исследований. Сюжеты и “мотивы”, использованные Видьяпати, могут быть плодотворно сопоставлены с сюжетами и “мотивами” других повествовательных произведений, как индийских, так и европейских.
Вот два примера из числа наиболее ярких.
Как уже сказано, зачин-вступление в “Испытании человека” — это беседа раджи и некоего мудреца на тему: “За кого следует выдать замуж дочь раджи”. Мудрец говорит: “Выдай ее замуж за человека!”. Развернутый комментарий к этой фразе, собственно, и служит “рамкой”, “обрамлением” для сорока четырех “вставных” повествований (“примеров”) книги.
В “примере” двадцать пятом “Графа Луканора” мудрый советник Патронио рассказывает графу Луканору о том, “что случилось с графом Прованским и Саладином, который был султаном Вавилонским”. Граф Прованский многие годы провел в плену у Саладина, с которым, впрочем, у него установились весьма дружеские отношения. Дома у графа подросла дочь, и настало время выдавать ее замуж. И вот граф задает Саладину тот же вопрос, что и раджа у Видьяпати — своему мудрому собеседнику: за кого отдать дочь замуж? И Саладин отвечает: “Выдайте дочь за человека” [693]. Следуя совету Саладина, граф Прованский шлет указания домой выдать дочь за некоего небогатого и незнатного, но достойного юношу, и тот, выказав ум, смелость и благородство, вызволяет графа из плена ко всеобщему (в том числе и Саладина) удовольствию. Налицо общий “мотив” у Видьяпати и у Хуана Мануэля — “мотив”, по-видимому, не учтенный в “Указателе мотивов” Томпсона [694].
Другой пример — “Рассказ о распутном плуте” (№ 40) в “Испытании человека”. Герои “рассказа” — два хитреца, Муладэва и Шашидэва. Выдав Шашидэву за беременную женщину, они обманом заманивают к нему в объятия жену раджпута (воина): будто бы для помощи при родах. Когда же ничего не подозревающий муж через некоторое время спрашивает, кто родился, мальчик или девочка, а жена лишь смущенно улыбается и опускает глаза, Муладэва говорит, что смущение женщины свидетельствует о том, что родился именно мальчик.
Указатели сюжетов и “мотивов”, о которых шла речь выше, позволяют установить, что и ситуация в целом, описанная в “рассказе” Видьяпати, и даже издевательский комментарий Муладэвы имеют аналоги и в европейской, во всяком случае в итальянской, словесности, как устной, так и письменной. В “Указателе мотивов итальянской прозаической новеллы” Д.П. Ротунды, в разделе “Обманы” (К), в подразделе “Соблазнение или обманный брак” (К 1300—1399), находим описание сюжета, весьма похожего на сюжет “рассказа” № 40 у Видьяпати:
“К 1321.1.1.* Мужчина, переодетый беременной женщиной, допускается в постель девушки. Когда девушка кричит: “Это мальчик!” (итальянское maschio значит и “мужчина” и “мальчик”) — ее отец (дядя) думает, что она имеет в виду рождение мальчика и не обращает на ее крики никакого внимания. Мужчина овладевает девушкой” [695].
Ротунда дает отсылки на два текста: на новеллу № 35 в книге некоего Сабадино Дельи Ариенти, автора, по-видимому, малоизвестного [696], и на новеллу № 28 Франко Саккетти [697].
В общем “Указателе сюжетов” Аарне—Томпсона есть “тип” под номером 1545А*, который так и называется: “Это мужчина!” (“It’s а Man!”). Вот его описание: ”Мужчина входит в комнату девушки, переодетый женщиной. Девушка в страхе кричит: “Это мужчина!” Ее слепой отец думает, что кто-то объявляет о рождении младенца мужского пола”. Согласно Томпсону, этот сюжетный “тип” засвидетельствован в одной сицилийской сказке [698].
Итак, снова налицо общие “мотивы” в “Испытании человека” и в европейской словесности. Подобные аналогии и схождения — ценный материал для разного рода исследований и размышлений. Можно исходить из предположения, что подобные “странствующие сюжеты (“мотивы”)” первоначально возникли где-то в одном месте, а потом заимствовались из культуру в культуру — и пытаться установить маршруты этих странствий (хотя вполне убедительных результатов добиться тут, как правило, трудно). Можно, напротив, допускать, что аналогичные “мотивы” и даже целые “сюжеты” возникают независимо в разных культурах в силу общности человеческой природы и условий человеческого существования. Так или иначе, интересно и поучительно сравнивать то, как сходные человеческие ситуации изображаются и осмысливаются в текстах разных культур, как аналогичные “мотивы” и сюжеты обыгрываются и трансформируются у авторов разных стран и эпох.
Книга Видьяпати дает для подобных сравнений богатую пищу, потому что, подобно Петру Альфонса, Хуану Мануэлю, Боккаччо, Чосеру и другим европейским авторам коротких повествований, Видьяпати не столько “выдумывал” сюжеты своих “рассказов”, сколько брал из традиции и “мотивы”, и целые сюжеты, творчески комбинируя, компонуя, преображая их по-своему. Здесь нет возможности обстоятельно выявить все “мотивы” и сюжеты в “Испытании человека”, имеющие аналогии в других текстах, в других традициях словесности. На данную тему можно было бы написать специальную книгу. Попытаемся лишь наметить подходы к классификации “рассказов” Видьяпати с точки зрения их сюжетов (и отчасти “мотивов”), рассмотрев наиболее интересные, показательные случаи. Некоторые другие “мотивы”, имеющие интертекстуальные и интернациональные аналогии, упомянуты в примечаниях к переводу.
В книге Видьяпати есть и своего рода собственная классификация составляющих ее “рассказов” [699], связанная с содержанием и композицией книги в целом. Мудрец Субуддхи, собеседник раджи, озабоченного поисками мужа для дочери, советует выдать царевну замуж за настоящего человека и разъясняет, по каким признакам можно настоящего человека распознать. Субуддхи предлагает троичную типологию настоящих людей: это “герои”, “мудрецы” и “умельцы” [700], которые способны обрести “четыре цели человеческого существования” (дхарму, артху, каму и мокшу) [701]. Соответственно книга состоит из четырех частей: первые три посвящены трем типам людей, четвертая — “четырем целям существования”.
В первых трех частях более или менее строго соблюдается деление “рассказов” на “примеры положительные” и “примеры противоположные” (“контр-примеры”). Так, в первой части после четырех “рассказов о героях” идут четыре “рассказа об антигероях” (“Рассказ о воре”, “Рассказ о трусе”, “Рассказ о скупце” и “Рассказ о лентяях”). Во второй части после трех “рассказов о мудрых” идут четыре “рассказа” о людях, или употребивших свой ум во зло, или лишенных ума. В третьей части первые десять “рассказов” — это “рассказы об умельцах”, т.е. о людях, преуспевших в той или иной области знания и/или умения; затем идут четыре “противоположных примера”. Наконец, четвертая часть сама состоит из четырех частей: “Рассказы о дхарме”, “Рассказы об артхе”, “Рассказы о каме” и “Рассказы о мокше” — и внутри первых трех также есть довольно четкое деление на “примеры положительные” и “примеры отрицательные”. В “Рассказах о мокше” такого деления нет, но “рассказ” № 43 (предпоследний в книге) содержит в себе одновременно и “пример положительный”, и “пример отрицательный”. Такова классификация “рассказов” Видьяпати, произведенная как бы “изнутри” самого текста.
С точки же зрения современного “повествознания”, 44 “рассказа” в “Испытании человека”
