. достичь своей цели, на что он горько сетует («вас слишком много»). Однако эмоции не зря созданы Богом: при их отсутствии теряется сам смысл человеческого существования («вас самих бы не было на свете»). Именно опираясь на сферу чувств, человек постепенно учится любви к Создателю, которая является главным предметом, преподаваемым в школе земной жизни. На начальных этапах развития душа подготавливается к этой любви путем совершенствования эмоциональной сферы.
Д. Щ.
Судьба
Один купец, с утра спешивший в лавку,
Попал внезапно в уличную давку.
Протискиваясь меж нарядных жен,
Он был обильем их так раздражен,
Что крикнул: «Эй, очистите дорогу,
Бабье! И без того вас слишком много!»
Одна из женщин кротко отвечала:
«Ты не бранись, а рассуди сначала,
Не для Адама ль первая жена
Была премудрым Богом создана?
Да и притом, когда б не жены эти,
То вас самих бы не было на свете!..»
...Судьбою управляя, звездный круг
Нам посылает столько бед и мук,
Что мы б не вынесли земных скитаний,
Когда бы Бог не усладил страданий
И в непроглядной тьме земной тюрьмы
Не сделал так, чтоб радовались мы!..
