Ознакомительная версия.
В жизни не перестаешь любить четыре вещи: голубые горы, старых друзей, книги в библиотеке и красивые цветы.
Покойный день в горах — все равно что глухая ночь. Робкая весна в горах — все равно что осень.
Нагретый воздух в горах — все равно что прохладный ветерок. Ясное утро в горах — все равно что пасмурный день.
Бесстрастный камень, величественно вздымающийся перед окном, может заменить самого верного друга. Яркие цветы, расстилающиеся ковром за дверью, все же не заменят ароматов красавицы.
Тот, кто, не ведая сомнений, утверждает, что знает, наверняка не обладает истинным знанием.
Тому, кто радуется, не испытав страданий, наверняка неведома истинная радость.
Термин «помраченность» (мин) имеет отношение к самоскрывающейся природе просветленного сознания, которое интимно удостоверяет свою подлинность в акте самопреодоления. «Помраченность» в даосской литературе обозначает творческое начало мироздания как разрыв в длительности сознания, который не имеет опытного содержания, но делает возможным всякий опыт. Она соответствует первичному, имплицитному пониманию, «незнанию» дао, которое не требует выражения и заявляет о себе в аномальной или, по-китайски, безумственно безумной «осмысленной речи», в псевдовыразительных фигурах иронии и смеха.
В оригинале употреблено словосочетание и си, означающее буквально «один перерыв». Речь идет о реальности как длящемся отсутствии — безусловном, не подготавливаемом прошлым опытом и отрицающем актуальное состояние момента чистого творчества. Отметим, что знак си означает также дыхание, веяние.
В оригинале употреблен знак мин, переведенный выше словом «помраченность». Небытие в данном случае не имеет ничего общего с ничто как антитезой сущему. Оно представляет собой скорее вездесущую ускользаемость, которая отличается эстетическим и рефлективным характером.
Цина — один из древних струнных инструментов в Китае.
В книге древнего даосского философа Чжуан-цзы данная фраза приводится в качестве характеристики учения Лао-цзы, считающегося родоначальником даосской традиции.
Великая Чистота — одна из распространенных в древней китайской литературе даосских метафор дао как единения сознания и бытия в акте самовосполнения природы.
Восемь пустынь — весь земной мир.
Словом «воля» передан здесь термин и, имеющий широкий спектр значений: «смысл», «намерение», «ум» и т. д.
В даосской традиции данный термин является распространенным обозначением природы дао как единения мышления и бытия, свободы и судьбы; жизненного импульса, динамизма бытия, выявляемого в «помраченности» дао-сознания. Примечательны часто встречающиеся в китайских текстах на эстетические и религиозно-философские темы словосочетания шэн и — «жизненная устремленность», юи — «недостижимо-уединенная» воля. Даосская «воля» знаменует высвобождение бытия и, как таковая, равнозначна отказу от воздействия на вещи извне, от насилия. В даосских текстах можно прочитать о том, что «высшая воля — это отсутствие воли» (ср. совпадение предполагающего рефлексию долженствования и жизненной свободы в русском слове «воля»). Речь идет, по существу, о безусловной открытости полноте бытийствования как Великой Пустоте, об открытости зиянию бытия, встрече «отсутствующего с отсутствующим», что и составляет действительное содержание событийности дао. Эта «воля» напоминает «нулевую интенциональность», которая, по мнению французского философа Ж. Дювино, лежит в основе игрового начала в человеческом существовании. Ж. Дювино пишет в этой связи об интуиции, которая «предстает провалом в нашем опыте» и «бросает нас на один ускользающий миг вовне всякого устремления, всякой традиции и всякой упорядоченности».
Философская и литературная традиция Китая нацеливала на соединение разумного и чувственного в человеке и, по сути дела, исключала противостояние того и другого. Идея приведения чувственной жизни человека в согласие с порядком мироздания (который является в конце концов Хаосом как бесконечным множеством порядков) свойственна всем направлениям традиционной китайской мысли.
Ответы «патриарха Дамо» отмечают разные грани основной темы китайской традиции — темы самоскрывающегося «истинного владыки» мира, который, являя предел всех перспектив созерцания, предоставляет всему место быть. В китайской мысли эта символическая глубина всех фактов сознания осмыслялась одновременно как бесконечно-сложная сеть космических соответствий и как ускользающее присутствие реальности, говоря по-китайски, — «дракон в облаках». Тема сверхчеловеческого в человеке введена в китайскую традицию Чжуан-цзы, который говорил о «Великом Предке» каждого человека или о «подлинном облике» человека, который существует «прежде нашего рождения» (позднее эти слова Чжуан-цзы были подхвачены чаньскими наставниками). Вопрос о том, кто «присутствует в присутствии», «сознает в сознании», «прозревает в прозрении» и т. д., выдвинут на первый план во многих «Наставлениях», составленных Юаньу.
Чжаочжоу процитировал две начальные строки из раннего произведения чаньской словесности — «Надписи о вере в сознание», приписываемой Третьему патриарху чань.
В мифологии буддизма считалось, что «Будда солнечного лика» живет в мире восемнадцать сотен лет, а «Будда лунного лика» — один день и одну ночь.
Лакированная лохань — одно из традиционных в чаньской литературе обозначений непросветленного, пребывающего в неведении сознания. Соответственно «выбить дно» или «сломать» лакированную посуду на языке чаньских наставников означало достичь внезапного просветления.
В своем ответе Чжаочжоу обыграл то обстоятельство, что его прозвищем стало название города, где он проповедовал. Слова чаньского наставника, очевидно, намекают на абсолютную свободу духа в чаньском идеале «просветленности».
Имеется в виду высший, подлинно всеобъемлющий смысл буддийской доктрины, который, согласно представлениям буддистов Китая, Будда излагал в последний период своей жизни.
В этом сюжете вновь обыгрывается тот факт, что прозвище наставника Чжаочжоу произошло от названия города, в котором находился монастырь Чжаочжоу. Кроме того, в нем содержится намек на традиционное в буддийской литературе сравнение освобождения или спасения всех существ с «переправой на другой берег».
То есть постичь высший смысл учения Будды.
Эти слова напоминают изречение Лао-цзы: «Небесная сеть неощутимо редка, но из нее ничто не ускользает».
Высказывание Юньмэня напоминает стихотворное поучение наставника Шитоу:
В глубине света есть мрак,
Но не ищите в нем мрак.
В глубине мрака есть свет,
Но не сильтесь увидеть в нем свет.
Здесь приводятся слова чаньского наставника IX века Яньтоу. Под «входящим в ворота» подразумеваются данные чувственного восприятия.
Согласно закону кармы, все, что имеет причину (то есть получено от другого), неизбежно придет и к своему разрушению.
Наша — в индийской мифологии четырехголовые и восьмирукие драконы, вооруженные мечами.
К загадке о том, имеется ли у собаки природа Будды, Умэнь питал особую симпатию. Недаром этот гунъанъ помещен в сборнике первым и сопровождается необычайно пространным комментарием, где он именуется «заставой всех патриархов», то есть средоточием учения чань.
Именно над ним медитировал Умэнь, прежде чем достичь просветления, и им навеян принадлежащий Умэню экстравагантный стих, состоящий из одного слова: Нет, нет, нет, нет, нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Нет, нет, нет, нет, нет.
Ознакомительная версия.
