Лучшее в мире место
Здесь, как и в других притчах, любовь между людьми служит символом стремления души к Богу и страстной любви к Нему. Величайшее из всех благ, обретаемых человеком, – это близость к Создателю и ощущение Его милосердия. Любые события, переживания и обстоятельства, которые позволяют приблизиться к единению с Творцом, представляются благом истинному суфию: «Неважно мне, этот ли мир, иль иной //Я вижу вокруг, – лишь бы ты был со мной!».
Д. Щ.
Лучшее в мире место
Друг, встретивший друга, прекрасного ликом,
Спросил его голосом нежным и тихим:
«Во многих ты странах, мой друг, побывал,
Какая же боле достойна похвал?»
А тот: «Мне любое селенье земное
По нраву, где был бы ты рядом со мною.
И даже гробницы приятен мне вид,
Коль нас она примет и вместе вместит.
Колодец, в котором Иосиф Прекрасный
Томится, – есть рай для души моей страстной.
Неважно мне, этот ли мир, иль иной
Я вижу вокруг, – лишь бы ты был со мной!»
Согласно мировоззрению Руми, как и суфизма в целом, изначальным, истинным и величайшим Шейхом– Учителем всех душ – является сам Бог. Притчи, включенные в этот раздел, разъясняют некоторые аспекты Божественного присутствия в жизни людей, показывают, как Создатель наставляет Свои творения.
Сюжет притчи связан с раннехристианскими апокрифическими сказаниями. Иисуса суфии всех веков почитали как величайшего из своих Учителей, а его дар оживлять мертвых рассматривали как символ духовного воскрешения тех, кто идет по его стопам в поисках Истины. С суфийской точки зрения подлинным Воскресением из мертвых является именно внутреннее восприятие Духа («душой для Бога должен ты ожить»), а не биологическое оживление «сухих костей».
Иисус
Раз некто Иисуса на пути
Увидел – и решил за ним идти.
Им повстречались кости двух убитых,
Давно истлевших, в землю не зарытых.
Сказал Иисусу спутник: «Как дышать,
Тебе привычно мертвых воскрешать:
Ведь ты – посланник Божий, ты – Мессия!
Так поделись со мной той чудной силой,
Которой ты сражаешь смерти тьму:
Я этих двух у смерти отниму!»
Сказал Иисус: «Не двое их, а трое!»
А тот: «Но где же третий? Я не скрою,
Что лишь двоих в песке заметить смог!»
«Ты – этот третий! – отвечал Пророк. —
А потому оставь сухие кости,
Но лучше о себе побеспокойся:
Чтоб на земле кому-то послужить,
Душой для Бога должен ты ожить!»
Рассказ отражает положение истинного суфия (отрекшегося ради познания Бога и служения Ему от земных благ) – в глазах людей, приверженных исключительно к «миру сему». Подозреваемый этими последними в лицемерии и в тщательно скрываемом корыстолюбии, «царской сокол» в действительности несет мрачным «совам» и их «пещере» весть о милости Создателя и Его горнем свете – «неугасимом луче».
Д. Щ.
***
Согласно смыслу притчи, «царь» – это Бог, «сокол» – суфийский мастер, «царская охота» – осуществление духовного спасения людей путем «выхватывания» их из «животной жизни», после которого они уже принадлежат Богу – «достаются царю» (ибо воскрешение души к новой жизни предполагает ее смерть по отношению к прежней – ср. в Новом Завете: «Мы умерли для греха...» – Римл. 6, 2). Мастер – мистик, обладающий безошибочной духовной интуицией, и только он бывает способен «проложить путь» Божественному Свету к той или иной душе («направить охоту царя») и, благодаря этому, привлечь в мир новое излияние благодати. Таким образом, миссия каждого истинного суфийского мастера уникальна, проявляясь в конкретное время, в данном месте и должным образом («за мной все следуют»). И, хотя классический суфизм отрицает реальность полного слияния Божественной природы ( Лахут) с человеческой ( насут), однако утверждает возможность проявления первой посредством второй: «Хотя ничтожен я, а он – могуч, // Во мне – его неугасимый луч!..».
М. Х.
Сокол среди сов
Раз царский сокол залетел в пещеру,
И стая сов встревожилась не в меру.
Она с волненьем, завистью и злобой
Кружилась над придворною особой:
«Что сокол делать здесь предполагает?
Уж не на наш ли дом он посягает?!»
А сокол: «Вы волнуетесь напрасно:
Мое жилище прежнее прекрасно,
Я ни за что в пещере не останусь,
Еще немного – с вами я расстанусь
И возвращусь – услышьте эту весть —
К царю, чтоб на его руке воссесть!»
Решили совы: «Это слово ложно!
Быть в царской свите птице невозможно,
Он мелет чепуху, болтает зря:
Ну, чем сумел бы он прельстить царя,
Или каким родством с ним обладает?!
Нет, сокол сей за нами наблюдает,
Чтоб, усыпив нас баснями, напасть —
И захватить над домом нашим власть!..»
А сокол: «Я бросаюсь за добычей,
Когда выходит царь во всем величье
На царскую охоту, и за мной
Все следуют, как звуки за струной!
Как луч, летящий сквозь небес покров,
Я на добычу кинуться готов!
Мне, хоть я ростом мал и очень юн,
Завидует сам вещий Гамаюн.
И царь, меня хранящий мощной дланью,
Вам не отдаст меня на растерзанье:
Хотя ничтожен я, а он – могуч,
Во мне – его неугасимый луч!..»
Молитвенный экстаз истинного мистика («от любви сознание терял») позволяет ему невербально донести до Бога («шаха») «все просьбы и прошенья» других людей. Молитвы же тех, кто неспособен достигнуть прямого общения с Создателем, нередко «не доходят» до Него. Такие люди могут обладать высоким авторитетом в глазах верующих, но в действительности ими часто движет не любовь к Богу, а только боязнь («перед шахом сильный страх»), и озабочены они исключительно своим благополучием («мысль о собственных делах»).
Д. Щ.
Царский слуга
Один слуга, весьма ценимый шахом,
Служил ему с любовью и со страхом:
Когда входил он с дрожью в тронный зал,
То от любви сознание терял.
А подданные клали подношенья,
Посланья, и записки, и прошенья
Тому слуге в заплечную суму:
Войдешь, мол, к шаху – передай ему!
Когда ж слуга тот от любви великой,
Теряя память, падал пред владыкой,
Сам шах с его спины суму снимал,
Все просьбы и прошенья вынимал —
И исполнял их, милостью богатый
К тем, за кого слуга тот был ходатай.
Из прочих тоже кое-кто дерзал
Входить порою к шаху в тронный зал,
И подданные, зная их значенье,
Передавали с ними порученья.
Однако перед шахом сильный страх,
А также мысль о собственных делах
Их заставляли забывать про это —
И люди оставались без ответа...
Рассказ иллюстрирует различие между широтой и объемностью того восприятия жизни, которому учат суфийские наставники, – и односторонностью мышления обычных людей. Суфийское понимание бытия отождествляется с «мудростью Соломона». Согласно Корану, царь Соломон сказал: «Мы были обучены языку птиц, и нам были дарованы все блага» (Коран 27, 16). В суфийском понимании «язык птиц» – это способность образно описывать тайны, постигнутые возвышенными душами во время их духовных «полетов».
Д. Щ.
***
В отличие от муравья, человек не должен полностью отождествлять себя с той деятельностью, которой он занимается, будь то в семье, в профессиональной сфере, социальной жизни и т. п. Поступая иначе, он, по известной русской пословице, может «не увидеть за деревьями леса», а согласно притче Руми – оказаться в том состоянии, когда «скрыто Солнце, не видна Луна», т. е. – самое главное в жизни остается незамеченным из-за ослепляющей взгляд «соринки» некой частной ситуации. Таким образом, притча напоминает о необходимости расширения человеческого кругозора «до бесконечности вселенной». Именно такое «стереоскопическое» зрение жизненно важно для настоящего учителя: частные знания он должен стараться преподносить на фоне общей картины мироздания.
М. Х.
Муравей
Отважный муравей, набравшись сил,
Полз по? полу и зернышко тащил,
Гордясь собою, в трудовом угаре.
А в этот миг хозяин был в амбаре,
И молвил он, следя за муравьем:
«Вот так и мы одно зерно берем
Из целой груды мыслей, чувств и целей —
И думаем, что в жизни преуспели!..»
...Наш ум убог, а Истина бездонна,
И как постичь нам мудрость Соломона?
Коль есть в глазу соринка хоть одна,
То – скрыто Солнце, не видна Луна.
Раздвинь завесу плотского ума —
И воссияет Истина сама!..
